Добравшись до кровати, сразу же обратно в неё забираюсь. Меня лихорадит. Сердце бешено колотится. Полежав, я немного успокаиваюсь, и ко мне возвращаются силы, чтобы переодеться. Это я от нервного перенапряжения такая, или всё из-за проклятых таблеток? Может, Инела что-то перепутала? Ладно, нужно идти. Тренировку пропускать нельзя. Ни в коем случае.

Прихожу в спортзал, пока другие готовятся к тренировке. Ведь ещё нет десяти часов утра. Беру бутерброд со стойки, параллельно ищу Катона. Немного походив, я его вижу. Мой напарник с утра крутится около Диадемы и Марвела. Наконец он замечает меня и зовёт к себе. Мне почему-то кажется, что изо всех углов и щелей этого тренировочного центра льёт невидимая река злобы и затапливает всё помещение. Успокойся, Мирта. Это просто иррациональная мысль. Что вообще происходит? Те таблетки точно от мигрени?

Я стараюсь изо всех сил идти прямо и уверенно, пытаясь подавить панику.

— Что-то ты сегодня опять припозднилась, напарница, — встречает меня с такой фразой Катон.

Но я словно его не слышу. Смотрю на него недоуменно и пытаюсь понять, что он имел в виду. Мне хочется уйти, чтобы никто не задавал мне никаких вопросов. Ведь слова окружающих усложняют мне задачу думать. Диадема, раздражённая моей медлительностью, вдобавок что-то говорит мне. Я опять не могу разобрать, что они там говорят. Я не знаю, что со мной происходит, потому решаю ретироваться от них подальше.

— Всю ночь не спала, вот и не могу сообразить ничего, — пытаюсь им дать скомканное, но хоть какое-то объяснение. Это всё же лучше, чем просто так стоять. — Пойду-ка я кидать ножи.

— А ты умеешь кидать ножи? — издевательским, как мне кажется, тоном спрашивает Диадема. Хочется сказать: «Диадема, ты даже не представляешь себе, как я управляюсь ножами, прямо как ты обращаешься с луком». Но такое говорить нельзя. Я молча удаляюсь от них, чтобы не разжигать конфликт. Тем более, я не уверена, что в состоянии сказать что-либо вразумительное.

Картинка перед глазами темнеет, и я выпадаю из реальности. Следующие часы просто вылетели из моей головы. Я ничего не помню. Просыпаюсь я в какой-то темной кладовке. Сквозь мутную пелену звуков слышу, как Брут и Катон негромко переговариваются. Брут обращается к Катону:

— Полагаю, я не рассчитал правильную дозу, раз она была не в себе. Но скажи мне вот что: были ли распорядители от неё в восторге?

Катон явно возмущен, судя по его тону.

— Я даже не знал, что она владеет ножами. Метала-то она ножи лихорадочно, без остановок. Вы что, дали ей эти лекарства, чтобы она уподобилась Катарине?

Я удивила распорядителей? Что-то я смутно помню этот эпизод. Но пока сижу молча и с закрытыми глазами.

— Пусть её лучше посчитают слегка ненормальной, чем аморфной. Воспитать Катарину за несколько дней невозможно, так что приходится усиливать то, что есть.

Брут — сумасшедший. Играть с моим здоровьем, чтобы впечатлить распорядителей? Только менторы могут так подвергать подопечных неоправданному риску. Но у меня нет сил ругаться. Я так выгорела за этот промежуток времени, что от меня остаётся оболочка. Открываю глаза, начинаю подавать признаки жизни:

— Брут, я понимаю, что вы хотели впечатлить распорядителей и поддержать мой никакой образ профи. Но теперь я для всех ненормальная. Катон, я вела себя плохо? Совершила что-то экстраординарное?

Он мотает головой, пока ментор молчит. Я выхожу из кладовки, не желая выслушивать ничьи объяснения. Я устала, что моя жизнь контролируются теми, кого не интересует моё мнение. Потому отныне решаю, что буду разрабатывать тактику своего спасения сама. Сама! Без вмешательств извне.

Я возвращаюсь в зал. Не могу сказать, что полностью оправилась от таблеток и удара Кашмиры. Я просто хочу вернуться в комнату и забыть всё это, но в этот раз решаю действовать незамедлительно, потому что уже попусту потратила часть своего дня на незапланированные глупости. После я направляюсь в секцию ядовитых трав и ягод, где предположительно должна обитать Пятая.

