«Слабак».

Неожиданно то, что они с омегой вдруг поменялись местами, немного встряхнуло. Напомнило Наруто, что вообще-то, по своей природе, это альфы защитники, не омеги. Омеги … Он машинально чуть сильнее сжал застывшее тело. Ирбис, несмотря на страшную рану, продолжал дышать. Ирбис. То есть омега, что всегда защищал его. И Гаару, ловко управляющегося с мечами там, на той поляне, трудно назвать слабым омежкой, нуждающемся в сильном плече. И всё же … Наруто осторожно переменил позу, бережно прижимая к себе барса. И всё же они нуждались в нём. Один из них точно. Неожиданно, словно изнутри, в памяти настойчиво вспыхнула картина. Из недавнего прошлого. Его прошлого, теперь навечно связано только с одним … омегой. Пещера. Укромное место, где было устроено логово снежного барса. Где он и Саске любили друг друга. То есть там, где Саске открыл ему свое сердце … теперь Наруто понял это со всей очевидностью, перестал терзать себя не нужным вопросом, который однажды ночью он задал этому удивительному существу:

— Кто ты, Саске?

Едва губы альфы шевельнулись, и в тишине прозвучал вопрос, Наруто словно очнулся. Гаара тотчас язвительно заметил:

«Наконец-то дошло! Поспеши уже!».

Покачав головой, Наруто с секунду подождал, пока настойчивый голос его соулмейта не затихнет. Он справится сам. Теперь сам. Обострившиеся инстинкты альфы указывали ему путь. И средство. Последнее средство, чтобы спасти своего омегу. Наруто очень осторожно приподнялся, придерживая одной рукой вываливающиеся кишки из разорванной груди барса, другой рванул на себе рубашку. Серебряные пуговицы посыпались в разные стороны. Аккуратно оторвал край рубашки и с маниакальной тщательностью — длинную полосу от футболки.

— Видишь, Саске, — грустно усмехнулся он, когда с перевязкой было покончено, — несмотря ни на что, Дзюродзин-сама за нас. Я буду молить его за тебя и, надеюсь, он меня услышит. Моя бабушка … она говорила, что из семи богов счастья он самый главный, он …

Проглотив горький ком в горле, Наруто замолчал, мысленно обратившись к тому, кого

Фусьё-обаасама почитала больше всех, объясняя это тем, что, когда она ходит в лес собирать целебные травы, молитвы, обращённые к Дзюродзин-сама, богу долголетия и бессмертия, всегда помогают ей находить самые редкие экземпляры для своих лечебных отваров. Пожалуй, он оказался б̀ольшим Сыном Долины, чем думал. И вернулся сюда не зря.

— Всё будет хорошо, — прошептал он, мимоходом зарываясь в тёплый мех.

Покрепче перехватив обмякшее тело ирбиса, альфа вскочил на ноги и пошёл прочь, уверенно обходя дымящиеся обломки клетки и не обращая внимания на хруст какого-то стекла.

Едва стихли торопливые шаги, снова хрустнуло стекло. Среднего роста альфа, в небрежно накинутом на плечи халате и с волосами светло-пепельного оттенка, забранными в хвост, встал посередине разгромленного помещения. Неторопливо огляделся и, подойдя вплотную к тому, что когда-то носило имя, вздохнул, задумчиво подняв голову вверх:

— Орочимару-сама. Вы были гениальны во всём, кроме своей смерти. Глупцы не услышали Вас, сенсей. Но я готов. Вы всегда говорили мне это … Дословно?

На секунду призадумавшись, мужчина прикоснулся к переносице, поправляя круглые очки:

— Ты лучше воспринимаешь мои идеи, Кабуто. А и верно! И, знаете, Орочимару-сама? Я понял самую суть. То, что Вы не успели объяснить одному наглецу, посмевшему прервать Ваш божественный эксперимент. Как же его имя? А, вот. Наруто-кун. А вот Ваши слова. Здесь … не вся правда, не вся. Я про омег, Наруто-кун. В̀от что Вы хотели сказать, но не успели.

Замолчав, Кабуто наклонил голову к плечу, словно прислушиваясь к чему-то или в ожидании чего-то.

