Потом Мирна скажет этой паре, что она передумала. Никто никогда не узнает, что изначально планировалось забрать меня. Но это неважно. Неважно, что я осталась во Втором.

Мне просто хотелось отдачи от сестры, которой никогда не было и не будет. Не думаю, что я когда-нибудь узнаю, почему я недостаточно хороша для неё. Но даже сейчас я всё равно продолжаю себя спрашивать. Как же я устала от всего!

Однажды мама Франчески втянула мою маму в какую-то секту. Она начала водить сестру на какие-то обряды, а Мирна стала мрачной и молчаливой. Тогда я забила тревогу. Папа вынудил маму покинуть секту, но её члены не хотели оставлять нашу семью в покое, потому мы были вынуждены уехать во Второй.

Вот почему я так тянулась к Франческе, не зная, что мы с ней когда-то делили единое прошлое. Жаль это узнавать сейчас. Что теперь делать с этой ненужной правдой? Меня она не узнала, а стало быть, не стоит пока об этом говорить. В поисках помощи я растерянно оглядываюсь по сторонам, но ничего не вижу.

Арена погрязла в кромешной темноте, потому я неподвижно сижу, пока вдали слышны крики неизвестного происхождения. Всё это сумасшествие иногда прерывается звуками грозы. Финч все ещё не приходит в себя. Она явно отравлена воздухом снаружи, раз впала в глубокий сон.

Темнота рассеивается через несколько часов. Комната озаряется сумрачным светом. Мы с Катоном, по крайней мере, обретаем возможность смутно, но всё же видеть очертания вещей. Я не решаюсь будить Финч, потому мы с напарником тихо ужинаем остатками вчерашних консервов. Закончив трапезу, мы просто сидим на полу. Катон в одном углу, а я с Финч — в другом.

Так проходят часы. Медленно близится ночь. Я надеялась, что распорядители что-либо предпримут, чтобы взбодрить участников. Но, наверное, с Эвердин происходило нечто фантастическое, раз нас не трогали. Однако это не означало, что мы были в порядке. Этот туман определённо был ядовитым, раз даже осторожная Финч потеряла бдительность.

Туман густеет. В наш дом через щели начинает проникать дым. Он щиплет глаза, заставляя нас жмуриться. Это, наверное, сигнал от распорядителей. Я осторожно освобождаю себя от объятий спящей Финч и крадусь к напарнику.

— Мне кажется, что распорядители остановят туман, если мы убьем Франческу. Я думаю, что дым — это сигнал к действию. Они хотят шоу.

Я знаю, что я несу бред. Мне просто нужна причина, чтобы убить бывшую союзницу. Я не знаю, как правильно рассудить, поэтому чувствую вину.

— Кто её убьет? — осведомляется он. Его вопрос возвращает меня в реальность.

Я должна это сделать сама. Что мне остаётся? Не скидывать же всю работу на Катона. Во мне есть что-то, что жаждет разрушить всё живое. Это сильнее меня.

— Я это сделаю. Видишь этот дротик? В этой маленькой капсуле содержится сок морника. Я его ещё утром туда влила. Мне остаётся лишь воткнуть его в шею, и человек быстро умрет.

Сказав это, я возвращаюсь в угол. Если сейчас не решусь на убийство, то её может убить кто-то другой. Осы-убийцы, жалящие бабочки или комары-мутанты. Капитолий жаждет приближения финала. Если я передумаю, то её убьёт Катон. По сравнению с его копьём, дротик с морником ещё ничего. Тем более, из-за кого моя семья погибла? Кого предпочла мне сестра?

Запретив себе думать, я обнимаю её в последний раз. Она пахнет сосновым лесом. Горький запах. Франческа, я устала думать о тебе, сравнивать тебя с собой. Надеюсь, я смогу выветрить Мирну из головы, если убью Пятую. Перережу ниточку в прошлое.

Немедля ввожу дротик в её тонкую шею. Видимо, она просыпается от боли и заливается кашлем. Я вижу в её глазах неприкрытое презрение и злость. Я вижу удивление, словно она не может поверить в это. Вот бы выцарапать себе глаза, чтобы не видеть лицо Финч. Я подавляю этот опасный порыв и говорю ей следующее:

— Прости, Франческа. Но так должно быть.

