— Если будешь мыслить таким образом, ты быстро сломаешься на арене. Что я тебе говорила? — с осуждением всматривается в меня Финч. — Ты должна быть сильной, раз назвалась моей союзницей. Когда придёт время, ты убьёшь и будешь убивать. Если придётся, мы убьём друг друга. Я знаю, ты этого не хочешь, я тоже не хочу. Ладно, сделаем так.

— Как? — вопрос мой такой наивный, словно я всё ещё верю в фиолетового единорога.

— Мы не будем атаковать кого-то без надобности. Будем бежать и прятаться, а не убивать. Но если нападут, то будем драться.

— Ты умеешь драться? — теперь мой черед удивляться. Франческа же не выходила из секции трав за все эти три дня тренировок. Похоже, что я недооцениваю людей.

— Умею, папа научил. Он служил в Капитолии, как все его предки. Ну, потомственные, хотя нет, — она осекается и продолжает, — не забивай себе голову этим, лучше иди спать. Ты должна завтра быть бодрой.

Её отец служил в Капитолии? Но это важно, ведь это уже не имеет значения на самой арене. Мне нужно срочно отвлечься. Я задаю самый дурацкий вопрос в своей жизни:

— Можно тебя обнять напоследок?

Франческа удивляется:

— Ты правда из Второго?

Я смеюсь. Люди такие интересные. Они готовы напялить на тебя ярлык просто из-за номера твоего дистрикта!

— Ну что за предубеждения? Ну да, я не родилась во Втором, но зато выросла там.

— Предубеждения не возникают на пустом месте.

Затем мы обнимаемся, как настоящие друзья. Я даже с Мирной так не обнималась. Оказывается, это приятно. Обняться с человеком — это словно забрать у него частичку жизни. Не зря люди говорят: мы — то, что мы присвоили себе. Мы — то, что мы похитили.

========== Глава 18: Мирта ==========

Готовлюсь ко сну. Странно, но после того, как я вернулась от Франчески, чувствую себя довольно спокойно. Будто так и должно быть, завтра меня ждёт всего лишь пустячный экзамен или собеседование, которое можно блестяще сдать.

Меня не бросает в жар, меня не лихорадит. Хотя должно. Главное, чтобы завтра все это не вышло боком. Перед сном я делаю растяжку, имитирую метание ножей, ведь ментору пришлось их вернуть, чтобы Аталу не заподозрили в пропаже. Ем булочку с корицей и пью ванильный коктейль. Вскоре неожиданно кто-то стучится в дверь, я даю разрешение войти.

Входит Катон. На лице ничего не написано. Как я не удивлена этому! Только вот какое у него лицо, когда он собирается кого-то прирезать? Не хочу об этом даже думать.

— Мирта, ты же помнишь, кто твой настоящий враг? — скептически осведомляется он.

— Я помню, Катон, — говорю я ему. Больше нам говорить-то нечего. Ещё немного постояв, он уходит. Ну и что это было? Когда я слышу его удаляющиеся шаги, у меня щемит сердце. Не хочу, чтобы он уходил. Он — последнее, что меня связывает с моим дистриктом. Он — осколок прошлого, и вряд ли я смогу взять его с собой в будущее.

Шаги затихают, а значит, затихают отголоски прошлого. Хотя, надеюсь, у меня ещё будет возможность увидеть его на арене, чтобы помнить, кто я на самом деле.

Хорошо, когда вас стравливают, когда вы не знаете никого. Но Игры жестоки тем, что ты знаешь своего противника. Знаешь, кто он. А зрители — нет, поэтому им легче не замечать наши смятения. Мне не страшно, но мне больно, потому что парень, с которым мы беседовали, вскоре попытается убить меня.

Я выключаю свет. Влезаю в кровать, чтобы попытаться заснуть. Но сон не приходит, потому приходиться встать и походить по комнате. Устав ходить, я усаживаюсь перед окном и всматриваюсь в небо, по которому летают киты. Из-за таблеток от мигрени ко мне вернулись галлюцинации. Иногда они такие яркие, что их невозможно отогнать.

Галлюцинации время от времени перерастают в нечто мрачное, что изрядно пугает меня. Киты на небесах мертвы. Они в надежде найти нечто утерянное невидящими взорами рыскают в облаках. Всё это точно мне мерещится из-за чёртовых таблеток Брута!

Я снова включаю светильник, чтобы не отвлекаться. Лампочка мерцает мягким светом и отгоняет мрачные видения. Так и засыпаю. Просыпаюсь лишь на рассвете. Я умываюсь, немного разминаю мышцы, пью чай и жду, когда за мной заедет стилистка. Она приходит. Мы вместе поднимаемся на планолёт, чтобы нас отвезли в стартовый комплекс. В планолёте никого нет, так как мы вылетаем раньше всех.

