Натали: И что же тогда делать?
Маринетт: Они живут в войне. Противником для них быть нельзя. Но если стать их союзником — ты получишь помощь, о которой нельзя и мечтать. Пока ты завоюешь их доверие, потратишь столько сил и времени, что можно было бы успеть захватить пять соседних королевств. Но когда эти пять королевств объединяются и нападают на тебя, то на твоей стороне сила, перед которой трепещет любая вражеская армия. Ты просто спрашиваешь, подвести их отряды к пещерам или завести внутрь. Узкий вход заставит отряды сломать строй, а после не позволит организованно отступить. Любой прорвавшийся вперёд попадёт в лабиринт, в котором будет плутать, пока не встретит смерть от голода или от боевого топора. В то же время ты можешь научить троллей тактике боя на открытой местности — тут они не очень сильны. Для них люди, живущие под небом, — безумцы: они не боятся дождя и снега, птичьих гадостей, над ними нет стабильного твёрдого потолка, что обрушится только вместе с горой. И, может, тролли и поделятся с тобой сокровищами. Хотя бы позволят увидеть их. И если это случится, то ты поймёшь, почему они прячут свои богатства в недрах земли. Ведь если все драгоценные камни вынести на поверхность и сложить в одну кучу, то все просто ослепли бы от их блеска…
Натали: Так какой смысл рваться в эти пещеры, завоёвывать уважение и доверие троллей, если сокровищ вам всё равно не видать?
Маринетт: Дело не в самих сокровищах! Да, на них можно скупить половину земель мира, но разве это правильно? Эти сокровища принадлежат горе. Они будут её собственностью, даже если их вынести из пещер на поверхность. И красть их совершенно ни к чему, даже если это спасает тебя от голодной смерти. Если что и нужно воровать у троллей — так это искусство огранять эти камни, преумножать ценность собственных сокровищ. Пока ты сражаешься с ними, ты как бы крадёшь у них воинское мастерство, учишься у них. После заключения союза ты просишься к ним в подмастерья, в ювелирные мастерские. Ведь они самые искусные ювелиры в мире! Они обучат тебя, как отличать стоящие камни от нестоящих, как правильно работать с каждым из минералов, как их огранять. Они будут строги и суровы, они потребуют точность до сотых долей миллиметра, но именно такая точность и нужна, чтобы огранить алмаз и преумножить его красоту. Это же произойдёт и с тобой самой, с твоим мастерством. Ты сама становишься способной отыскивать в себе всё самое ценное и отшлифовать его до совершенства. Это ли не чудо, Натали?
Дверь в спальню открывается, на пороге стоит Габриэль.
Габриэль: Забыли, что я слышу всё, что происходит в этом доме? Битый час пытаюсь уснуть, а им хоть бы что!
Маринетт встаёт.
Маринетт: (взволнованно и нежно) Извините, месье, мы не хотели мешать вам спать. Этого больше не повторится.
Габриэль подходит к Маринетт и обнимает её. Маринетт едва сдерживается, чтобы не заплакать. Некоторое время все трое стоят неподвижно.
Габриэль: Что, обижаешься, что злобный гордый нелюдимый старик только и знает, что придраться, да? Не скажет ласкового слова, не поблагодарит за доброту и отзывчивость и вообще никогда и ничем не бывает доволен?
Маринетт: (улыбается) Нет.
Начинает плакать, Габриэль крепче её обнимает.
Габриэль: И всё бьётся, бедняжка, не знает, чем угодить мне.
Маринетт: Я знаю, что вы нас очень любите. Даже после того, как мы не смогли вас защитить. Даже после того, как мы отказались вас отпустить.
Габриэль: Почему же вы не отпустили?
Маринетт: Эдриан… одно время был готов… а я не могла… хотя понимала… Я спросила мастера Фу, действительно ли ничего нельзя сделать. Он сказал, что когда гусеница прячется в кокон, то она не умирает. Она перевоплощается в бабочку. Для неё путь к свету лежит через тьму. Путь к свободе через заточение. Путь к жизни через смерть…
Габриэль: (гладит Маринетт по голове) Что ж, всё правда. Я люблю вас всех, всех, кто живёт в этом доме. Вы моя семья. Для меня огромное счастье и великая честь быть с вами, знать, что вы живы, здоровы и счастливы. А если что-то случится, встать за вас горой. (Маринетт заходится рыданием.) Я не стыжусь себя больше. Своего недуга, своего заключения, своего прошлого, своей слабости. Потому что вы любите меня. Не надо беспокоиться, найдёте вы донора или нет, — это неважно. Неважно и то, согласится ли Рамо смягчить моё наказание. Для меня это больше не важно. У меня есть семья. Вы стали моим светом. Вы стали моей свободой. И даже если смерть разлучит нас, она не отнимет этого ни у меня, ни у вас. Слышишь?
