— Бери пудинг, Катон. Мне особо есть не хочется, — я предлагаю ему свой десерт.

— Нет, тебе же выслали, так насладись им. Тем более ты голодала на арене, — он как-то виновато улыбается, или мне кажется?

— Я видела же, как ты налегал на сладости в поезде. Бери ты, знаю же, что в академии вам запрещали. Я лучше попью чай.

— Уговорила, — вполне искренне смеётся он, что довольно страшно. Ведь самые страшные убийцы тоже могут смеяться. Надо же, что за странный день.

Кошмарное начало дня окупилось приятным вечером в компании напарника. Если закрыть глаза, то можно представить нас обычными приятелями. Хотя вряд ли вне арены мы смогли бы поладить. Лучше об этом не думать. После ужина мы просто лежим на полу, любуясь огнём, будто это обычный пятничный вечер у друга.

— Почему ты последовала за мной? — неожиданно спрашивает он.

Я не знаю, что ответить. Это довольно серьёзный вопрос, на который у меня нет ответа.

— Все здесь планируют друг друга устранить. Ты убьешь меня. Но в душе поймешь. Остальные убили бы и даже не поняли.

Если подумать, то так и есть. Он никогда не осуждал меня. Мне легко быть с ним откровенной. В реалиях арены это даже можно считать привилегией. Мне комфортно с ним беседовать, потому я не боюсь говорить то, что думаю. С Франческой мне приходилось контролировать каждое своё слово, чтобы не оттолкнуть её от себя. Может, мне правда стоит перестать плыть против течения?

Я примиряюсь с ареной и со своей судьбой. Неужели мне пришлось почти умереть, чтобы понять эту простую истину?

========== Глава 31: Мирта ==========

Тёплая вода с мылом смывает въевшуюся грязь и растворяет засохшую кровь на коже. Я не спеша промываю руку, лицо и область шеи. Почему-то после смерти Первого мне нравится притрагиваться к шее. Так я удостоверяюсь в том, что в артериях исправно циркулирует кровь, несмотря ни на что. Уверяю себя в том, что я жива. Следовательно, я смертна, как все трибуты.

Я пытаюсь достучаться к себе сквозь слой грязи и безразличия, но не получается. Получается изолироваться с человеком, который планирует убить меня в один день. Такое может случиться лишь в Панеме.

Я ложусь на деревянный пол, укутавшись в колючее одеяло. Огонь потух, поэтому в помещении темно и тихо. Настолько тихо, что я слышу мерное дыхание спящего Катона. Я сейчас могла бы попытаться его убить, но у меня нет сил. Буду действовать, когда у меня появятся силы выйти из этого оцепенения. Кажется, это называется апатией или моральной усталостью. Но я стараюсь не зацикливаться на идее убийства, вместо этого разглядывая обветшалую комнату.

Я встаю, бесцельно прохаживаюсь по комнате. Посмотрев на запылённое зеркало, одиноко валяющееся в углу рядом с копьём Катона, говорю себе, что завтра. Завтра я буду убивать, крушить и ломать. Но не сейчас, мне нужна передышка после убийства Цепа. Ещё раз смотрю на гладкую поверхность зеркала, запрятанную за личиной грязи и разложения.

Оттуда на меня смотрит незнакомка с рыжими копнами. Игры заставляют вспоминать каждый миг жизни, которую я запрятала в бездне памяти. Что я вообще помню? Нужно ли это мне вспоминать? Как я могла забыть такое?

Наступает оцепенение. Я замираю. Призрак не уходит. Она смотрит на меня осуждающе. Я всегда знала, что моя сестра удочерена, но выветрилось из памяти, как мне преподнесли эту новость. Мне мерещатся громкие издевательские слова ровесниц в приюте. Рона, девчонка, издевавшаяся надо мной, удовлетворенно произносит:

— Чего молчишь? Хотя что могут сделать такие ущербные, которых даже бросают родные сестры? Нужно же компенсировать свою убогость чем-либо?

Нынешняя я садится на пол. Закрывает уши, чтобы заглушить их голоса. Ущербная? Ущербная. Ущербная! Я тогда, не сдержавшись, кинулась на обидчицу и начала методично её избивать, пока старшие с трудом не разняли нас. Тогда мои слезы смешались с её кровью. Один крепкий удар. Темнота и запах спирта. После она исчезла из приюта.

