Натали: И он орал и ругался?
Маринетт: Да… (Улыбается.) Он орал на всю палату, когда мы предложили наши глаза для пересадки. Он орал так, что мне казалось, будто оконное стекло не выдержит и разобьётся на тысячу осколков. А я стояла и плакала, потому что он простил… И ещё потому, что боялась, что врач прогонит нас, так как мы нарушаем покой пациента. Но нас не прогнали. Врач сказал, что если человек, который был не в силах пошевелить и пальцем, стучит кулаком по тумбочке со всей силы, то он обязательно поправится.
Натали: Вне всякого сомнения, у него нашлись силы, чтобы обнять своих несносных подлиз.
Обе улыбаются сквозь слёзы.
Маринетт: Спасибо вам, Натали.
Натали: За что, мадам?
Маринетт: За то, что вы рядом с ним. Это не всегда легко, но вы…
Взгляд Натали моментально холодеет.
Натали: Я полагаю, это было ошибкой.
Маринетт: Ошибкой?
Натали: Да, ошибкой. (Отстраняется.) Я думала, что всё будет иначе, но я не могу больше. Терпеть это просто невозможно.
Маринетт: Натали…
Натали: Не надо, мадам Маринетт. Вы… всегда такая… Верите до последнего… не опускаете руки… Даже когда ваша жизнь была сущим адом, вы не отказались от розовых очков из пуленепробиваемого стекла. Но вам, наконец, стоит принять, что некоторые вещи исправить невозможно. И первая вещь в этом списке — его (указывает на дверь спальни Габриэля) характер!
Маринетт: Натали, я знаю!
Натали: Вы не знаете! Вы его не знаете! Вы — девочка, которую почти некому пожалеть и в которой ещё не вытравили веру в счастливый конец; вы — противник, способный уложить его на обе лопатки и диктовать свои условия. С вами он будет держаться так, как вам будет приятно. Он балует вас, позволяет за собой ухаживать, улыбается, когда вы входите в комнату, даже если в его душе в этот момент лишь боль и отчаяние… А я вижу его настоящего, его страдающего, страдающего каждый миг и каждый час. Я вижу, как он сжимает подлокотники кресла всякий раз, как вы с мужем уходите спасать Париж, чтобы не зарыдать от страха за вас. Я вижу, как он смеётся, зная, что если он заплачет, то вы ради него отправитесь сворачивать горы на край света или будете плакать с ним вместе, а ему хочется перебороть это в одиночку, самому. Я вижу, как, уходя в свою комнату, он становится собой, сбрасывает маску человека, который сумел пережить всё, что с ним случилось, и твёрдо улыбаться сегодняшнему и завтрашнему дню. Он делает это, чтобы Эдриан и вы видели, что ваши восемь лет мучений, терзаний совести и огромных денежных выплат за аппараты искусственного жизнеобеспечения прошли не зря. Он оставляет Эмилии и Александру воспоминания, что согреют их в любую, даже самую злую минуту. А какой ценой даются эти воспоминания, ни один из вас не задумывался ни разу.
Маринетт: (горестно) Восемь лет врачи твердили то же самое. Восемь лет они советовали отключить его от аппаратов. Говорили, иная жизнь бывает хуже смерти, мы только мучаем его. Мы надеялись, что это не так.
Натали: Вы ради себя спасали его? Чтобы ваша геройская совесть была спокойна?
Маринетт: Никогда, никогда она не была спокойна! Иначе бы мы и не пытались исправить всё, что случилось по нашей вине! Не говорите, что предпочли бы похоронить его тогда! Я вам не поверю!
Натали: Не знаю, была бы смерть спасением от его физических мучений. Но она была бы спасением для него — ото лжи, для вас — от иллюзий, а для меня — от страданий!..
Маринетт: Натали, вы любите его, и вы обижены на него.
Натали: Я очень обижена. И я сомневаюсь, что люблю.
Маринетт: Скверный характер — не повод не любить. Любят просто так.
Натали: Скверный, ха! Он бережёт вас, он ценит вас, он никогда не скупится на доброе слово, а каждое дурное взвесит сотню раз, прежде чем сказать. А когда мы остаёмся наедине, из него извергается поток язвительности, желчности и злобы. Извергается на меня. Я не виню его за то, что он испытывает, за то, что он хочет побыть собой, но любить человека, который лишь бьёт по твоим самым больным местам…
Маринетт: (перебивает) Вы не на него злитесь! То есть, на него, но причина во мне! (Опускает голову.) Это по моей вине он страдает. По моей вине он скован, по моей же вине не может выплеснуть свои эмоции на тех, кто и повинен в их возникновении. Я причина ваших несчастий. (Поднимает голову.) Поэтому прошу, Натали, не бросайте его.
Натали: Мадам, вы неисправимы. Вы верите в истинную любовь.
Маринетт: Некоторые вещи нельзя исправить. Его характер и мою веру.