Маринетт поднимает взгляд и кивает.
Габриэль: И не думай, что раньше я любил вас меньше.
Маринетт: Я знаю, месье. Вы всегда одинаково сильно любили Эдриана… и ваших внуков… с самого их рождения…
Габриэль: И тебя. Так же сильно, как Эдриана, с тех самых пор, как понял, что ты такое. Я всегда ценил твою доброту и твоё уважение, и твои старания в наших отношениях не остались без ответа. Я люблю тебя всем сердцем, дитя.
Целует Маринетт в лоб. Та прекращает плакать и улыбается.
Габриэль: Ступай. Можешь рассказать Эдриану о нас с Натали, он уже взрослый мальчик, и он поймёт.
Маринетт: Доброй ночи, месье Агрест. Доброй ночи, Натали.
Спешно выскальзывает из гостиной в кухню.
Габриэль: Лишняя недосказанность действительно мучительна. Между супругами она и вовсе не к месту. В этом доме и так слишком много секретов.
Натали: Кажется, вы были искренни.
Габриэль: Её слёзы, равно как и её улыбка, слишком дороги для того, чтобы просто позлить тебя.
Натали: Ты счастливец, Габриэль. Отрадно, что ты умеешь это ценить.
Разворачивается, чтобы уйти, но Габриэль хватает её за руку.
Габриэль: Постой, Натали. (Натали останавливается.) Извини. Я был слишком груб с тобой. Мне не следовало говорить все эти слова, что так ранили тебя. Даже будучи высказанными, они не могли избавить меня от боли, которой я поддавался всё это время. Я виноват.
Натали поворачивается к Габриэлю. Страстный поцелуй, после которого оба скрываются в спальне Габриэля.
СЦЕНА 3
Утро. Холл. Эдриан и Маринетт снимают украшения с ёлки.
Эдриан: Красивая в этом году была ёлка.
Маринетт: Дети старались, наряжали.
Эдриан: Где они сейчас?
Маринетт: Гуляют вокруг дома с дедушкой. (Молчание.) Ведь расстроятся…
Входит Натали.
Натали: Мадам, вас к телефону.
Маринетт берёт трубку и бледнеет, затем кладёт трубку, отдаёт её Натали и, не говоря ни слова, выбегает во двор.
Голос Маринетт: Тикки, давай!
Эдриан: Что случилось?
Натали: Не знаю, месье.
Возвращаются Эмили, Алекс и Габриэль.
Алекс: Ой, ёлку уже убрали.
Эдриан: Да. Рождество и Новый Год прошли.
Габриэль: Ёлка была прекрасна, как и эти десять дней. Я счастлив, что провёл их в вашем доме.
Эмили: (нерешительно) А когда за тобой приедет конвой?
Габриэль: В полдень.
Эмили: Это же совсем скоро!
Габриэль: Время летит быстро, Эмили.
Алекс грустнеет, Эмили пытается выдавить из себя улыбку.
Эмили: Что ж, ты ведь позволишь нам звонить тебе? Навещать тебя?
Габриэль: Конечно.
Эмили: И ты приедешь к нам на Пасху?
Габриэль: Да.
По щекам Алекса катятся слёзы, он обнимает Габриэля.
Эмили: (сдерживаясь) Раз надо расстаться, то хорошо. Спасибо тебе за каникулы. Они были чудесные! И мы будем много тренироваться с мамой и папой и станем достойными героями.
Габриэль: (обнимает Алекса и гладит Эмили по голове) Не сомневаюсь, мои хорошие.
Алекс: (плачет в голос) Дедушка, не уезжай! Останься с нами ещё!
Эмили: Алекс, не надо!
Пытается успокоить Алекса и отвести его от дедушки, но безуспешно.
Алекс: Нет! Пожалуйста! Дедушка, останься! Мы тебя любим!
Эдриан останавливает Эмили. Та молчаливо сердится на Алекса, Эдриан обнимает дочь. По щеке Эмили катится слеза, девочка поднимает руку, чтобы утереть её, но оглядывается на Габриэля, который в тот момент успокаивает Алекса, и, боясь, что дедушка услышит, утыкается лицом в папино плечо, вытирая слезу о папину рубашку.
