— Он получил по заслугам, — сухо отвечаю я, вспоминая события вчерашнего дня. Миллион мыслей не дают сосредоточиться на происходящем, поэтому я прошу подругу: — Дейзи, прости, но я устала и хочу немного поспать. Пожалуйста, попроси Доминика пока не заходить ко мне.  И тебе нужно отдохнуть и принять душ. Едь домой, со мной ничего не случится.

— Кэтти, я не…

— Ди, прошу тебя, не спорь, у меня нет сил для этого. Со мной все будет в порядке, вот увидишь. Здесь куча врачей.  — Я пытаюсь слабо улыбнуться, и она сдается. Мне нужно подумать о моей жизни, что у меня было и что будет. Не знаю к какому решению я приду, но мне необходимо одиночество для того, чтобы сделать все правильно. Нужно очистить мысли от всего, а пока кто–то находится рядом — я уверена — над здравым смыслом верх возьмут эмоции. И потом закрутится все сначала.

— Хорошо, поспи. Но как только я приму душ и переоденусь, сразу же примчусь к тебе. За Ника не волнуйся, я все ему обьясню, он тебя не побеспокоит.

— Спасибо тебе, — мой голос дрожит, а глаза наполняются слезами. — Ты — самое дорогое, что есть у меня. Не знаю, что я такого сделала, чтобы заслужить такую подругу, как ты.

— Ничего ты не делала, ты просто всегда была собой. — Дейзи вытирает мои слезы и крепко обнимает. — Я люблю тебя, Кэтти.

— Я тоже люблю тебя, Ди — шепчу я в ответ.

— А теперь прекращай плакать и спи. Я скоро вернусь. —  Дейзи целует меня в лоб и уходит.

***

Глядя на белые стены больничной палаты, ко мне в который раз приходит осознания факта, что как прежде уже ничего не будет. Я не смогу вернуться в свою квартиру и жить так, будто ничего не произошло. Меня начинает трясти от негодования, злости и бессилия. Черные точки мелькают перед глазами, и я понимаю, что в шаге от потери сознания. Кардиомонитор показывает, что мой пульс первысил отметку ста сорока ударов в минуту, и противный писк становится все сильнее. Пытаюсь взять себя в руки, дышу ровно и глубоко, но ничего не получается. Моя голова сейчас расколется на сотни маленьких кусочков от мыслей, роящихся в голове, как непослушные пчелы, я задыхаюсь, мне нужен воздух, спасательный кислород.

Срываю с себя все капельницы и пульсометр, из–за чего на мониторе появляется четкая, ровная линия. Это значит, что у меня остановилось сердце и скоро сюда заявится медсестра и бригада реаниматологов. Мне нужно убираться отсюда, как можно скорее. Накидываю поверх больничной рубашки легкий бежевый кардиган, который висел на спинке стула, видимо, его забыла Дейзи, когда уходила от меня, и выхожу из белой комнаты, насквозь пропахшей медикаментами.

Сама не ведая куда направляюсь, машинально переставляю ноги, неосознанно с каждым шагом все больше приближаясь к нему. Такое ощущение, что сейчас я не принадлежу себе, мной руководит какая–то неведомая сила, направляет, ведет. Земля содрогается от ударов моего сердца, в то время, как иду по больничному коридору, в поисках таблички с именем ненавистного мне человека на двери палаты. Не знаю, как долго я шла и сколько имен промелькнуло мимо, но вдруг взгляд зацепился за до боли знакомые буквы, поставленные в правильном порядке.

Не оборачиваясь, не глядя, следует ли за мной кто–то или нет, я нажимаю на ручку и дверь приоткрывается, предоставляя взору мое прошлое и настоящее. Но не будущее.

Тихо закрываю за собой дверь и подхожу вплотную к подножью кровати, на которой спит Кристофер. Палата идентична моей, так же справа установлен кардиомонитор, где указано, что его сердце бьется спокойно и равномерно, давление и все жизненные показатели в норме. Из его тела торчит множество трубочек и капельниц, он выглядит слабым и беспомощным.

— Здравствуй, Кристофер, — говорю я достаточно громко, и мужчина вздрагивает всем телом. — Наконец–то мы поменялись местами.

Взгляд голубых глаз фокусируется на мне и он прищуривает взгляд.

— Ааа… П–пришла порад–доваться минутной победе? — тяжело дыша, замечает он, на мониторе видно, что его пульс начинает биться чаще.