В планолете женщина-миротворец делает неприятный укол в больное плечо. Но я, начиная отсюда, пытаюсь отчаянно храбриться.

— Удачи, трибут. Ждём твоего возвращения, — ободряюще улыбается она. Я улыбаюсь в ответ, хоть и понимаю, что говорит это она каждому приходящему трибуту.

После нескольких минут планолет приземляется. Спустившись, мы со стилисткой завтракаем, точнее, я опять запихиваю в себя еду. Кто знает, когда мне потом удастся поесть? План-то у Финч весьма неоднозначный. Бежать без припасов? Смело и безрассудно!

Знаю, что моя напарница хоть и волнуется, но никогда не покажет этого мне, чтобы я тоже не начала нервничать. Успокаиваю себя этим, ведь она сказала, что ей нужны сильные союзники. Подвести её я не могу. Просто не могу. Я не могу подвести Финч. Я не могу подвести Катона. Главное — Брута. Потому я борюсь с желанием запереться в ванной и не выходить оттуда на арену.

Затем Ротона помогает мне одеться. Нам выдают коричневые штаны и блузки цвета хаки, а вдобавок обязывают надеть чёрную ветровку с капюшоном. Она делает мне прическу — балетный пучок — и затем крепко прижимает меня к себе, из-за чего я, мягко говоря, недоумеваю.

— Обычно на арену мы делаем хвостики или косу, но я решила сделать дульку, чтобы показать, что ты им не принадлежишь.

— Кому это — «им»? — надо же, у меня першит в горле. Я быстро беру бутылку воды и залпом осушаю.

Ротона говорит:

— Арене. Ты не принадлежишь арене. Помни, что за ареной тебя ждут. Это причёска из мира вне арены.

Сердце начинает бешено стучать, а я стою не в силах пошевелиться. Может, поблагодарить? Без понятия, почему она говорит такие тёплые слова. Мы ведь со стилисткой даже толком не общались. Ладно, неужели мне сложно сказать простое «спасибо»? Все-таки старалась же. Тем более, может, она вообще считает своей обязанностью говорить каждому трибуту ободряющие слова? Мне не сложно сыграть свою роль. Просто поблагодари её, Мирта.

— Спасибо, — это всё, что я могу выдавить из себя. Обнимаемся мы ещё раз. Она провожает меня на диск. Заставляю себя мужаться и шагать к диску. В ту же секунду, когда я вступаю на диск, стеклянный цилиндр запирает меня в своей клетке. Я в ловушке. Выберусь ли я оттуда? Вскоре узнаем.

Всё, теперь обратного пути нет. Ничего нет. Стараюсь дышать, немного сжимаю кулаки и стараюсь улыбнуться. Пора играть. К чёрту всех. Я все равно попытаюсь дойти до финала, и меня больше не волнует, что я не профи. Может, мне удастся обмануть свой мозг и внушить себе, что всё будет хорошо?

Не паниковать, для меня настало время сосредоточиться. Изучать местность. Диск поднимается всё выше. Льёт дождь. Дуют ветра, как во Втором. К такому мне не привыкать. Мрачные деньки нас — трибутов — ждут. Начинаю осматриваться.

Я вижу, что слева и сзади расположен лес. Сосновый, прямо как для трибутов Седьмого сделано. Надеюсь, Катон с ними расправится в первый же день Игр. Справа обрыв, наверное, там поле. Земля-то утопает в сплошной грязи. Надеюсь, мы с Финч сможем убежать отсюда, не споткнувшись.

Мистер Темплсмит громогласно объявляет начало Игр. Это так торжественно и волнительно, словно выпускной в приюте, на который я не попаду. Остаётся минута до начала.

Пятьдесят девять. Слава Богу, слева от меня стоит Финч. Пятьдесят восемь. Досадно, что там располагаются серебряные стрелы, подготовленные именно для лучницы Эвердин. Пятьдесят семь. Вижу, Диадема тоже нацелена на стрелы. Пятьдесят шесть. Марвел так странно пялится на меня, лучше сразу убегу. Пятьдесят пять. Катон разминает руки. Пятьдесят четыре. Боже, там метательные ножи. Пятьдесят три. Они слишком далеко, около Катона. Пятьдесят два. Я точно до них не доберусь. Пятьдесят один. Я перехватываю взгляд Катона. Пятьдесят. Он качает головой.