— Ну …
Какаши поправил повязку.
— Могу сказать только одно. Иногда хорошо не тревожить прах мёртвых. Но, если это помогает уберечь живых, тайнам лучше выйти на свет. Может, тогда ты согласишься с нами и возьмёшь билет. И улетишь к отцу. Мы все желаем тебе добра, Наруто.
Сжав челюсти, Наруто обошёл Хатаке. Он знал, куда идти. Старый китаец ждал его там, в подвале. Сидел, спокойно поджав ноги, и смотрел, как Наруто показывается из-за угла.
Образы, уже давно знакомые, окружили молодого альфу со всех сторон, едва он ступил на первую ступеньку. Как будто он только отсрочил неизбежное, и сейчас некто щёлкнул пальцами, и реальность вернулась, ровно с того места, где он остановился. Отматывая время назад. Когда два друга стояли посреди помещения. И видели то, чего не должны были видеть. Вернее, чего не хотели бы видеть. Никогда. И, тем не менее, видели, потому что это и была реальность. Реальная, грёбанная, правда, черти её дери. Он словно кожей ощущал, как шипит сквозь зубы Киба, обжегшийся пламенем зажигалки. А их взгляды прикованы к тому проклятому во всех смыслах плакату. Как дрожит огонь, равнодушно выхватывая знакомый оскал во весь лист. Огромные, «рваные» буквы. «Убей любимых». Те же самые слова, что выкрикнула, кривляясь, темнота. В доме Какаши и Ируки.
— Теперь ты понял, почему я не хотел, чтобы ты забрал этот плакат? Я сердился скорее всего на себя. На то, что не сумел уберечь. А ещё я понял, кто ты и испугался. Пророчество сбылось слишком рано. Кровь и слёзы не успели высохнуть …
Рукой Цу Ти показал на циновку, лежащую напротив. Как будто он действительно знал, что Наруто приедет, вернётся обратно. Наруто улыбнулся. Возможно, Морино … Словно прочитав его недоверчивые мысли, китаец покачал головой и длинные, белоснежные усы в такт этому простому движению, закачались тоже:
— Меня не надо предупреждать. Я всё знаю итак. Единственное, чего я не могу прочесть в твоей судьбе, это того, как ты распорядишься знанием.
— Вообще-то я ничего такого совершать не собираюсь, — помедлив, Наруто опустился на циновку и поджал ноги, подражая старику, — я с самого начала абсолютно не планировал докопаться до истины, я просто устал от ссоры с отцом и рванул в Долину, чтобы развеяться. Вот и всё.
Огоньки в бумажных фонариках тревожно дрогнули. Зрение на несколько секунд стало красным, а сердце сжалось. Цу Ти улыбнулся:
— Даже если это и так, мы не властны над своей судьбой.
«Хьюга». Имя врага пришло на ум так неожиданно, и также неожиданно в памяти мелькнул образ омеги. Такой, какой привиделся ему в снежном лесу. Ускользающий, растворяющийся в неизвестности. Вынужденный уйти. Наруто подавил вздох, сузил глаза. Теперь он знал, зачем он здесь. И благословите его дьяволы, если он уедет из Долины! Какое-то странное чувство охватило Наруто, нечто вроде азарта, и это было даже не то, далёкое чувство вечного соперничества, когда-то давно не дававшее покоя им с Хьюга. В конце концов, они повзрослели, и счёты давно закрыты. Или нет?
Тем временем Цу Ти зажёг благовония. Повёл рукой и Наруто вздрогнул, возвращаясь в реальность:
— Какаши словно настаивал, чтобы я поговорил с тобой, одзи - сан. **
— Потому что твоя правда поверхностная.
— Ты о чём?
— О твоей истинной причине приезда сюда. Зачастую подсознательное намного сильнее поверхностного. Ты всегда хотел разобраться в том, отчего вы уехали из Долины. И, разумеется, ты хочешь узнать правду. Всю остальную правду. И никто не в силах скрыть её от тебя, вот в чём настоящая правда. Именно поэтому Какаши-сан позволил тебе приехать ко мне. Только когда я скажу, назад дороги не будет. Поэтому выбирай. Или ты сейчас встанешь и уйдёшь прочь, удовлетворившись тем, что уже знаешь. Или выслушаешь мои слова. От и до. Тебе этого не надо было знать. Твой отец не хотел и не хочет.