И спустя несколько долгих минут, наполненных зловещей тишиной, прерываемой только дыханием альфы и грохотом с треском осыпающейся штукатурки, терпение было вознаграждено. Вдали, в той части «Центра исследований», откуда пришёл «светловолосый агрессор», раздался негромкий крик. Женский крик, тотчас оборвавшийся рычанием, перешедшим в злобный, тоскливый вой. Улыбнувшись, последователь учёного уверенно подвёл черту своим рассуждениям:

— Спонсоры, которых мы с Вами недавно нашли, будут довольны. И то, что Вы не успели, завершу я, Якуши Кабуто. Ведь Вы не будете возражать, Орочимару-сама, Великий и Ужасный Господин Карано Орочимару?

Замолчав и чуть поклонившись, Кабуто, наконец, решился опустить взор на покрывшееся мутной плёнкой дурно пахнущее, окровавленное пятно.

***

Свет ударил по глазам, на секунду лишая зрения. Ноздри жадно вдохнули свежий воздух. Слишком душно, мрачно и темно было там, в Центре. И этот запах гниющей плоти … Пару раз моргнув, Наруто приостановился. Он почему-то не удивился, увидев, что практически около входа стоит его машина, которую он бросил недалеко от ограды. И не удивился тому, кто сидит за рулем. Ооноки-сан, старый китаец, тот, кто научил его видеть и слышать. Кто научил его понимать самого себя. В конце концов, он был один из тех, кому он просто-напросто рад!

— Садись. Надо спешить.

Мотор «верного железного коня» урчал, словно приветствуя хозяина, дворники исправно очищали стекла от снега. Перегнувшись через сиденье, владелец магазина распахнул заднюю дверь. Едва Наруто уселся, Ооноки-сан проворно захлопнул её, и плавно тронулся с места.

Остальное наследник Шторма помнил смутно. Как они ехали, петляя, и то и дело съезжая с накатанной дороги, как иногда пробуксовывал внедорожник, как, наконец, «Инфинити» остановилась, и они довольно долго пробирались через застывшие в снегу деревья, пока не вышли на развилку, ведущую к той самой пещере. В памяти отложилась только первобытная бесконечность, гнетущее молчание, поглощающее любой звук, и белое безмолвие, раскинувшееся вокруг. Даже холода Наруто не чувствовал, все его чувства словно разом отключили, оставив только один режим. Довезти.

Он очнулся тогда, когда китаец чуть ли не насильно вывел его из пещеры, где они устроили ирбиса, предварительно натаскав свежих еловых ветвей, и в прямом смысле сурово велел:

— Теперь надо ждать.

И только после этих слов Наруто обратил внимание на то, о чём толковал старик. Он усадил себя и молодого альфу на плотные, невесть когда извлечённые из багажника, овальные подушки. И усадил специально спиной к пещере, лицом к виднеющимся вдали смутным очертаниям гор. После же того, как Наруто послушно сел, поджав под себя ноги, Ооноки-сан строго добавил:

— Если хочешь, чтобы все получилось … Ты будешь сидеть неподвижно. Молясь своим богам … и, альфа, слушай меня внимательно. Очень внимательно. Ты не повернешься и не посмотришь себе за спину … пока я не разрешу тебе это сделать. Поклянись, или последствия будут твоими.

Наруто посмотрел в сторону гор:

— Клянусь.

Он не знал, сколько они с Ооноки-саном просидели так, застыв, неподвижно, смотря впереди себя и не шевелясь. Снег давно перестал идти, а они сидели, не двигаясь. Даже когда на застывших под гнётом снега деревьях стало черным-черно от слетевшихся со всей округи ворон, Наруто, помня о слове, не пошевелился. Чёрные, как уголь, птицы молча, сидели, пристально уставясь в глаза альфы, и сидели так долго-долго. Только сердце сжималось, ощущая дыхание беды, но Наруто упрямо стискивал сильнее зубы и терпел. Терпел, сколько мог, несмотря на то, что присутствие «чёрных птиц» давило на нервы. Испытывало.

Неожиданно — он не смог бы сказать с точностью, когда это произошло — самый крупный ворон, видимо, вожак стаи, вдруг пригнул голову и, каркнув, взлетел вверх. В одну минуту захлопали крылья, тишина сменилась шумом, и снова всё замерло … Пока не раздалось робкое «Пиинь!». И стайка синичек пролетела над их головами, и темнота вдруг расступилась. А вместе с ней пришла робкая, слабая, то и дело затухающая, сумасшедшая надежда. Когда смертельно хотелось вскочить, наплевав на все свои клятвы, и броситься туда, в пещеру … Наруто сидел, с трудом сдерживая себя, сжимая руки так, что напрягались мускулы, кусая губы, сдерживая стон. Но, краем глаза увидев, как спокоен Ооноки-сан, невероятным усилием воли воззвал к самому себе.