Стыдно, но я однажды так написала в порыве скуки. Как избалованному капитолийскому ребенку, мне было не по себе начать жизнь сироты во Втором.

— Я думала, что все бумаги уже обращены в пепел, — смущаюсь я оттого, что ему известны все незначительные переживания моей жизни. Я того не стою.

— Мы туда отправились сразу же после Жатвы, — лукаво улыбается он. Видимо, Катарина не успела. — Не волнуйтесь, я был единственным читателем вашего дневника и сразу же сжёг его.

— Хорошо, — говорю я ему. Больше мне нечего сказать.

После он уходит, а я остаюсь сидеть в саду, окруженная белыми розами. Меня тошнит от приторного аромата роз. Впервые у меня появляются силы, чтобы встать с коляски. Я встаю и голыми руками срываю бутон, пока шипы нещадно вонзаются в кожу. Белоснежные лепестки окрашиваются в красный. Мои руки в крови. Они, наверное, ещё долго не заживут. Они когда-нибудь заживут, но заживу ли я?

========== Глава 36: Мирта ==========

Вечером я наконец смогла покинуть осточертевшую мне больничную комнату и направилась в здание, в котором расположен тренировочный центр. Так было странно подниматься по лестницам, зная, что когда-то здесь веселились, боролись и болтали другие трибуты. Живые трибуты. Мне вспомнился даже тот неловкий разговор с Катоном, состоявшийся после неудачного парада. Где теперь он, а где я?

Поднявшись на второй этаж, я открываю дверь комнаты, где мне доводилось жить перед ареной, и моему взору предстает букет белоснежных роз, оставленный на столике. Не могу сказать, что я особо жалую этот тип цветов, так как аромат роз любила моя мучительница — бабушка. Кстати, бабушка с дедушкой никогда не разыскивали нас после смерти родителей. Может, они не смогли найти нас с сестрой? Может, секта добралась и до них? Может, они уже мертвы? Всякое может быть. Люди могут исчезнуть из твоей жизни, но аромат роз не выветрится из памяти.

Я подхожу ближе к столу и рассматриваю букет. Острие шипа пронзает палец, и капелька крови капает на конверт. Раскрываю конверт. Вижу записку от господина Сноу. Я полагаю, что записка может быть личного характера, раз на конверте не стоит герб Панема. Вытаскиваю записку и читаю вслух:

— Ваша покойная бабушка — моя дорогая университетская подруга — восхищалась этими цветами. Надеюсь, что вам тоже понравится.

Я устало сажусь на кровать и глубоко вздыхаю. Я выжила не случайно. Несколько вещей обеспечили мне жизнь: словесная фантазия, знакомство президента с моей бабушкой и слава Второго. Вряд ли я сидела бы здесь, если бы родом была из Двенадцатого.

Я не стою такой победы. Неважно, что я боролась. Это не имеет значения. Всё равно я не заслужила. Я ничего не заслужила. Ни-че-го. Я эгоистка! Даже сейчас, будучи живой, я думаю лишь о себе, а не об убитых трибутах. Как я смею жаловаться, имея в руках саму жизнь? Как я смею?

Рву бумажку на мелкие кусочки, пытаясь спрятать ото всех реальную причину этой победы. Я еле справляюсь с задачей, ведь в последнее время пальцы не слушаются меня. Закончив с этим, я решаю идти в гостиную. Всё равно в комнате нет ничего, чтобы можно было бы разбить. Может, в гостиной найдется парочка ваз?

Оказывается, я там не одна. Устраивать перед ними сцену? Нельзя. План с вазами отменяется. Менторы Второго, сидя на диване, разговаривают между собой. Не в моем стиле бежать и обниматься, потому я молча подхожу к ним. Будь моя воля, я всегда бы избегала их. Мне перед ними стыдно за все свои действия на арене, но встретиться с ними я просто вынуждена.

Менторы замечают меня и приглашают сесть на диван. Брут улыбается и жмёт мне руку, пока Энобария безмолвно смотрит на меня. Я понимаю её потерянность, ведь она так надеялась на победу своего подопечного — Катона. Мне довелось услышать, что он был единственным трибутом, которого она сама с юных лет тренировала. Но план Брута сработал. Планы вышестоящих сработали. Победила я, оставив Катона на растерзание переродкам. Как смешно.

Я усаживаюсь между ними. Брут задумчиво говорит:

— Скоро будет интервью, и тебя нужно подготовить. Какой мы тебя подадим?

