Литмир - Электронная Библиотека

Вот уж точно.

На той же неделе мы с мамой отправились к консультанту, который подобрал для меня новую школу. Я слетала в Массачусетс на собеседование, где сообщила даме из приемной комиссии, что хочу всерьез взяться за свое образование. И меня взяли.

Вечером накануне отъезда в школу мы с отцом пошли прогуляться, как в старые добрые времена. Бенни-Мишка ковылял следом. У него на морде была опухоль размером с бейсбольный мяч. Дело происходило в воскресенье после Дня благодарения, поэтому на улице было прохладно.

– Кейт, – сказал папа, – пора уже браться за ум.

– Знаю, – ответила я, разглядывая луну. Как же ярко она светит!

– Пора тебе меняться, Кейт, – продолжал он. – Вот так.

– Понимаю, – откликнулась я.

– Пора браться за ум, Кейт, – твердил свое папа.

– Знаю, папа.

В конце прогулки он меня обнял. Бе-е!

– Тебя очень любят, – сказал папа.

– Зна-а-аю, – сказала я – и в глубине души действительно знала. Но в тот момент я мысленно рисовала картины своей восхитительной гламурной новой жизни и совсем не хотела, чтобы отец – да и остальные члены моей семьи, но главным образом отец, – занимал в ней хоть какое-то место.

Мой новый дом – Академия Лоуренса (или попросту Лоуренс) – находилась в получасе езды от Бостона, в старинном городе Гротоне, штат Массачусетс. Это было частное учебное заведение для учеников девятых-двенадцатых классов, в котором занимались ровно четыреста человек: половина пансионеров, другая половина – приходящие. И все они были по-настоящему круты. Мне нравятся ребята из Новой Англии, а вам? То есть они реально секси. Парни щеголяли именами вроде Остин Колби, воспаленными голубыми глазами и дырявыми свитерами. Они врубали на полную рок и курили «сиги» (так в Гротоне назывались сигареты) в «универсалах» своих мамаш по дороге на занятия команды по сноуборду. Девчонки не отставали: стильные, подтянутые, с ухоженными длинными волосами. (Надо вам сказать, там я быстро распрощалась со своими жуткими шмотками.)

В пяти минутах езды находилась знаменитая школа Гротон, где училась целая прорва Рузвельтов. Лоуренс тоже считался приличным заведением, старинным и очень красивым. Учебный корпус, столовая и библиотека размещались в строгих краснокирпичных зданиях с белыми колоннами. Школьный двор и окрестности утопали в зелени древних деревьев, а осенью пылали красными, оранжевыми и желтыми сполохами. А надо всем, куда ни кинь взгляд, – нестерпимо синее небо.

Когда в начале декабря – это был первый день второго триместра – я прибыла в школу, листвы на деревьях уже не было. Я катила свой чемодан на колесиках по черному льду к своему новому жилищу – общежитию Пиллсбери-хаус, белому двухэтажному зданию с черными ставнями. Новоанглийская классика. В Пиллсбери было семь спален, две ванные комнаты и один платный телефон (на время, отведенное для самостоятельных занятий, его отключали). Я жила на первом этаже. Окно комнаты выходило на футбольное поле и холм Джиббет, где, как поговаривали, кишмя кишат привидения, потому что в семнадцатом веке здесь проходили публичные казни. Теперь здесь кишмя кишели коровы! А на вершине холма находились остатки частично сгоревшей крепости с каменными стенами и башней. (Как вскоре выяснилось, волшебное место – здесь курили травку.)

Там я сразу стала намного счастливее и пребывала в этом состоянии следующие несколько лет. Школа-пансион казалась настоящим раем для подростков, куда родители не допускались, – именно о таком месте я грезила, зачитываясь «Сепаратным миром». Я завтракала, обедала и ужинала в компании сверстников, после чего отправлялась к себе вместе с другими сверстниками. Никаких родителей! Никаких скандалов.

В ту первую зиму мне ни разу не взгрустнулось о доме. Я была абсолютно довольна. Близкими друзьями пока не обзавелась, но это меня не тревожило. Мне нравилось ездить по субботам в Бостон, кататься на общественном транспорте, любоваться закатом. Как здорово в большом городе – я стала совсем взрослой! Однажды в выходные я даже взяла свою кредитку «для непредвиденных расходов», зашла в салон на Ньюбери-стрит и перекрасилась в платиновую блондинку, что мне строго-настрого запрещалось. С тех пор я так и осталась блондинкой.

