Он отыскал взглядом китайца, невозмутимо копошащегося около прилавка с искусственными шкурами. Снова возникло неприятное чувство, что он немногого и достиг за время пребывания в Долине. Время, утекающее сквозь пальцы, как течет песок. Образы, неприятные происшествия, сны. И омега, ушедшая к другому. Наруто сжал челюсти. А может, он не может понять, потому, что слишком позволил управлять собой чувствам, а не рассудку? Как говорил ему Ооноки — сан? Довериться внутреннему зрению? Но, может, чтобы всё то, что уже случилось, свести к одному-единственному ответу, как раз надо отбросить чувства и включить голову?

— Ооноки — сан, — подумав, решился спросить Наруто, — может соулмейт выбрать другого?

Китаец медленно выпрямился, опуская руки со стопкой шкур. Прищурился:

— Давно ли ты стал верить в связь соулмейтов, Наруто — кун?

Наруто почувствовал раздражение. Скажи ему кто, ещё пару дней назад, что он на полном серьёзе начнёт обсуждать тему каких-то соулмейтов, в которых он не верил, да и сейчас сомневался … Наруто в лучшем случае бы усмехнулся, подражая фирменной усмешке одного подонка, лишь бы не расхохотаться, как он всегда любил делать. Но.

— Я уже сам не понимаю, во что я верю, — честно признался Наруто. Он хотел добавить, что «многое подверглось пересмотру, пока он здесь», но промолчал. Слишком всё было странно. Еще более странным было почти постоянное чувство, что он всё время что-то упускает. Что-то важное. Не слишком приятное ощущение, верно?

Ооноки кивнул:

— Подозреваю, когда ты сорвался с места и куда-то убежал, ты бежал к нему.

Не удивившись, что китаец даже не ошибся в определении, когда произнёс «он», Наруто с шумом вздохнул. Так получилось, что душу открыть ему пришлось здесь, в помещении странного магазинчика, наполненного сувенирами и загадочными тенями. Возможно, если бы рядом стоял отец, он бы смог, наконец, откровенно поговорить с ним, простив тому его многочисленных подружек. Потому что только сейчас до Наруто вдруг дошло, что ни одна из них ничего не значила для его отца. Просто Минато — сама потерял частичку себя, а у Наруто еще есть шанс …

Тем временем, пока наследник миллионов Намикадзе впал в задумчивость, отвлёкшись от собственного вопроса, Ооноки не стал ждать, когда эта задумчивость пройдет. Быстро достал откуда-то небольшую папку, сунул к себе за пазуху и, прежде чем до Наруто дошло, что старик уходит, так ничего не ответив толком, хозяин магазина с небывалым проворством для своих лет и низкорослой фигуры, также быстро переместился к входной двери. Замок щёлкнул, ловко придержав колокольчики, чтобы те не зазвенели, он выбрался наружу, в последнюю минуту снизойдя до сообщения:

— Я скоро вернусь! Пожалуйста, никуда не уходи, ты дал слово!

Чертыхнувшись, Наруто побрёл обратно в подвал, не услышав, как старый китаец тихо произнёс:

— У зверей соулмейтов нет.

***

Он выбрал это кафе, на первый взгляд, потому, что там варили прекрасный кофе. Плюс неплохая выпечка. Омеги всё же слабые существа, но, признаться, пенка у латте такая воздушная … А корочка булочки … такая нежная, аппетитная, и соблазнительно хрустит, и вообще, так и тает во рту …

— Сластёна! — проворчал Саске, отпивая ещё один глоток божественного напитка и прижмуриваясь от удовольствия.

Черноволосый посетитель сидел за столиком, позволив себе расслабленно откинуться на резную спинку плетеного стула и чуть вытянуть вперёд скрещённые под столом длинные, стройные ноги. Чёрное пальто из кашемира висело на спинке соседнего стула, так и не снятый белоснежный шарфик свободно обвивал тонкую шею. Из карманов пальто выглядывал кончик перчаток из лайки. От чашечки из тонкокостного, почти прозрачного, фарфора шёл дымок. Саске задумчиво смаковал выбранный им сорт, потихоньку отпивая глоток за глотком, и рассматривал обстановку, взмахивая ресницами, абсолютно не замечая, как волнуются альфы. Даже пришедшие в кафе со своими омегами.