— Тогда … Я нарушу его волю.
Кивнув, китаец наклонился вперёд и произнёс, глухо, расплываясь в дымке:
— Смотри и слушай, Наруто.
Он не понял, что случилось. Только что сидел напротив убелённого сединами старого, сморщенного как сухофрукт, китайца, слушая, как потрескивают палочки благовоний. Как дрогнули ноздри, вдыхая тонкий, едва слышный аромат розы и имбиря, и голос Цу Ти спокойно произнёс:
— Пусть очистится твой разум и укрепится дух … Пусть энергия разочарования и печали станет из негативной конструктивной энергией самосовершенствования после пути …
И прежде, чем Наруто спросил, что это за путь, он очутился там.
Увиденное было подобно вспышке. Как будто разум Наруто растворился в воздухе, подобно космической пыли, и совершил скачок сквозь время. И он увидел всё своими собственными глазами, видел, сострадал, и ничего не мог изменить.
По улицам шли люди. Обычные, спешащие по своим делам. Улыбались друг другу, омеги флиртовали с альфами. Маленькие дети, смеясь, играли в догонялки и прятки. Ярко светило солнце. И было много улыбок. Много света. Много цветов. Воздуха.
Картинка сместилась. Теперь ему показывали лес. Огромная поляна. Трава, колышущаяся под порывом ветра. Вдали стоит совсем юная омега. Длинные волосы развеваются на ветру, смех разбивается, дрожит, пляшет в лучах солнца, запутавшегося в её рыжих волосах:
— Рикудо, подожди!
Мелькает дымчатая тень. Огромный волк выскакивает на поляну, но, прежде чем бестелесный Наруто успевает испугаться за девушку, он видит юного альфу и догадка пронзает его. И девушка не убегает прочь, а тянется к альфе, молит о поцелуе. И выглядит счастливой и безоглядно влюблённой.
Но неожиданно всё изменилось. Тень ложится на Город. Опутывает Долину. Замирает, крест-накрест перечеркивает свет. Рождает слухи. Эхом отражается от стен:
— Они не такие, как мы. Если позволить их выродкам жить среди нас, скоро здесь не будет нормальных омег и альф. Они вытеснят нас, заменят своими щенками наших детей.
Чьи-то руки развешивают плакаты, и сердце Наруто, которое он почувствовал, несмотря на кажущуюся эфемерность, сжалось от боли: кровавая надпись «Убей любимых» была начертана на каждом плакате. Он видел, как шли по улицам те, кто развешивал плакаты. Как решимость и вера в правильности своих действий отражалась в заледенелых, утративших сострадание, взглядах. Как и слова:
— Если каждый добропорядочный житель города убьёт тварь, невзирая на то, что это супруг, родственник или друг, он станет святым. Тем, кто пожертвовал былыми, ложными чувствами, благодаря чему наши будущие потомки вздохнут свободно. Потому что будут жить в мире, освобождённом от ложных идолов.
— Убей любимых!
Кто-то выкрикнул это, чтобы поддержать говорившего, подбодрить себя, а заодно и всех, кто присутствовал, чтобы раз и навсегда очистить себя от будущих убийств, назвав их «праведное дело». И крик мгновенно был подхвачен, и вот уже сотня глоток скандировала:
— Убей! Убей! Убей!
Однако почему-то большинство убийц шли, обмотав лица платками. Но клич не стал от этого тише, не замолк, а усиливался, пока не перешёл в какой-то низкий вой. Вой толпы, потерявшей самое главное. Милосердие и понимание того, что всё неправильно. Что они все совершают ошибку.
И крики тех, кого убивали, разбили свет, призвали тьму, смешали страшный коктейль, оставив на память мокрую, стылую землю, пропитавшуюся пролитой кровью.
Наруто вернулся в реальность, словно его вытолкнули. Скрючив пальцы, провёл по бетонному полу, оставляя багряные полосы. Чтобы свежей кровью заглушить тот тошнотворный запах разлагающихся внутренностей.