По воскресеньям я сидела в кампусе. Моя соседка Манджари уезжала к родным, жившим неподалеку, в Эйере, поэтому наша огромная комната оказывалась целиком в моем распоряжении. Я украшала стены прихваченными из дома фото Мэрилин Монро и Сида Вишеса, потом уютно устраивалась в постели, заранее запасшись чипсами Doritos и колой из школьного буфета, и перечитывала «Клуб лжецов» Мэри Карр или «Эди» Джин Стайн. Я медленно смаковала шоколадку Hershey, наслаждаясь каждым кусочком, выскребала перхоть от перекиси и таращилась в окно на коров. Они мычали на холме, составляя мне компанию, – и это меня утешало.

С этими самыми коровами я дружила следующие три года, проведенные в Гротоне. По крайней мере, я так думала. Дописывая главу, я выяснила, что моих рогатых товарок выращивали вовсе не ради молока! Это был мясной скот породы «блэк ангус», принадлежавший ресторану Gibbet Hill Grill, и каждый август стадо сгоняли к так называемой Кровавой ферме «на переработку». То есть каждый сентябрь я видела уже других коров. Боже, какая жуть! Хорошо, что тогда я этого не знала!

Та первая зима пролетела быстро. Я совсем не скучала по своим. В школе дела шли лучше некуда. Разве что за исключением… угадаете? Правильно: оценок. Брр. Оценок. О боже. Оценок. Оценок!

В первый зимний семестр в Лоуренсе оценки у меня были отвратительные. Несмотря на маленькие классы и уроки в виде семинаров и «круглых столов» (что мне действительно нравилось), некоторые предметы мне попросту не давались, особенно геометрия, и в середине зимнего триместра меня в связи с неуспеваемостью перевели на академический испытательный срок. Перед итоговыми экзаменами средняя отметка выросла до «удовлетворительно с плюсом», но лишь благодаря колоссальным усилиям и занятиям с дорогими репетиторами, которых родители оплачивали дополнительно.

Эх… Бо́льшую часть времени, отведенного для самостоятельных занятий, – с половины седьмого до половины девятого вечера – я проводила перед зеркалом, любуясь своим новым цветом волос. Потом у нас было еще полчаса свободного времени перед отбоем; я покупала себе в буфете шоколадное печенье с мятной начинкой или что-нибудь еще. После десяти наступало время девичников: маски для лица (все пользовались Freeman Cucumber Peel-Off) и болтовня о мальчишках и прочей прелестной чепухе. Я слонялась по всем комнатам подряд. Будто у меня разом появилось десять сестер!

Каждому общежитию для новичков выделяли старшеклассника, способного служить образцом для подражания и наделенного лидерскими качествами. Наша староста Элли занимала единственную одноместную комнату в Пиллсбери-хаус. Однажды во время весеннего семестра я задержалась вечером после самостоятельных занятий и увидела, как Элли, сидевшая за своим столом, глотает таблетку.

– Что это? – поинтересовалась я.

– Риталин, – ответила она. – От синдрома дефицита внимания.

Мне уже приходилось слышать об этом препарате: он пользовался у ребят популярностью.

– Он помогает в учебе?

– Ага… – Потом: – Хочешь попробовать? – Элли протянула мне открытый пузырек с рецептурным препаратом, словно жестянку леденцов.

Она еще спрашивает. Вытащенная мною из пузырька таблетка была белая и круглая, как маленькая луна.

– Сейчас принять?

– Если у тебя еще осталась домашка, – пожала плечами Элли. Я проглотила таблетку.

Спустя полчаса, сидя внизу за своим рабочим столом, я впервые в жизни ощутила «приход» стимулирующего воздействия. Сердце забилось чуть сильнее. Потом мозг словно… проснулся. Включился. Возбудился – как Tyga в его похабной песне о сексе с Кайли Дженнер, когда ей исполнилось восемнадцать. Возбудился на домашнюю работу. Я проглотила «Уолдена» Торо, будто любовный роман Джеки Коллинз. И разве не прикольно вдруг взять маркеры и наставить маленьких аккуратных пометочек на полях? Потом я подняла взгляд и увидела, что на часах уже два ночи. Ни фига себе!

11
{"b":"678532","o":1}