— Ты ошибаешься, Крис, как ошибался все это время.

— И в чем же я ошиб–бался, по–твоему? — скалится мужчина.

— Что любил, что мог вернуть меня. Что мог сделать меня счастливой. Что я любила тебя, — добавляю тихо.

— Ах, ты ж дрянь, — тяжело сглотнув, шипит Кристофер. Я вижу, что ему очень больно, но он старается не показывать этого. Долгие годы, прожиты вместе, научили меня читать этого человека. — Это т–ты ошибаешься… Думаешь, что сделала меня долбаным имп–потентом, и на этом твои мучения закончены? Нет, моя сладкая, все только начинается…

— Все давно уже закончилось. Задолго до того, как ты явился ко мне домой без приглашения. И даже до того, как я первый раз попала в больницу. Сейчас я просто доказала, что могу за себя постоять. Я не принадлежу тебе, и ты больше никогда не сможешь причинить мне боль. Ни физическую, ни моральную.  Я тебя предупредила.

Все, что хотела, я сказала, для меня точка поставлена, поэтому разворачиваюсь и направляюсь к выходу.

— Т–ты ничего н–никому не доказала. Все было иллюзией. Что разлюбила, что ушла от меня, что сможешь спокойно жить дальше. Ты создана для меня. Тебе от меня не спрятаться, я восстановлюсь, и ты будешь ублажать меня до конца своей жалкой жизни, наслаждаясь процессом, как и прежде. Будешь молить о том, чтобы я уделил тебе внимание и разрешил сосать мне. Медицина не стоит на месте, врачи обязательно что–нибудь придумают.

Резко развернувшись, от чего потемнело в глазах, подхожу к кровати.

— Я мечтала это сделать с тех пор, как ты первый раз надел на меня маску, — наклонившись, шиплю ему в лицо, указывая пальцем на его пах. Глаза в глаза, во мне не осталось ни капли страха перед этим мужчиной. Если честно, такой сильной я себя чувствую впервые в жизни. — Надеюсь, ты насладился каждой минутой моих представлений. Больше тебе не перепадет такого удовольствия, и ты больше не сможешь никому навредить. Ни мне, ни кому–либо еще. Тем, что у тебя осталось, уже не сделаешь больно.

— Н–не забывай, что есть еще с–страпон. Я выйду от–тсюда, и т–ты пожалеешь о т–том, что с–сделала, — прищурив глаза, запинаясь, говорит он.

И тут на меня как будто вылили ведро ледяной воды. Коктейль из адреналина, ненависти и ярости заполнил каждую частичку моего тела. Я перестала соображать где нахожусь и что делаю.

— Страпон, говоришь? — взревев, я изо всех сил дергаю за катетер и еще какие–то трубочки, что торчат из его полового органа, вырывая все наружу. Крис начинает орать, как дикий зверь, угрожая мне и проклиная. Схватившись за то, что осталось от его достоинства, он рыдает, как маленький мальчик, у которого все отняли, и качается по кровати, забрызгивая все вокруг кровью, мочой и еще какой–то бледно–желтой жидкостью. Картина омерзительная, но это волнует меня сейчас в последнюю очередь. — Если ты приблизишься ко мне хоть на шаг — откушу не только член, я перегрызу тебе горло. Только попробуй, и узнаешь, что я не шучу.

Буквально через секунду дверь отворяется, и в комнату врываются медсестры и санитары, откуда–то появляется Доминик, который сгребает меня в охапку, и тащит к двери, на ходу вырывая из моих рук окровавленные шланги.

— Только попробуй, слышишь? — как в бреду, кричу я. — Только попробуй… — и истеричный хохот вырывается из моего рта. Из глаз льются слезы, я не могу перестать смеяться, но смех этот звучит далеко не весело, а жутко, мрачно. Как из фильма ужасов. Тело начинают сотрясать судороги, глаза застилает красной пеленой, я задыхаюсь. Где–то вдалеке слышен, голос Ника, он что–то кричит, зовет на помощь, а потом из ниоткуда возникает врач, колет мне какой–то препарат в плечо, и я, наконец, успокаиваюсь, реальность покидает меня.

***

— … на берегу океана… — знакомый голос с хрипотцой прорывается сквозь мое сознание, согревая изнутри. — Я покажу тебе самые красивые закаты и незабываемые рассветы. Ты только вернись ко мне, Кэтти, пожалуйста…