Вечером я решила отдохнуть. Зажгла свечу для настроения, потом стала скидывать с матраса на пол вещи, пока не нашла искомое: два пузырька с таблетками, которые оказались засунуты под подушку. Мои ксанакс и амбиен.
Приняла по одной таблетке каждого. Подошла к окну, чтобы закурить Parliament. Дождь прекратился, умытый и сверкающий Алфабет-сити[11] радовал взгляд. Я тщетно пыталась успокоиться. Мысли снова и снова возвращались к злополучному цирковому шатру: падение, устремленные на меня взоры редактрис, гневный колючий взгляд вице-президентши, бесцеремонность сотрудника, тащившего меня через толпу на улицу, к машине. Что я скажу Джин? Что скажут Джин другие? Она ведь со всеми знакома.
Внезапно страшно захотелось лечь.
Я потушила сигарету в морской раковине, задернула шторы и забралась в кровать. Слегка натерла живот кокосовым лосьоном Pure Fiji, прикрыла густо накрашенные веки и стала ждать, когда упадет занавес. Эту часть процесса я ненавидела. Попыталась сфокусироваться на дыхании, как учили в реабилитационной клинике: вдох, выдох…
Однако успокоиться не удавалось. Черт побери, Кэт! Да что с тобой? И ведь с возрастом лучше не становится. Наоборот, только хуже.
Вдох, выдох…
К черту! Я села и приняла половинку роксисета, лежавшего на прикроватном столике.
Снова закрыла глаза. Настало время визуальных упражнений. Я нарисовала в воображении белого тигра, ведущего меня через черные джунгли к черной реке, которая унесет меня от всех проблем – прочь от «Гранд-шапито», от вице-президентши, от шайки бьюти-редактрис. Черная река несла меня через черные джунгли к оконечности острова, потом выплеснула в черный океан. Но в глубине не прятались акулы, в океане была только я. Я плыла на спине и смотрела в черное небо.
Вдох, выдох…
Когда я наконец ощутила тяжесть, она оказалась такой приятной – как свинцовая рентгенозащитная накидка, которую надевают у стоматолога. Я напрочь забыла про горящую свечу Red Flower на комоде. Черные волны разбивались о постель. Я плавно скользила по бурной поверхности воды. Мне было так хорошо, что захотелось совсем утонуть. Ммм… Глаза у меня закатились, тело расслабилось, и я отключилась под альбом Бритни Спирс Blackout, который постоянно крутится у меня в голове.
Глава первая
Сколько себя помню, я всегда мечтала стать редактором отдела красоты. По мне, это даже лучше, чем президент Соединенных Штатов! Ну да, я стибрила эту фразу из самого начала фильма «Славные парни», только заменила «гангстер» на «редактор отдела красоты». Но к моей истории она тоже подходит.
Передо мной лежат два редчайших номера Beauty Oueen Magazine – самого крутого журнала девяностых. Это издание пестрело фломастерными изображениями дерзких блондинок с алыми, нарисованными шариковой ручкой губами и грубо очерченными, похожими на члены носами, и демонстрировало «самых прекрасных девушек в возрасте от 10 до 20 лет» в наимоднейших нарядах: свадебных платьях, бикини и… по-видимому, экипировке для подводного плавания. Что касается раздела «Красота», то девушка с обложки выпуска «Весна-1991» Линдси Лайнер «представляет новый макияж Michanne»: об этом мы узнаем благодаря стрелочке, идущей от заголовка к лицу модели. Модель с обложки другого номера, «Лето-1991», напротив, не накрашена; заголовок гласит: «Салли Смозерс – целиком натуральная (sic!) девушка без макияжа! Нравится?»
«Но, Кэт, кто же издавал этот крутейший журнал? – должны спросить у меня вы, горячие поклонники глянца. Hearst? Hachette? Meredith? Нет, нет и нет! Издателем Beauty Oueen Magazine являлась я. Журнал начал выходить в 1990 году, когда мне было семь лет. Юная Кейтлин Марнелл была и главным редактором, и арт-директором, и всем остальным… Каждому кровному родственнику полагалась подписка на Beauty Oueen Magazine, хотели они того или нет: это и были мои читатели. Вот почему сейчас, спустя примерно четверть века, сохранилось столько номеров.