Слышится её последний хрип, и следом раздается пушечный выстрел. Мне хочется рассмеяться то ли от радости, то ли от излишнего перенапряжения. Ведь я наконец-то расправилась с дочерью виновницы своих страданий. Это неправильная радость. Я с силой подавляю в себе улыбку. Нельзя улыбаться. Мне должно быть стыдно. Но я всё ещё голодна и не могу заткнуть пустоту внутри.

Боже, в кого я превратилась? Я обещаю, но лгу и не сдерживаю своё обещание. Я говорю: «Я не трону тебя, Франческа», но предаю. Я — лгунья. Я предала её и себя. И всё это ради Мирны! Но раз я уже совершила такой поступок, то нечего уже жалеть. Остаётся лишь шагать навстречу к финалу. Напарник хранит молчание, неотрывно глядя на меня. Не знаю, что в его голове, но он не нарушает эту тягучую тишину. Не смущаясь, я с трудом беру на себя тело умершей и тащу к выходу, чтобы его забрал планолет. Открыв дверь, я уверяюсь в том, что туман рассеялся. Кричу напарнику:

— Катон, пора двигаться, это — финал.

========== Глава 34: Мирта ==========

Катон, встав, плетётся за моей спиной. Он подозрительно молчалив. Где же его суровая решительность перед финальным боем? Ведь ему остаётся устранить Эвердин. Он всё молчит и любуется картинами разрушения. Тяготит ли меня его молчание? Немного. Но больше тяготит роль предательницы и лгуньи, которой я уже столько лет живу.

Когда я только успела превратиться из растерянного трибута в такого переродка? Это не те мысли, которые должны меня волновать перед сражением. Сосредоточенность — вот чего не хватает мне сейчас, а вот излишняя озлобленность на себя сводит с ума. Мне больно, но я терплю, потому что это цена, которую я заплатила за временное спокойствие души.

Нестерпимое желание закричать от злости или расцарапать себя до крови разрывает меня изнутри. Однако воспитание, полученное во Втором, как всегда, глушит все мои болезненные порывы, позволяя мне оставаться в относительно спокойном состоянии. Хорошо, что камеры плохо улавливают выражение лица в темноте.

Да, я убила её. Но почему же не приходит долгожданное облегчение? Ведь в первые секунды я так радовалась. Но почему сейчас внутри так пусто? Покой не наступил. Я бы, наверное, дальше копалась в себе, если бы не внезапный рык.

Высоченные сосны падают с грохотом, земля покрывается трещинами, и из глубин леса к нам выходят волки. Распорядители, кажется, усиливают видимость, потому что луна стала светить ярче. Нам видно, что вон там стоит одна особь, изящно рисуя когтями на земле круги. Моё сердце уходит в пятки, ведь на меня смотрят глаза прелестной и мёртвой Первой — Диадемы. Глаза переродка светятся. Охваченная паникой, я не могу сдвинуться, потому только продолжаю наблюдать.

Присмотревшись ближе, я понимаю, что они слепы. Их выдают белёсая пелена в глазу и зрачок, устремлённый в пустоту. Они не видят нас. Мы с Катоном, не шумя, отодвигаемся на несколько метров. Беремся за руки и смотрим друг на друга прощальными взглядами. Затем, не говоря ни слова, мы молниеносно трогаемся с места.

За нами начинается погоня, как только мы приходим в движение. Мы не останавливаемся ни на секунду, ведь сзади слышно клацанье зубов. Если Финч погубили ядовитые пары тумана, похожие на выбросы фабрик в Пятом, то распорядители хотят нас — Вторых — порвать на куски бритвенными клыками этих тварей, орудием нашего ментора.

Мне хочется рассмеяться от гениальности мистера Крейна, но нельзя. Нужно экономить силы. Кажется, Энобария как-то на своих Играх загрызла шею одной трибутке. Это кровавое воспоминание невероятно пугает и взбудораживает, что придаёт моим мышцам неожиданный импульс бежать всё дальше и дальше.

Мы с Катоном — дети, выросшие в горной местности, потому нам привычно бежать, не спотыкаясь о шероховатую поверхность дороги. Но жаль, что путь до Рога Изобилия не выложен асфальтом. Так было бы легче. Через некоторое время нам виден величественный и неприступный Рог, на котором сидит Эвердин.

В её руках две стрелы, а на лице выражено неписаное удивление. Слабо улыбнувшись, она целится в нас, точнее, в Катона. Мне везёт. Ведь даже на финале никто не рассматривает меня как серьёзного соперника. Я рукой заслоняю его торс, за что меня награждают кровавой раной в руку. Зрителям, наверное, было бы интересно узнать причину этого поступка.