— Вот нахалка!
— Не то слово, Ваша Милость. Марк никогда бы себе подобного не позволил — чтобы на гостью Его Сиятельства заглядываться, а уж прикасаться к ней и подавно. И Павел Александрович это знал. И на ее жалобу ответил, что в его доме такое невозможно. Что, должно быть, ей показалось. Она стала настаивать, что ей ничего не показалось. Что его холопа надо наказать за дерзость. А он сказал, что не видит повода для наказания в виду его отсутствия. Она еще что-то пыталась говорить, но Его Сиятельство сказал, что у нее слишком богатое воображение. Этот их разговор Матвей слышал. А на следующий день Его Сиятельство Демьяну рассказал, что произошло. Мол, плохо, что его самого по делам отправил, пришлось к ней Марка приставить, а оно вон как обернулось. И добавил: «Правду говорят, незванный гость хуже татарина. Вот чего добивалась? Вызвать у меня приступ ревности, чтоб я на нее внимание обратил? Так не того сорта женщина, чтоб я мог ей заинтересоваться. Или думала, что молодой красивый мужчина поддастся ее заигрываниям и тут же проявит всю страстность плотской любви? Может, у других прислуга и падкая на дамочек фривольного поведения, но не у меня в семье. И в своем доме я инсинуаций не потерплю».
— То есть она пыталась Марка соблазнить?
— Так ясно как белый день. Это ведь не только Его Сиятельство понял, но и прислуга. Бесстыжая женщина, что и говорить, хоть и барыня.
— А что там за Марк такой, что на него дама глаз положила? Или ей было все равно, с кем? Все же камердинер, не дворянин.
— Так если не знать, что Марк — камердинер, и не догадаться сроду, что из прислуги. Выглядит-то он попородистей иного барина. Фигура высокая, статная, кость узкая, руки с длинными тонкими пальцами, лицо красивое, благородное… И внешностью и умом выделяется, и образован получше многой прислуги… То что он из слуг, только одежда выдает. А надеть на него платье дорогое, так барин барином, ну или раздеть… Такого иная богатая дама бы и на содержание взяла, и на людях вместе с ним показаться бы не постыдилась… Вы уж извините, Ваша Милость, что про такое говорю…
— Марфа, я знаю, что подобное бывает. И мужчины богатые женщин на содержание берут, и дамы любовников содержат…
Анна ухмыльнулась про себя — графиня Потоцкая сказала ей, что у князя Ливена никогда содержанок не было, а вот его некоторые дамы сами были бы рады взять на содержание. Дорогое это, наверное, удовольствие — содержать князя… не то что мужчину, бывшего в слугах… Хотя, если такого, которого они видели в Петербурге, и на него средств нужно немало… Может, у князей Ливенов прислугу в том числе и по внешности отбирают? Марфа красивая, Глаша миловидная, Демьян хоть и не красавец, но видный мужчина, лакей в особняке князей привлекательной наружности, Марк…
— А у князей Ливенов много такой прислуги как Марк? Александр приглашал нас на обед в особняк на набережной, познакомиться, — сказала Анна. О том, что Саша приглашал их, чтобы сообщить, что Яков Штольман был не его отцом, как тот предполагал, а сыном Дмитрия Александровича, она умолчала. — Там был лакей, который подавал обед. Я его внимательно не разглядывала, но мужчина определенно приятной внешности, не мужицкой…
— Так это Марк и был. Больше в доме никого похожего нет.
— А почему он за столом прислуживал? Разве это обязанности камердинера? — удивилась Анна.
— Нет, конечно. Видно, Александр Дмитриевич его попросил. С ним ему спокойнее. Он ведь Вас с Яковом Дмитриевичем ранее не видел. Не знал, как между вами все сладиться может… Изо всей прислуги Марк ближе всех молодому Его Сиятельству. Марку он доверяет, а лакеи — зачем лишние люди при такой… деликатной встрече? Мало ли бы о чем потом судачить стали…
— Очень предусмотрительно, — согласилась Анна.
— А то, — улыбнулась Марфа. — Сашеньке есть в кого умом быть, явно в Павла Александровича пошел.
