После этого мы сделались друзьями не разлей вода. Вскоре я узнала, что «бомж» в действительности является крутым манекенщиком и что именно он, с ног до головы одетый в Calvin Klein, глядит на меня из каждой витрины в городе. Майкл был великолепен. Но теперь уже меньше ценился в модельном бизнесе – из-за проблем с наркотой. У меня наличествовали те же проблемы, но в свои девятнадцать я этого пока не понимала. Майюту-манекенщику было двадцать девять, и он употреблял кокаин в душе! Да, я присоединялась к нему, но брал-то кокс в душ именно Майкл.

– Дай-ка посмотреть на тебя настоящую, – бормотал он, после того как мы вынюхивали по шесть порций на брата. И начинал стирать с меня макияж. Лицо у меня успевало так онеметь, что я не чувствовала прикосновений полотенца! Как в той песне The Weeknd. Черт, до чего ж это было сексуально! – Дай-ка мне увидеть, какая ты красивая.

Мы выходили из ванной, он одевал меня в свои вещи, мы опять раскатывали «дорожки», потом он читал мне свою любимую книгу «Повелитель приливов», мы опять раскатывали «дорожки», он рассказывал, как они с друзьями-манекенщиками отсасывали другу друга, затем мы снова занимались сексом, заказывали еще кокса, опять раскатывали «дорожки», болтали про Брета Истона Эллиса, заказывали еще кокса, снова занимались сексом… Ну, вы получили представление. Он всегда звал меня «дорогуша». Это были поистине идеальные отношения.

После наших кутежей Майклу-манекенщику требовалось много дней для уединения, сна и депрессии. В девятнадцать лет я этого не понимала, но теперь, разумеется, знаю. Зависимость – это не шутки.

В итоге у Майкла-манекенщика случилось нечто вроде помешательства, и ему пришлось уехать из города и вернуться к родителям (которые, кстати говоря, были настоящими учеными-ракетостроителями). Печально, что наркотики его доконали. Но ведь то же самое он может сказать и обо мне.

Тем летом я познакомилась в клубе с парнем, который изменил течение моей жизни и с которым мы близки до сих пор. Алексу – высокому харизматичному выпускнику частной школы с темными волосами и голубыми глазами – было двадцать лет. Он пил виски Dewar’s со льдом и вырос в Верхнем Ист-Сайде. Его мама по-прежнему обитала на Восточной 90-й улице, но Алекс с ней вечно воевал. Он любил только свою младшую сестренку, которая ходила в школу Чепин и в поведенческих проблемах Алекса разбиралась лучше взрослых. Ну прямо Холден и Фиби Колфилд из «Над пропастью во ржи».

Истинной семьей Алекса были его друзья – компания нью-йоркцев, которые клубились пять дней в неделю, носили Ralph Lauren Polo и слушали Wu-Tang.

Там были: Джош по прозвищу Толстый Жид, который тряс золотыми цепями и афрошевелюрой и обитал в триплексе на Риверсайд-драйв; СЭЙМ, который в гостях у богатых девиц вытаскивал тысячедолларовые кашемировые свитера из шкафов их папаш и выводил на них свое имя краской из баллончика; мускулистый светлокудрый Себастиэн, смахивавший на диснеевского красавчика злодея; Олден, белый рэпер, живший вместе с мамой. И еще куча народу!

Это были самые клевые парни, каких я когда-либо встречала, хоть и не самые милые. Мне так хотелось стать своей в их тусовке, что я закрывала глаза на их зачастую сомнительное поведение: так, например, однажды, рассчитываясь в баре Bowery, я обнаружила, что на мой счет записали напитки стоимостью три сотни долларов. А кроме того, я была влюблена! Перестала видеться с Майклом и мечтала только об Алексе. После закрытия клубов мы ходили в кафетерий и брали по тарелке томатного супа за четырнадцать долларов. Семья Алекса уехала куда-то то ли в Солнечную долину, то ли в Сэг-Харбор, поэтому мы брали такси, ехали к нему домой и нежились в чистенькой постельке его мамочки на матрасе Tempur-Pedic, врубив кондиционер на полную. Алекс частенько встревал в драки – из-за пристрастия к виски – и потом ходил с разбитой губой или «фонарем» под глазом, поэтому я лежала и смотрела, как он мечется во сне, что-то лепеча спьяну и пачкая кровью наволочку. Сквозь шторы проникали лучи восходящего солнца, и я чувствовала себя совершенно счастливой.