Beauty Oueen Magazine не попадался мне на глаза пятнадцать лет, пока в 2010 году я не обнаружила два номера у своей бабушки Мими среди альбомов с фотографиями. Я ошарашенно листала страницы. Неужели в третьем классе я была настолько продвинутой, что разбиралась в таких вещах, как отношения с рекламодателем, бьюти-заголовки, «естественная красота» и оформление обложки? Ответ находился у меня в руках. Я «играла» в редактора глянцевого журнала почти за двадцать лет до того, как действительно им стала.
Обалдеть, правда? Но, с другой стороны, я верю, что каждому из нас на роду написано что-то делать – или кем-то стать. И я убеждена: я была рождена, чтобы стать редактором отдела красоты. Проблема в том, что я была рождена и для наркозависимости – во всяком случае, я так думаю, – и это повлекло за собой определенные… сложности.
Но я слишком тороплю события. Давайте-ка вернемся назад, ладно?
Внимание! Если вас бесит «белая девица из привилегированного класса» (а кого не бесит?), сейчас самое время свалить. Я из того же города, что и бывшая ведущая телеканала Е!. Джулиана Рэнсик, – Бетезда, штат Мэриленд, близ Вашингтона, – и настолько белая, что можете смело фыркать, сколько душе угодно, крыть мне нечем. Поверьте, я дважды пыталась выкинуть эту главу из книги! А редактор упорно заставляет меня ее возвращать. И вообще, мне до жути скучно рассказывать о собственном детстве, а значит, вам будет до жути скучно читать. Так что давайте поскорее с этим покончим.
Я родилась 10 сентября 1982 года в округе Колумбия под кокаиново-белой луной (как-никак мэром тогда был Мэрион «Сучка меня заводит» Барри[12]). У меня хранится аудиокассета с записью моего появления на свет. Фрагмент:
– У вас девочка! – объявляет врач.
– Девочка?! – стонет моя мать. – Я не хотела девочку!
Облом-с.
В детстве у меня было все и даже сверх того. Я выросла в фешенебельном квартале «в двадцати минутах от Белого дома», как говаривали мои родители. Дома на улице Качина-лейн, где я жила, стояли так далеко друг от друга, что дети, выпрашивающие сласти на Хеллоуин, до них не добирались. Нашим ближайшим соседом являлся журналист, получивший Пулитцеровскую премию за разоблачение плана ЦРУ по уничтожению Фиделя Кастро. Он был мормоном, имел бесчисленную ораву белобрысых внуков и огромный, сказочно жуткий тюдоровский дом, в стенах которого гнездились пчелы. То есть буквально: над диваном в гостиной была трещина, откуда сочился мед; можно было дотронуться до липкой струйки и облизать палец. Ммм…
По другую сторону от нашего участка размещалась обшитая белыми досками пресвитерианская церковь Ермона. На ее уютном маленьком кладбище я играла в прятки со своим псом, шоколадным лабрадором по кличке Бенни-Мишка. А дальше, за деревьями, в двух минутах ходьбы по улице, стоял кремового цвета особняк – Пермишн-роуд, 8313. Когда мне было лет тринадцать, перед ним появились железные ворота, украшенные прописной буквой Т. Там поселился боксер Майк Тайсон! Он только что отбыл срок за изнасилование. Бывало, мы с сестрой Эмили и братом Филом приветственно махали рукой его белому лимузину. А иногда видели, как он покупает продукты в супермаркете Giant Foods в Потомак-Виллидже.
Что общего было у пулитцеровского лауреата, Майка Тайсона и семейства Марнелл? А то, что задние дворы наших участков выходили на поле для гольфа знаменитого Congressional Country Club.
– Поберегись! – вопили мы, когда сенатор-гольфист пытался сконцентрироваться на решающем ударе. Батут на нашем заднем дворе стоял практически у края одной из лунок.
Во время турниров вроде US Open мы с сестрой продавали через изгородь банки с содовой и бутылки с водой по доллару за штуку. Летом мы пролезали на поле, чтобы побегать под дождевателями; а еще я всякий раз выковыривала застрявшие в земле мячики, похожие на маленькие куполки Капитолия, и тащила их к нам во двор. Зимой мы каталась в Congressional на санках, но это было не особенно интересно. Вы же знаете эти поля для гольфа! Они не предназначены для детей и для настоящего веселья. Едешь на санках по довольно пологому рукотворному склону, и тут – пыц! – попадаешь ногой в песчаную ловушку[13]. Собственно, ради этого и катались.