Франческа Гросса — это человек, который ни за что не полезет к тебе. Я не исключаю, что риск быть убитой ею на арене довольно велик. Но что-то мне подсказывает, что она может быть моим ключом к выживанию. Возможно, я хочу думать, что так и есть. Не знаю, просто мне хочется верить во что-то. Ну раз уж начала действовать, то нужно до конца идти.

Что мне все-таки терять? Может, ей тоже нужны союзники, но она сама не решается подойти к другим? Она же хочет жить, но почему тогда не занимается в боевых секциях? Я не знаю. Слишком много «может». Возможно, позже Брут скажет, что я тронулась рассудком, раз полезла к Пятой. Вот это будет смешно, ведь он сам же накормил меня с утра «витаминами». Хотя это может быть отличной отговоркой, чтобы договориться со всеми сторонами.

Чем ближе я к ней подхожу, тем страшнее мне начать разговор. Я робею. Немею. Слишком боюсь отвержения, чтобы самой сделать шаг к знакомству. Будь бы на моем месте Катарина, она бы точно стукнула меня по голове за ненужную нерешительность.

Поздоровавшись с тренером, подхожу к охапке засушенных и не засушенных трав. На столе лежит трава с крупными листьями и мелкими цветками молочного оттенка.

— Это борщевик обыкновенный, — обращается ко мне Пятая, — не трогай его. Он ведь лежит под накаляющей лампой, а если сок растения и ультрафиолет объединятся, то получишь ожог рук.

Я и не знала. Довольно ценное замечание.

— Ты весьма проницательна.

Она молчит. Ждёт и присматривается ко мне, как дикий зверёк. Ну и сравнение у меня вышло. Я начинаю паниковать. Надо ей что-то сказать. Я, не подумав, выпаливаю первое, что приходит в голову:

— То есть это не то, что я намеревалась тебе сказать. Спасибо за вчерашнее и сегодняшнее. В общем, спасибо за всё.

Она стоит с каменным лицом и спрашивает:

— Если десерт, то какой?

Что? Намёк на вчерашнее моё письмо?

— Марципановые бисквиты.

Её лицо немного смягчается. Но я, чувствуя, что она не продолжит разговор, говорю сама:

— Знаешь, я хотела бы предложить тебе союз.

Семь слов. Семь глупых и убийственных слов. Естественно, она молчит. Смотрит на меня немигающим взглядом, словно хочет переварить услышанное. Немного подумав, она хмурится и даёт ответ:

— Знаешь, почему я люблю ночь?

Это не то, что я ожидала услышать. Но ладно. Чего только не услышишь от людей.

— Потому что ночью мы уязвимы? Ослаблены? Легко добить? — Я не могу понять ход её мыслей.

— Нет, — коротко обрубает меня Франческа, — просто легче раствориться в темноте. Люди подобны свету, кто-то, как палящее солнце, сжигает всю кожу до красных волдырей. Пока кто-то, подобно луне, освещает дорогу, но не согревает.

Вот уж не думала, что она ударится в философствование.

— Тогда я уж точно фонарик, который работает на устаревшем аккумуляторе.

— Это ещё почему? — удивляется она.

— Если ты сегодня наблюдала за мной, то могла бы заметить, что я была не в порядке. Меня подвели таблетки от мигреней, — я без понятия, чем сегодня занималась, но продолжаю говорить, — вот я и не смогла включиться в процесс тренировки.

— Заметила, — она неодобрительно отворачивается. Ясно, уходит.

— Франческа, — в следующую же секунду я стремлюсь её остановить. — Так что ты думаешь? — глупо с моей стороны давить на неё таким топорным путём, но я в отчаянии, потому не останавливаюсь.

— Назови мне хоть одну причину, чтобы присоединиться к профи. — В её глазах пылает холодный огонь ярости.

— Так я тебе предлагаю заключить союз со мной, а не с профи.

— С чего бы тебе отделяться от профи?

— Я не доброволец, — это единственное, что я могу сказать. Я опять оправдываюсь.

— Меня не интересуют твои причины. Думаешь, я тут по доброй воле? — в её словах стальной мрак, и она прекрасно себя контролирует, раз пытается меня затопить в нем.

— Ты верно делаешь, что не доверяешь мне. Я и самой себе не верю. Но твоё недоверие, оно не защищает тебя. Оно управляет тобой, обрекая на одиночество и изоляцию. Мне нужен союз, а тебе нужна союзница.