Мне просто необходим такой рецепт, и поскорее. Я уже знала, кому позвонить.

Теперь, восемнадцать лет спустя, мой перекипевший мозг припоминает, что я заказала папе риталин и таблетки доставили мне прямо к двери – как пиццу! Иными словами, я позвонила папе и поведала ему об Элли с ее синдромом дефицита внимания («Думаю, у меня то же самое», – добавила я) и о препарате, который, как она уверяла, изменил ее жизнь. А вдруг и мне поможет! Помню, я болтала и болтала, как всегда. Папа же говорил мало; он просто слушал. А в следующую среду родители приехали меня навестить. Остановились они в гостинице «Гротон». В воскресенье папа пришел ко мне в общежитие, чтобы попрощаться. И отдал пузырек с метилфенидатом (международное непатентованное название риталина). В нем было 120 таблеток по 10 миллиграммов, которые следовало принимать четырежды в день!

Правда, родители заявляют, что это совершенный бред. Они уверяют, будто я сама приезжала к ним, побывала в Национальном институте здоровья, прошла тест на СДВГ (смутно припоминаю) и набрала больше очков, чем в любом тесте за всю свою жизнь; что потом меня принимал психиатр в Вашингтоне, который и выписал мне рецепт на риталин, но мы его не отоварили. Я вернулась в Лоуренс ни с чем. Они привезли препарат только несколько недель спустя, когда навещали меня. («Папе требовалось время, чтобы серьезно поразмыслить», – говорит мама.)

Я плохо помню тот разговор. Он происходил в моей вечно холодной комнате в Пиллсбери.

– Бла-бла-бла-бла-бла, – инструктировал меня отец. – Бла-бла-бла-бла.

– Поняла. – Я пыталась не смотреть на наркотик, лежавший на столе. И не могла дождаться, когда папа наконец свалит. – Угу.

Абсолютно ясно одно. Как только родители отбыли в арендованной машине, я раскрошила таблетку кредитной картой, скатала лист бумаги трубочкой и втянула через нее носом короткую полоску порошка с учебника по геометрии. Впервые в жизни я, выражаясь словами из песни Libertines, «зарядила дорожку». Ух ты!

А ведь это было только начало. Хорошая новость: вам больше не придется читать о моей дурацкой неуспеваемости. Плохая новость: дальше фраза «Я приняла таблетку…» встретится вам около восьмидесяти тысяч раз.

Если нужна соответствующая музыкальная тема, отыщите на YouTube песню Бритни «Work Bitch!» («Работай, сука!»), потому что с тех пор, как я получила свой первый пузырек риталина, я только этим и занималась. В последнем триместре десятого класса (первая «медикаментозная» весна!) оценки «плохо» и «удовлетворительно» сменились сплошными «отлично» – здравствуй, доска почета. Уверяю вас, я не предпринимала никаких мер к столь радикальному улучшению среднего балла – всего-навсего поглощала огромные дозы риталина, как через нос, так и орально. Обычно я просто лопала таблетки. Через два месяца уже даже не запивала: глотала залпом и вся недолга.

Что я могу сказать? Фармацевтические гиганты вам не лгут (ладно, может, и лгут): лекарственные стимуляторы помогают, детки! По крайней мере, поначалу. Я сделалась такой амбициозной! У меня горели глаза и развязывался язык на «круглых столах», посвященных Американской революции; я истово трудилась в лингафонном кабинете. Часами без устали корпела над заданиями. Приготовление домашних уроков превратилось в излюбленное развлечение. Я даже стала посещать курируемые учителями дополнительные занятия для отстающих, от которых еще в прошлом семестре бегала, как черт от ладана. Кто так делает? (Ответ: те, кто сидит на стимуляторах.)

Я ничего не сочиняю: мне открылись тайны, которые раньше никак не давались, например математические уравнения. Полная дичь: будто раньше в голове была каша из букв и цифр, а теперь все значки сами собой выстроились в нужном порядке и подсказывали мне правильные ответы. Помните геометрические доказательства? Я бы заткнула за пояс гребаного умницу Уилла Хантинга[24]. Никогда не забуду, как однажды сидела на уроке и вдруг… поняла, что доказательства на доске выстраиваются одно за другим, как абзацы в эссе, – чтобы подвести к финальному решению. Я начала получать отличные оценки по математике. И по эссе.

Теперь меня не мучила сонливость за партой. Я всегда находилась на взводе – во взвинченном состоянии. Это было грандиозно. Аппетит вообще пропал. Я и без того была худышкой, теперь же стала по-настоящему тощей. Джинсы с меня сваливались, поэтому я заказала себе по каталогу Alloy (школьницы жили почтовыми заказами товаров) пару джинсов Sergio Valente двадцать третьего размера. Двадцать третьего! Клянусь! На задних карманах у них были вышиты белые коровьи черепа.

Что еще? Я чувствовала себя крутой, потому что сидела «на колесах». В школе я никогда не говорила, что принимаю таблетки, и не показывала их медсестре. Пузырек всегда был при мне, так что, думаю, никто ни о чем не догадывался. А может, все думали, что я пью антибиотики или типа того.

– Зря ты так делаешь, – заметил Алистер, когда я поставила на стол поднос с ужином и маленьким оранжевым пузырьком. Он учился на год старше и перевелся из школы Кэскейд в Северной Калифорнии; мы с ним прибыли в один день. Алистер был богачом, наркоманом и жителем Нью-Йорка. Я мечтала сравняться с ним. – Таскаешься везде с таблетками у всех на виду.

Но я-то знала, что делаю. Мне были необходимы друзья – компания. Для золотой молодежи рецепт на риталин служил лучшей приманкой: у меня было то, чего хотели все. Довольно скоро самые крутые балдежники из числа старшеклассников (включая Алистера) начали стучаться в мое окно в Пиллсбери-хаус.

– Покурим? – спрашивали они.

– А как же! – откликалась я. Мы переходили Паудер-хаус-роуд и дымили красным Marlboro (фу) за пиццерией. А на обратном пути в кампус старшеклассники стреляли у меня таблетки. Я всегда угощала. К моменту возвращения в общагу я уже была в хлам и густо, чтобы отбить запах табака, прыскалась легким цветочным ароматом Sunflowers от Elizabeth Arden.

К концу десятого класса расклад устоялся. Я не только вырвалась в отличницы, но и близко сошлась с самыми отчаянными тусовщицами из старших классов. И каждый вечер ужинала с ними.

– Ты наша младшая сестренка, – твердили они мне после наших прогулок за пиццерию.

Так что в мае, когда кампус закрывался на долгие выходные (даже при всем желании мне не разрешили бы остаться в общежитии), меня ничуть не беспокоил вопрос, куда поехать. Я прознала, что мои «старшие сестренки» устраивают на выходные вечеринку в отеле, и решила, что смогу увязаться за ними. В конце концов, они же беспрепятственно угощались моим риталином. И всегда были рады меня видеть.

В пятницу вечером мы с двумя старшеклассницами договорилась в складчину поехать на такси в Бостон. Я сидела на переднем сиденье рядом с водителем. Старшие девушки, уже в клубных прикидах, устроились сзади и, опустив стекла, курили Camel Lights. Когда мы въехали в город, они спросили, где меня высадить.

– Э… – протянула я. – А вы, ребята, не хотите перекусить по-быстрому?

Они пожали плечами.

Мы со «старшими сестрами» заказали по салату в Armani Cafe на Ньюбери-стрит, и тут я выложила новость:

– Мне некуда деваться. Можно с вами?

Девушки переглянулись.

Перекусив, мы поехали в Кембридж, пригород Бостона по ту сторону реки Чарлз, в отель Royal Sonesta. Меня провели через холл, битком набитый произведениями современного искусства, и втолкнули в лифт. Мы поднялись на восьмой этаж и постучали в дверь.

Открыл качок-старшеклассник. В номере полным ходом шла частная вечеринка. Было сильно накурено, оглушительно гремела песня «Deja Vu (Uptown Baby)».

В гостиную набилось около десятка парней из выпускного класса – половина школьной хоккейной команды (вернее, бейсбольной, поскольку был май).

– Кэт нужно где-то переночевать, – сказала одна из моих «старших сестер». – В нашем отеле номеров нет.

– Ладно, – ответил парень.