Я не знаю, что ответить. Я не хочу отвечать. За меня отвечает Энобария:

— Традиционно наши победительницы всегда облачались в красный. Ведь красный — цвет победителя, покровительницы нашей академии, Виктории. Но учитывая, что в этом году была огненная Китнисс, это не самая хорошая идея. Я хотела, чтобы ты это знала, когда завтра увидишься со своей командой подготовки.

Намёк понят. Значит, надо выбрать противоположное. На следующий день я прошу одеть меня в платье синего оттенка. Платье не пышное, но и не облегающее. Оно скромное. Мне делают аккуратную дульку и украшают её крошечными розами. Но прежде мне полностью красят волосы, чтобы скрыть седину. Весь мой вид должен выражать для публики умиротворение и юность. Я — живое воплощение лояльности и покорности.

Поблагодарив стилистов, я встаю на диск, который вскоре поднимает меня на сцену. Я не боюсь публику. Вряд ли человека с арены испугает толпа напыщенных зрителей. До меня доносятся звуки камерных вспышек и рёв возбужденной толпы. Приходится поспешно напялить на себя самую очаровательную улыбку, на которую я ещё способна. Цезарь радушно встречает меня, мы крепко обнимаемся, и я сажусь в мягкое кресло.

— Цезарь, я боялась, что вы меня задушите своими объятиями, — я стараюсь говорить беззаботно. Ненавижу тебя, и ты меня, вероятно, тоже. Но мы оба вынуждены улыбаться.

— Ну что вы, Мирта. Это было бы несправедливо. Перейдем к насущному. Полагаю, в этот раз вы не дремали? — непринуждённо подмигивает ведущий мне.

— Поверьте, я так отоспалась перед ареной, что на Играх всегда была начеку, — я стараюсь излучать неподдельную радость.

Наговорив любезных банальностей, Цезарь усаживает меня в кресло победителя, чтобы я смогла посмотреть фильм. Нет, сегодня я не буду отрешённой. Буду тщательно наблюдать, ведь мне интересно, какую в этот раз покажут историю.

Фильм начинается с Жатвы. Я стою на сцене надменно невозмутимая, ведь для девушки из Второго участвовать в Играх — честь. Хотя я помню, что на сцене мне казалось, что я дрожала, как осиновый лист. Затем показывают Катона, который говорит о том, что мы вернёмся с победой. Какие пророческие слова! Только не для него.

Следом идет показ парада. Мы с напарником смотрим на публику хмуро и грозно. Далее показывают тренировки остальных трибутов. Много внимания уделяют трибутам Второго. Катон метает копье, я метаю ножи. Как бы невзначай зрителям демонстрируется, как мы с напарником болтаем или что-то оживленно обсуждаем, словно мы хорошие друзья.

Никакие мы не друзья. Мне стыдно перед ним. Я рада, что он мёртв. Но мне нравилось с ним разговаривать.

После мы — зрители — переходим к самим Играм. Бойня у Рога Изобилия. Я вижу всё, что упустила на арене. Лилиан бежит в мою сторону, но это замечает Катон и даёт сигнал Марвелу. Усилием обоих трибутов соперница устраняется. Нападение Эвелин. Проделки Финч. Приключения профи. Смерть Марвела. И то, как Катон неожиданно отпускает Финч в лесу. Это просто невозможно. Я вижу свою драку с Двенадцатой. Смерть Цепа. Вижу, как мы с напарником убегаем от переродков. Самое ужасное — это моё финальное убийство.

Фильм заканчивается моими словами: «Я понимаю тебя, Катон». Это была история трибутов Второго дистрикта, которые пытались понять друг друга. Ключевое слово — «пытались». Я пыталась, но не смогла. Ныне я чувствую себя виноватой.

Я обязана ему жизнью, потому что он мне помог. Но на арене этого я не замечала, будучи занятой борьбой. Теперь этого не исправить. Хотя он ведь мог меня убить. Значит, мне не о чем жалеть? Я не знаю. Я запуталась. Я всё равно его ненавижу.

Я мысленно благодарю создателей фильма, что не выставили меня очередной трибуткой, которая убивала ради убийств. Помнится мне, мы как-то в приюте смотрели фильм про Джоанну Мейсон. Но некоторые из нас не досмотрели фильм, потому что её там выставили в качестве психопатки, которая убивает ради зрелищ. Это был страшный и зрелищный фильм. Тогда мне показалось слишком подозрительным то, что одному человеку приписывалось огромное количество смертей. Ведь когда я смотрела Игры в реальном режиме, то помнила, что она убила троих. Значит, что-то не сходилось. Джоанна, наверное, чем-то не понравилась вышестоящему руководству.