— А как Марк появился у князей Ливенов? Может, до этого и не камердинером был… А служащим, в конторе какой или управляющим… а жизнь так повернулась…
— По наследству он им достался.
— Как это по наследству? — не поняла Анна.
— Марк из имения в Эстляндии, что Александр Дмитриевич от прадеда получил. Сиротой был.
— А родители его кто? Возможно, не дворяне, но все же не из простых сельских жителей?
— Правильный Вы вопрос задаете, Ваша Милость — как Его Сиятельство говорит, — улыбнулась Марфа. — Отцом его лесник того поместья считается.
— Что значит, считается?
— Лесник тот в капкан угодил, который какой-то лиходей поставил, от того и помер. Его жена тогда на сносях была. Старый барин ее не выгнал, в том домике оставил, где с мужем жила, и деньгу положил. Как ребенок родился, на мужа усопшего записали, она ведь мужней женой была. А мальчонка-то, как подрастать стал, только на родителей и был похож, что светленький с голубыми глазами. Лесник тот помесь немца с чухонцем, здоровенный мужичина как мой батюшка, жена его тоже не из господ, а сынок как вовсе не родной, а из благородного дома подкинутый… Сказывали, лесник-то все по лесам, а жена в его отсутствие с полюбовником… Она внешне привлекательной женщиной была да раздалась сильно после родов… Кто ее полюбовником был, неизвестно, но судя по сынку, явно из господ. Домик лесника был близко к двум усадьбам, что прадед Александра Дмитриевича купил. В одной помещик с семьей жил, до женского полу шибко охочий, а во второй вдовец какой-то. На них думали, так как оба усадьбы свои прадеду Александра Дмитриевича почти в одно время продали и уехали. Может, как говорится, от греха подальше… Еще про самого барина судачили, он в то время, когда мать Марка затяжелела, в этом имении жил, а не в другом, а как померла она, в господский дом его взял. А когда сам Богу душу отдавал, наказал Дмитрию Александровичу позаботиться о нем. С чего бы такое участие?
— Ну, может, просто человек был сердечный, пожалел мальчика-сироту… Тебя же батюшка взял…
— Это правда, батюшка чужого ребенка взял… Может, старый барин и Марка взял, потому как один был, вдовствовал, жену лет за пять до того схоронил, дочь с семьей далеко жила… Но кто его знает, может, и прижил сынка, он ведь мужчиной был… мог полюбовницу иметь…
— А сколько лет прадеду Саши было, когда он якобы мог с женой лесника, как ты говоришь, сына прижить?
— Да лет семьдесят. Песок бы из него сыпался, никто бы и не подумал. Но, говорят, он тогда старик крепкий, бодрый был, в состоянии вроде как еще амуры крутить.
— Что-то я сомневаюсь насчет семидесятилетнего мужчины… — покачала головой Анна. — А мать Марку ничего не говорила, кто его отец?
— Говорила, что лесник Вольдемар Штальберг, муж ее. Может, когда бы и рассказала правду, да ему лет семь было, когда она померла. Это уж когда барин его к себе забрал, сплетен у дворни наслушался, что мать, скорее всего, нагуляла его. И на карточке своего отца увидел — мужика размером с медведя хорошего. Барин там после охоты с гостями да трофеями, ну и лесник с ними. Ни на того медведя Марк не похож, ни на барина старого. Дмитрий Александрович Марку потом ту карточку отдал. Барин говорил Марку, что отец его Вольдемар служил ему верой и правдой лет двадцать, лес знал как свои пять пальцев, а погиб по нелепости. Очень хороший человек был, такому жить бы да жить. Вот в память о нем в дом сына его и взял.
— А на каком положении Марк жил в доме барина?
— Так вот и непонятно, на каком. И воспитанником не назовешь, а челядью и подавно. Научили как за столом себя вести правильно, после этого барин с собой его за стол садил. Грамоте его выучили, стал барину газеты да книги читать. Одели хорошо, не как барчонка, но и не как холопа. Гулял он с барином, опять же если ему что-то нужно, то Марк всегда сбегает, принесет. Холодно барину, дров в печку или камин подложит,