Натали: Так знайте: я не люблю его! И никогда не любила. Если вам так будет понятнее, это не истинная любовь. Истинная любовь Габриэля — это мать Эдриана. Ей принадлежало, принадлежит и будет принадлежать его сердце. А я… кто угодно, партнёрша, собеседник, прислуга, но не любимая.
Маринетт: Ваша обида…
Натали: Да, моя обида. Обида на то, что я почти двадцать лет была рядом, отдавала ему своё время, свой труд, своё доверие, своё сердце… И не получила ничего взамен. Ничего, кроме холода и отстранённости, после того, как поток негатива ослабевает, и он пересиливает себя.
Маринетт: Вас ранит его равнодушие? Или его язвительность?
Натали: К язвительности можно было бы привыкнуть. Но равнодушие нестерпимо.
Маринетт: И всё же вы любите его?
Натали: Как вообще может идти речь о любви, если перед тобой не человек, а бездушная холодная скала?
Маринетт: Скала? Да, пожалуй. Скала. Она стоит неподвижно, встречая все осадки и все ветра, создавая за собой тень, защищённую от непогод. Жить в ней — значит, жить под охраной скалы. На каменистой земле не соберёшь большой урожай зерна, зато на горных склонах растёт чай и виноград, из которого получаются самые изысканные вина. Зимой можно заниматься горнолыжным спортом. Некоторых скала раздражает своей непреклонностью. Такие люди, как правило, хотят взобраться выше её вершины. Это дано далеко не каждому, но даже если и находится тот, кто одолел высоту большую, чем вершина горы, то всё равно скажут: «Он поднялся выше скалы». Скала — это эталон для всех, кто рвётся постигать высоты и преодолевать трудности. Все успехи и неудачи отмеривают относительно неё. А если забраться… не надо на всю высоту, достаточно на треть — и перед тобой откроется вид настолько восхитительный, что дух захватывает. Именно в горах мудрецы учатся твёрдости духа, гармонии и внутреннему покою. Да, тропы её узки, а склоны порой убийственны, но нельзя сказать, что скала — лишь холодная глыба. Холод мы найдём только на вершине, в седых льдах, у подножия же расстилается цветущий сад. А если бы можно было заглянуть внутрь, каждый увидел бы, что в горных пещерах скрыты самые настоящие сокровища. Драгоценные камни, золото, руда… Вы же не думали, что гора — это кусок пустой породы, Натали?
Натали: Да, но к сокровищам скалы не подобраться. Их охраняют горные тролли, от которых любой искатель золота убежит, сверкая пятками, и никогда больше к пещере не подойдёт.
Маринетт: Тролли… Странный, воинственный народ, самые искусные воины на свете. Они добывают полезные ископаемые из скалы и хранят их от посторонних глаз. Но если бы в скале не было драгоценных камней, троллей бы там тоже не было. Они не станут охранять пустую скалу. По их количеству можно судить о количестве драгоценностей, что скрыты внутри. И не нужно обладать этими сокровищами, не нужно видеть их или держать их в руках, не нужно даже точно оценивать, сколько их, — но просто знать, что они там есть, и этого достаточно, чтобы относиться к горе с уважением и восхищением.
Натали: И как вы будете жить в пещерах, если каждый тролль пытается вас убить?
Маринетт: Их боевые навыки великолепны. По скелетам поверженных врагов можно судить об их прошлых страхах, по их оружию — о нынешних. Их язык похож на скрежет, и разобрать его довольно трудно. Несомненно, этому надо учиться. А воевать с ними не нужно ни в коем случае. В этом случае вы обрекаете себя на поражение. Сосуществовать мирно почти нельзя. Тролли рождаются воинами и умирают воинами. С ними не наладишь торговлю: тролли могут жить в пещере тысячи лет, не связываясь с внешним миром, лабиринт пещер построен так искусно, что всегда есть свет, воздух и вода, с ледника и из грунтовых вод добывается пресная вода, из пещер ниже уровня моря — солёная. Предложить им оружие или украшения вы не можете: у них есть то и другое собственного производства, и гораздо лучше, чем у вас. Вы только разозлите или рассмешите их этим предложением. А в безделушках типа тканей, меха, фарфора и всего, что можно разрушить ударом топора, тролли смысла не видят. Они ценят лишь то, что сравнимо по твёрдости с драгоценными камнями и по прочности — со сталью. Они не будут уважать тебя, если ты придёшь и предложишь мир с угощением. Вдруг в этой еде яд? Почему это двуногое существо улыбается? Хвастается, наверное, что у него слишком много зубов. Это легко исправить ударом с ноги в челюсть. Но если в поединке ты покажешь себя достойным противником, блестящим воином, чьё сердце подобно алмазу, то тогда они примут тебя в свои пещеры. Правда, они могут заточить тебя в хранилище, как сокровище, которое могут украсть, и ты никогда больше не отведаешь хлеба и не увидишь солнечных лучей.
