— Ну носки с рубашкой в подарок я от брата не получал, это был бы странный подарок для маленького князя, — заметил Ливен. — А вот кожаные перчатки на меху — да, помню, как был им рад, так как руки в них намокали не так быстро, когда мы с Димием играли в снежки или лепили снежную бабу.

— Вы с Дмитрием играли в снежки и лепили снежную бабу?

— Яков, Дмитрию тогда не было и тридцати, он нередко присоединялся к моим забавам, да, собственно говоря, многим из них и научил.

Павел увидел грустинку в глазах Якова — всем, что Дмитрий делал с ним, свои братом, он обделил своего сына.

— Хочешь, зимой я поиграю с тобой в снежки, или мы вместе слепим снежную бабу? — предложил он. — Я ведь все же твой дядя.

— Ну тогда уж все вместе, с Анной и Сашей, — Яков понял, что Павел уловил его грусть.

— Договорились. Когда Вы с Анной будете у меня зимой в усадьбе, непременно сделаем это… А после такой прогулки я могу почитать Вам книжку.

— «Трех мушкетеров»?

— Какую сами выберете. Можно и «Трех мушкетеров». У меня есть и на русском, и на французском.

— А я своих «Три мушкетеров» подарил мальчику младше меня, у которого умерла мать, а отец, вступив в новый брак, перестал навещать его. Книгу про королей, правда, я отдал товарищам — мне тогда она показалась скучной, в ней было в основном про их многочисленные связи с женщинами и детей от них.

— Не вырос ты еще тогда. Оставил бы книгу себе, через пару лет прочел бы ее с интересом, — усмехнулся Павел.

— Зато я сохранил серебряную закладку в форме стрелы, которая в ней была. Он была очень красивая, только не новая, с царапинами. Я тогда подумал, что благотворитель ее поэтому и отдал, а себе купил другую.

Ливен засмеялся:

— Думаю, никакой благотворитель в своем уме не отдал бы такую ценность какому-то мальчишке. Семейную реликвию передают из поколения в поколение, а если и расстаются с ней, то тогда, когда, как говорится, нужда припрет.

— Ты знаешь, о какой закладке я говорю?

— Ей пользовался Дмитрий. Очень любил ее. Ее подарил Якоб Вильгельм своему сыну, тот своему, ну и так далее… пока Дмитрий не подарил ее тебе.

— Как Дмитрий Александрович мог расстаться с ней? Что, если бы я не понял ее ценности? Или же потерял, или ее украли у меня?

— Значит, все же надеялся, что ты сумеешь ее сберечь.

— Она сейчас в книге в сундуке. Я не буду доставать ее, лучше покажу тебе другое, — Штольман вынул из комода сверток со своими сокровищами и дал Павлу фигурку мушкетера

— О, Леопольд! Рад тебя видеть снова! — улыбнулся Ливен.

— Леопольд? — переспросил Яков.

— Да, Дмитрий так называл его.

— Я, я тоже назвал его Леопольдом… Как принца из сказки, которую нам читал наставник.

— Я не удивлюсь, что Дмитрию гувернер читал эту же сказку. Мне же ее читал не гувернер, а брат, — снова улыбнулся Павел.

— А я придумал свою, — признался Яков. — Это Кати, — он протянул Павлу фарфоровую статуэтку танцовщицы. — Я взял ее из комнаты матушки, когда уезжал в пансион. Я хотел, чтоб Леопольд и Кати полюбили друг друга, вступили в брак и…

— И у них появился любимый сынок Александр, — закончил фразу Павел.

— Ну это-то ты откуда знаешь?! — воскликнул Яков.

— У меня была Лизель, не танцовщица, а барышня в богатом наряде. Я тоже представлял, что Пауль и Лизель полюбят друг друга, поженятся, и у них появится любимый сынок Александр… Яков, у нас обоих по сути не было родителей, и мы оба мечтали об этом… и мечтали, чтоб у нас самих было по-другому… У меня была моя Лизель, и есть любимый сын от нее, — губы Павла тронула улыбка. — У тебя сейчас есть Анна, а сын — все еще впереди. Нужно ведь кому-то потом передать закладку и Леопольда…

— А сколько всего было солдатиков?

— Шесть, всех их отец подарил Дмитрию, своему старшему сыну, наследнику. Никто из нас, остальных сыновей, такого подарка не получал. Гришка очень завидовал брату, как-то стащил одного, а когда Дмитрий это обнаружил, чтоб не отдавать ему, кинул в печку — так что тот солдат погиб в огне войны. Отец тогда хотел выпороть Гришку, но мать не дала… Еще один солдатик пропал без вести. Может, тоже Гришка прикарманил, а, может, Димий сам потерял его… Осталось четыре — Леопольд, Пауль, Александр и Николас. Пауля Дмитрий подарил мне, Леопольда, который нравился ему больше всех, как выяснилось — тебе, Александра — Саше, Николас оставался у Дмитрия, сейчас он у Сашки. Пауля я получил на именины, когда мне исполнилось семь — это были первые именины, когда я жил с братом.

— То есть, когда Дмитрий забрал тебя к себе, семи тебе еще не было?

— Нет, он взял меня к себе осенью, думаю, это был октябрь, а семь мне исполнилось в декабре. Вот тогда наряду с другими подарками я и получил Пауля. До этого Дмитрий разрешал мне брать солдатиков только в его присутствии и не играть с ними, а только рассматривать. Я не обижался, уже тогда понимал, что это не столько игрушки, сколько произведения искусства. Саша получил своего Александра тоже на семь лет. Теперь у него хорошая коллекция оловянных солдатиков.

— Но не у тебя самого? Ты же военный…

— Нет. Оловянных солдатиков я не собирал. Полагаю, потому, что желание отца отдать меня в военное училище так напугало меня, что я не хотел тогда иметь ничего, связанного с военным делом… Я собирал книги и ноты, а когда стал взрослым — произведения искусства, в основном пейзажи. Но я не коллекционер живописи, просто покупаю то, что мне нравится. Один из моих любимых художников — Айвазовский, я приобрел у него пару полотен. Что касается книг и нот, они сопровождают меня всю мою жизнь. Я не помню себя, когда я не умел читать. А помню я себя где-то с трех с половиной лет. Тогда я стал учиться играть на рояле… В детстве я очень много времени проводил за книгами и инструментом, думаю, это спасало меня от одиночества. Ведь семьи у меня по сути не было, кроме Дмитрия.

— У тебя хоть был Дмитрий…

— Был, — вздохнул Павел. — А теперь уже нет…

Морозной ночью потерял я брата,

И вместе с этим часть моей души.

Но я нашел племянника в глуши,

Он дамой был рожден, что состояла в браке.

Его я принял сердцем, не таясь.

Он Ливен для меня, хоть и не князь.

— Проникновенно… и в то же время емко, — оценил Яков. — Дубельт говорил, что ты поэт. Выразить в паре строк всю суть того, что произошло — у тебя определенно талант.

— Это не стихи, это так… но от всего сердца, — еще раз вздохнул Ливен. — Яков, я привез тебе кое что. Это твоей семьи, твоего деда Владимира, отца Кати, — он вынул из кармана серебряные часы. — Здесь на крышке латинская R — Ридигер.

— Откуда они у тебя?

— Катя подарила их Дмитрию при расставании. Это не секрет, Димий мне сам говорил об этом. Он редко носил их, не потому что они не такие дорогие, как другие, что у него были, просто он берег эти часы как память о Катеньке… Они были в особняке в Петербурге. С позволения Саши я забрал их для тебя.

— Саша не был сердит?

— Отчего же ему сердиться? Он бы и сам отдал их тебе, если бы знал, что это часы твоего деда.

— Почему ты не отдал мне их вчера, когда рассказывал о Ридигерах?

— Потому что еще предстоял серьезный разговор… который я не знал, чем мог кончиться… — честно сказал Ливен. — Я не хотел, чтоб ты потерял эти часы.

— Имеешь ввиду, напился и потерял? — напрямую спросил Штольман.

— Да.

— Знаешь, я пока положу их к остальным своим сокровищам, — Яков собрал все свертки и часы и сложил их обратно в комод.

— Ты бы сходил и тихонько посмотрел, как там Анна, — предложил Павел.

— Не нужно никуда ходить.

— Анна, ты зачем встала? — строго спросил Павел.

— Уже все прошло… Павел, мне нужно тебе все рассказать. Серебренникова убили. Я не знаю, сам ли он выпал из окна, или его стянули — я этого так и не смогла увидеть. Но я увидела другое. Когда он упал, он не умер мгновенно. Он лежал на куче битых кирпичей и какого-то мусора, как ты и говорил. Он не двигался, но его глаза были открыты. К нему подошел мужчина, склонился над ним, взял его голову обеими руками, приподнял ее и затылком с силой ударил по кирпичам. В то мгновение он и умер.