Не ври, Мирта. Не ври себе. Просто не ври. Может, остальные не знают, что стало с ней, но ты-то знаешь. Ты всё знаешь, но помнить не хочешь. Она умерла тем же вечером от внутреннего кровотечения. Тебе это сказал психиатр. Я убила человека. Но почему руководство приюта ничего не сделало со мной? Я не помню ни одного выговора в свой адрес. Может, им было невыгодно портить репутация приюта из-за смерти одного человека? Я ведь так легко отделалась.

Оказывается, я совсем не знаю себя. Что ж, может, я заслуживаю смерти. Скольким ещё я успела нанести раны? Может, мне просто стоит закончить с этой игрой? Я же могу это сделать в любой момент. Ничто не мешает это сделать сейчас. Катон спит. Менторы не следят за трибутами ночью. Нельзя. Нужно подумать о чести дистрикта.

Нет, я больше не могу вынести чувства вины и безнадёжности. Мне стоит покинуть помещение, чтобы просто проветриться. Я встаю с пола. Уходить без предупреждения неразумно, поэтому я осторожно бужу напарника:

— Я тут проветрюсь, ладно? — Он на это только сонно кивает и обратно проваливается в дрему.

Я выхожу. Ночная темнота отступает. Ранним утром небо затянуто серыми тучами. Здесь властвует безмолвие. Вокруг меня сосновый лес, рядом с ночлежкой растёт перемёрзший куст с ягодами. На фоне этой удручающей картины ягоды кажутся чем-то неуместными. Я подхожу к кусту, чтобы сорвать с него ягоды и растоптать их, ведь всё прекрасное должно быть разрушено до основания. Ведь я умею лишь разрушать и убивать всё прекрасное и живое. Особенное живое.

Но прежде, чем это сделать, я рассматриваю ягоды этого куста. Эти синевато-черные бусинки чем-то похожи на чернику. Думаю закинуть их в рот, но не спешу. Я разглядываю ягоды, чтобы увериться в их съедобности. Но эти ягоды какие-то искусственные, слишком спелые, слишком большие.

После верчения у меня на ладонях остаются странные разводы багряного оттенка, ведь обычные ягоды не выделяют столь густой и яркий сок. Похоже на морник. Так оно и есть. Смертельная ягода, которая убьёт тебя за секунду. Нам рассказывали про него на тренировках. Франческа ещё ударила меня, когда я собиралась запихать в рот горстку.

Я собираю горсть, чтобы употребить их в случае поражения. Тем временем арена медленно утопает в тумане. Мне становится сложнее дышать. Кружится голова, словно внутри неё пожар, который не даёт сконцентрироваться на реальности.

Туман густой и белоснежный. Он скрывает окружающий мир за неестественно чётким контуром, и я уже возвращаюсь домой не просто быстрым шагом, а безудержно бегу. Ведь если я промедлю, то останусь здесь покинутой. Главное — не сбиться и не потерять ориентир, не поддаться панике. Тяжёлое предчувствие заставляет оторвать взгляд от земли и посмотреть на хмурое небо.

Идет снег, оставляя на коже сажу. Это — пепел. После такого я вскрикиваю и в панике добираюсь до ночлежки. Я резко закрываю дверь, чем бужу Катона.

— Мирта, что случилось? На нас напали? — он обеспокоенно глядит на меня непонимающим взглядом.

— Нет, арену заполонил неестественно густой туман. Распорядители, наверное, что-то выдумали. Ещё идёт снег вперемешку с пеплом. Лучше отсюда не высовываться.

Тогда я ещё не знала, что меня ждет худший день на арене. Медленный и тягучий взаперти. В плену у мглы и своих страхов.

========== Глава 32: Финч ==========

Мне пришлось проснуться из-за удушающего смога. Каждый мой вдох и выдох отдавался жгучей и давящей болью в лёгких. Странно, но вокруг ничего не горело. Пространство заполнил густой ядовитый туман. Этот туман не оставил мне выбора. Бежать или умереть. Я хотела жить. Ведь никому не было известно, какой ценой мне пришлось добывать рюкзак на пиру, и пусть там не было ничего путного, но я поборолась, и в этот раз намерена побороться.

Как-никак в экстренных ситуациях я могу бежать быстро, так что должно получиться убежать от этого тумана куда-нибудь подальше. В моей семье молились все, кроме меня. Но сейчас я была готова обратиться к небесам с просьбой получить отсрочку. Я даже была согласна встретиться с профи, но только не задохнуться и потеряться в тумане. Он пугал меня неизвестностью, потому мне приходилось бежать со всех ног, чтобы он меня не настиг.