Он бы ни за что не признался, что его тянуло сюда, как магнитом. Потому, что они были здесь с Наруто. И плевать, что ту официантку уволили. В конце концов … Изящная бровь приподнялась. В конце концов, он не виноват, что у девушки слабая защита. От брутальных альф сносит крышу напрочь. Напоминание о защите едва не испортило настроение. Тонкие перегородки носика омеги болели до сих пор, то есть с тех пор, как он снял блокаторы. Решился … Отчаянно, разом, потому, что захотелось стать счастливым. От сделанного торопливо глотка обожгло нёбо, и Саске едва не зашипел, только рука предательски дрогнула. Отставив в сторону чашечку, он вытащил из миниатюрной салфетницы в виде створок раковины яркую квадратную бумажку и осторожно промокнул лужицу, продолжая размышлять. А ведь он так и не решил, правильно ли поступил, когда позволил себе

один-единственный раз послушать сердце. Сердце, что забилось сейчас, нервно, сильно, как билось там, в пещере, когда диктовало свой, в тот момент кажущийся самым правильным, выбор. Так стоило ли? Если этих выборов не счесть? Ведь он сам же потом и закрылся, как закрывается эта самая ракушка, с образа которой кто-то сделал эту безделушку. И причину назвал самую, что ни на есть вескую. Он не имеет права что-то решать, когда за ним стоят такие же, как он … горстка омег Нараямы. Все, кто выжил. Пальцы рук сильно дрогнули, удлинённые ногти оставили едва заметные полосы. Хорошо, что стекло выдержало. Что-то он в самом деле расклеился. А всё … омеги. Слабая сущность омег.

Саске глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться, забыться. Получалось плохо. Наверное, в самом деле, сущность сыграла с ним злую шутку. Он долгое время был сильным, а стал слабым. По собственной воле, такая вот ирония. Парень сильно сжал зубы, чтобы унять дрожь. Осторожно потянулся к чашечке. Около стойки бариста колдовал над порциями эспрессо, и пахло свежемолотыми зёрнами. Ещё один глубокий вздох. Если что и позволил себе, расплачиваться будет только он. Но жалеть … нет, не будет. Саске выпрямился, резко повернув голову, отчего хрупкая, обшитая бархатом хеагами *, упала вниз, позволив волосам свободно упасть на плечи и спину, окрасив кончики в кроваво — алый цвет заката.

И на душе вдруг стало так свободно, так солнечно, главным образом, от осознания того, что ты всё сделал правильно. Саске поймал себя на том, что улыбается, а ещё на том, что ищет за виднеющимися напротив крышами домов очертания гор. До которых, если вспомнить откровения одного человека, всего ничего. Ровно столько, сколько помещается в ладони со сжатыми пальцами. Чертов романтик … Саске с трудом сдержался, чтобы не проделать этот фокус прямо на виду у всех. У пожирающих его глазами альф. У поджимающих губы омег. У пытающихся изобразить равнодушие бет. Представил себя, измеряющего «на глазок» расстояние до эфемерной горной вершины и едва не фыркнул. Тем временем бариста одарил всех жаждущих волшебным, подкрепляющим силы, напитком, и вскоре шум голосов стих. Понемногу посетители разошлись, остался только Саске. Словно специально, неслышно появившийся администратор подал знак, и около барной стойки включили подсветку. Зазвучала негромкая музыка. Пульс замедлился, дыхание окончательно успокоилось, как и мысли. Переливы сякухати ***, поющей о вечности. Судьба сильных — быть одинокими. Отлично.

Сотовый неожиданно зазвонил. Саске откинул крышку малиновой «раскладушки», нажал вызов:

— Саске — оякатасама … ****

В голосе говорившей, как камушки под напором воды в горном ручье, перекатывались низкие, мелодичные нотки. Нотки, так напоминающие рычание. Наречие Нараямы … Саске на минуту прикрыл глаза, чтобы подавить неясную тоску. Кажется, это называется предчувствие? Дослушав сбивчивую речь, омега мягко поблагодарил: