Декабрь. Сейчас.

Глухой стук распахнувшейся двери срывает в пылающую бездну удовольствия. И я падаю, расцарапывая в кровь спину Егора. Чтобы через долгое, будто вечность, мгновение, обжечься арктическим холодом в надменном взгляде госпожи Плахотской.

Я не знаю, что это: наглость или глупость, но она стоит в дверном проёме до тех пор, пока с громким криком не кончает Егор. И я не отпускаю ее взгляд, всей собой чувствуя, как внутри растекается семя ее пасынка. И улыбаюсь, вдруг поймав себя на мысли, что сегодня действительно благоприятный день для беременности. Я, конечно, не планировала стать мамой в двадцать пять, но в эту минуту хочу этого больше всего на свете. Глупо? Возможно, учитывая, какие отношения между нами сложились. Но сейчас, смотря в льдистые глаза женщины, которая, я уверена, еще не раз встанет на моем пути к ее пасынку, мне все равно, что было раньше. Важно здесь и сейчас. А сейчас я чувствую горячие прикосновение Егора и его запах: дикий, жгучий, — который искала год. А кажется, будто всю жизнь только его и искала. И даже если все это кажется обманом и конюх вовсе не тот, кто прятался под маской в ту зимнюю ночь, в эту минуту я не отвожу стыдливо взгляд, потому что это означает поражение. А я с детства не привыкла проигрывать.

А госпожа Плахотская все стоит, не разрывая наших взглядов, и я почти язвлю, что она явно жаждет присоединиться и ждёт приглашения, но вовремя прикусываю язык, всем своим видом давая понять, что ей пора бы уйти.

И она — боги всемилостивые! — уходит, такая же гордая и надменная, даже не удосужившись закрыть за собой дверь.

Лишь после этого я рвано выдыхаю, ощущая, как слабость парализует и ещё немного — у меня начнется истерика.

— Карина? — встревоживается Егор, ещё подрагивающий от оргазма, и прослеживает мой взгляд. — Нас застукали, да? — спрашивает хрипло, губами касаясь мочки уха. И кажется, его это совершенно не трогает.

А мне провалиться сквозь землю хочется, так стыдно, хоть я даже под пытками не признаюсь в этом, но вместе с тем кровь волнует злость и желание.

Киваю, открывая шею его жадным губам.

— Мачеха?

Егор принимает “подарок”, целует, прихватывая зубами кожу вдоль пульсирующей жилки, запуская в кровь точечные разряды в сотни вольт. И я забываю обо всем. Просто в очередной раз схожу с ума. Его губы везде, язык ласкает чувствительную, будто обожженную, кожу, и все горит от одного его дыхания. Кажется, я вся стала огнем, а Егор вместо того, чтобы укротить его, только распаляет. Еще немного и мы сгорим вместе.

— Егор, — выдыхаю с громким всхлипом. когда он втягивает в рот твердую горошину клитора. Подаюсь ему навстречу. И ощущаю его довольный рык, вибрирующий в каждой натянутой до предела жиле. В каждой дрожащей клетке, скованной острой потребностью разрядки. А вместе с рыком чувствую и пальцы, толкнувшиеся в истекающее соком и его спермой лоно. Крик рвет горло и легкие, но Егор рывком оказывается надо мной, выпивая каждый звук моего удовольствия, беспощадно тараня меня пальцами. — Егор…там…там… — какой-то крохотной частью сознания я пытаюсь объяснить ему, что надо бы закрыть дверь, но он лишь мотает головой, не останавливаясь ни на секунду.

— Плевать, — хрипло, давая короткую передышку от его требовательных губ. — Я никого не звал.

И снова ворваться в мой рот, сплетая наши языки в диком и таком чувственном танце, что я больше не могу терпеть. Но удовольствие настолько велико…и я хватаю его запястье, пытаясь ускользнуть, получить короткую паузу, чтобы прийти в себя, чтобы…

Егор не дает, делает что-то волшебное пальцами, и я выгибаюсь дугой, кончая так остро и ярко, что меня накрывает цунами и крышесносная волна затапливает собой реальность.

А когда я выплываю из райского удовольствия в зимнюю реальность, укладывает меня на себя, припечатав руками и ногами. Краем глаза отмечаю, что он запер дверь. И когда только успел? Впрочем, все равно. Нужно вставать, идти в душ. И я даже делаю попытку, но лишь сильнее оказываюсь впечатана в сильное тело своего конюха.

— Ты что это делаешь? — хмурюсь, всматриваясь в его довольное лицо. Глаза прикрыты, на обветренных губах улыбка, как у сытого кота, вылакавшего миску сметаны, а пальцы гуляют по спине, рождая табун мурашек.

— Знаешь, я тут узнал, что если после секса улечься на живот — верный способ забеременеть.

— Егор, только не говори, что ты читаешь женские журналы? — прыскаю со смеху.

А он вдруг распахивает глаза, такие невозможно синие, что я тону в них, словно в бездонном океане. Захлебываюсь нежностью, что переполняет их до краев. И плавлюсь…плавлюсь…

— Повтори, — хрипло просит он, а я не сразу соображаю, о чем он. — Повтори, — настойчивее требует.

Вздыхаю, все-таки соображая, о чем он просит.

— Егор, — растягивая его имя, катая на языке, как самую вкусную карамельку. И, блин, похоже, окончательно схожу с ума. И это так правильно, что ли. Вот это все: как мы лежим, его полный похоти взгляд и налитый возбуждением член, упирающийся мне в бедро. Все так естественно и так привычно, будто мы вот так встречаем Новый год уже лет сто подряд. И я не замечаю, как улыбаюсь. Егор касается большим пальцем моей улыбки, очерчивает ее, запоминая. А я целую его палец, наслаждаясь его шершавостью и хочу вовсе не его палец у своих губ. Но то, что мой конюх делает дальше — рвет в клочья сердце. Он обнимает мое лицо своими горячими ладонями, находит мой взгляд и на выдохе в самые губы:

— Я люблю тебя, Карина Корф, и я хочу, чтобы ты стала моей женой.

— Я люблю тебя, Карина Корф, и я хочу, чтобы ты стала моей женой.

И мир взрывается залпами фейерверков. Вздрагиваю, обернувшись на окно. Беснующуюся метель расчерчивают разноцветные всполохи, а руки на щеках жгут. Как и слова. И взгляд, полный ожидания и…недоумения.

— Карина?

Вздыхаю, выбираясь из его загребущих рук. Закутываюсь в покрывало, усаживаюсь на пятки. И спиной чувствую напряженный взгляд моего конюха.

— Молчишь, — в его голосе отголоски разочарования.

— Егор, я…

— Что, рылом не вышел, да? Или статусом?

Он злится. И я осязаю его злость. Она расползается по спальне колким морозом, пробирает до дрожи. И я ежусь, сильнее закутываясь в покрывало, как в кокон.

— Нет, Егор, все не так…

— Не так? — усмехается. — А как, принцесска? Просвети. Ну же, давай!

Новый залп бьет по напряженным нервам. Вскрикиваю, дернувшись, и тут же оказываюсь в сильных объятиях.

Вскидываю голову, смотрю в тревожное и такое любимое лицо. Любимое? Боже, я в своей жизни ни разу не слышала признания в любви. Даже когда получила кольцо с бриллиантом.

…- Ну так что, Кэр? Какой твой положительный ответ? — и усмехнулся, глядя на меня поверх своих супермодных и нереально дорогих очков. “Для статуса”, - как любил говорить Рих.

— А как же любовь, Рих? — спрашивала, верча в руках золотое кольцо с огромным пафосным бриллиантом.

— Да какая любовь, Кэр? О чем ты?

— Ну как же…

— Слушай, я понимаю, ты девушка романтичная, но вот эта вся чушь про любовь… — поморщился, как будто лимон сожрал. Даже я этот кислый вкус ощутила на языке. Вкус нашего разговора. — Послушай, — подошел ближе, обнял, пытаясь поймать мой взгляд. А я на кольцо уставилась, прикидывая, как давно моя жизнь превратилась в этот фарс. — Нам же хорошо вместе, Кэр. Ведь хорошо?

Дернула плечом. Хорошо ли нам? Наверное. Вот только это не имело никакого значения, потому что в сущности Рих был неплохим парнем. А любовь…да где же ее сыскать? И потом, положение обязывало, да.

— Не надо, Рих, не распаляйся. Я согласна. Только у меня два условия.

— Условия? — бровь вздернул, явно изумленный моим ответом.

— Первое: я не буду носить эту безвкусицу, — и всунула ему в ладонь его подарок — помолвочное кольцо. — И второе: никаких измен, Рих. Я, значит, я. А если вдруг… — вернула ему его усмешку. — Если вдруг любовь нагрянет, то ты скажешь мне об этом в открытую, договорились?