Безусловно, это было лучшее лето в моей жизни. Конечно, всему хорошему приходит конец. В сентябре Алекс с друзьями на год уезжал в Сан-Франциско. Я все знала, и тем не менее проревела целую неделю после его отъезда. Свое двадцатилетие я шумно отметила 10 сентября в клубе Lotus с оравой прожженных кокаинщиков, но на душе было муторно. Я наконец-то обрела друзей – а они взяли и уехали!

В таком ужасном настроении я приступила к занятиям на втором курсе (мне зачли обучение в актерской школе) гуманитарного колледжа Юджина Лэнга на Западной 11-й улице. Программа была неплохая, и мне хотелось учиться, но никакие дозы аддерола не помогали сосредоточиться. Я помнила, как еще несколько лет назад стремилась стать круглой отличницей. Неужели то была я? Теперь я тупо пялилась в окно на каждом уроке, если вообще там появлялась. Друзей так и не завела. Специализацию не выбрала. Я представления не имела, что мне интересно и чем я хочу заниматься, кроме как тусить на вечеринках.

Случалось ли вам, продрыхнув пятнадцать часов, выглядеть как швабра? Осенью 2002 года у меня такое бывало каждый день. Я открывала глаза в полутьме. Как это угнетает! Я переехала на Восточную 5-ю улицу, совсем рядом с моим любимым баром Lit. В квартире анфиладного типа на первом этаже, которую я снимала на пару со спившимся музыкантом, было мрачно и уныло, на кухонном полу вечно валялся сухой собачий корм, но я так одурела от наркоты, что даже не замечала этого.

– Думаю, у меня сезонная депрессия, – плакалась я маме. Она заказала для меня лайт-бокс, похожий на крошечную микроволновку, и каждый раз, просыпаясь с похмелья, я полчаса таращилась на него.

Я по-прежнему закидывалась наркотой, но теперь меня уже не вставляло. Когда я делала маникюр на Второй авеню, мастер не могла нанести лак, так тряслись у меня руки. Мало того, они были синюшного цвета – вроде как из-за неправильной циркуляции крови. А еще временами жутко давило в груди. Но худшим «побочным эффектом» амфетамина стали жидкие, спутанные волосы. Я собственноручно постриглась – просто взяла и отхватила пряди все теми же кухонными ножницами, которыми укорачивала платья. Прежде волосы доходили мне до локтей; теперь – до ушей, плюс взъерошенная жиденькая челочка, как у фигуристки Тони Хардинг. То, что я с собой сотворила, иначе как преступлением не назовешь! Аддерол и ножницы – вещи несочетаемые. Дома можно держать либо то, либо другое. Но никак не вместе.

Мы с Алексом были все еще влюблены друг в друга, но Сан-Франциско так далеко от Нью-Йорка! Я снова начала видеться с Майклом-манекенщиком – хотя увидеть его стало трудновато. К тому времени он лишился квартиры и залег на дно в лучшем (собственно, и единственном) «отеле-библиотеке» Нью-Йорка – Library на Мэдисон-авеню. Все номера там были тематическими. Номер Майкла был битком набит книгами по алхимии и черной магии (Алистер Кроули и прочий бред). Весьма к месту, потому что, открыв мне дверь, он был похож на чертову летучую мышь, вылетевшую из ада.

– Что ты сделала с волосами? – вместо приветствия поинтересовался он.

Майкл и сам не слишком смахивал на парня с картинки: похудел килограммов на семь, под ногтями траур, патлы приклеились к голове, кожа уже не светится, как у индейца-полукровки. На нем была майка, и от него разило потом. По комнате валялись пустые винные бутылки и гостиничные подносы из-под еды. Судя по всему, горничные сюда давно не допускались. На тарелке, стоявшей на кофейном столике, лежали его кредитки и удостоверение личности из бумажника. Сиреневые пакетики с «волшебным порошком» были вывернуты и вытряхнуты. Полный мрак! Я вошла в номер.

Я вместе с Майклом тоже ненадолго залегла на дно в Library, время от времени уходя и возвращаясь. Каждое утро я надевала один и тот же нестиранный белый велюровый спортивный костюм Juicy Couture, хватала в вестибюле стаканчик бесплатного кофе и на такси ехала в колледж. После занятий возвращалась в отель. Майкл почти не выходил из номера. Служащие отеля уже начали стучаться в двери; за ним приехали родители. Он расплачивался их кредитками, потому что наличных у него не осталось, а он задолжал наркодилерам. Дела у него действительно были плохи. Иногда мы поднимались в Сад поэзии на четырнадцатом этаже, где занимались любовью рядом с обогревательной лампой, но мало-помалу Майкл превратился в такого параноика, что было уже не до секса. Такое случается.