Маринетт: Тоже очень старая история. Я довольно часто использую этот приём. Его почему-то гораздо реже копируют вслед за нами другие дома моды. Те же узоры люминесцентной краской появились у конкурентов буквально спустя неделю после того, как я с их помощью доказала подлинность моей идеи на приёме у президента.

Габриэль: (смеётся) Да, это платье я тоже помню. А здесь есть какие-нибудь узоры люминесцентной краской?

Маринетт: Пока нет. Это ещё не окончательные идеи.

Габриэль: А когда они будут готовы?

Маринетт: Когда вы скажете, что они не могут быть доработаны до чего-то лучшего.

Габриэль: Так упрямо возвращаешься к моему мнению как к последней инстанции. А ведь я уже долгие годы не создавал ничего нового и не знаю ничего о модных тенденциях последнего десятилетия.

Маринетт: Я просто помню, как здорово мы работали вместе… тогда… (Грустнеет и опускает голову.)

Габриэль: Кто-то слишком увлёкся спасением Парижа и не сделал вовремя эскизы, поэтому всё свидание ушло на то, чтобы хотя бы после обеда мастерская не сидела без дела.

Маринетт: Но вы же не жалеете о том, что провели этот час за любимой работой?

Габриэль: Вот оно что. (Откладывает куклу.) Сочетание противоположностей. Не в борьбе, но в единстве. Специально делала вполсилы, чтобы вовлечь меня в дело и создать коллекцию вместе?

Маринетт: (удивлённо) Вполсилы? Хм, нет, месье. Не вполсилы. И нет, вообще-то в ящике лежат ещё работы. Но если вы хотите, то я с радостью!

Габриэль: Я ведь знаю, что раньше ты прикладывала все усилия, чтобы чётко выразить всё, что с тобою случается. А сейчас ты ушла в воспоминания вместо того, чтобы говорить о себе настоящей. Почему, Маринетт?

Маринетт: Месье? Я не понимаю…

Габриэль: Ты понимаешь.

Маринетт: Вообще-то нет.

Габриэль: Я знаю, к чему ты приложила больше всего усилий. (Берёт со стола куклу в платье с узором.) Вот единственное, где ты настоящая. Где твоя душа видна. Остальное – ловкая увёртка, и это заметят. Ты это прекрасно знаешь. Работы хороши, мастерство видно, и, будь это незнакомый мне человек, я бы принял это. Хотя не всё здесь идеально. Но это не то, чего я жду от тебя. Не то. (С силой кладёт куклу на стол.) Что с тобой не так, Маринетт? Почему ты решила скрыться?

Маринетт поджимает губы, с болью смотрит на Габриэля, потом опускает глаза.

Габриэль: К чему прятаться за маской? Ты чего-то боишься?

Маринетт: Да, месье. И это не повод для коллекции. Об этом не хочется рассказать всему миру.

Габриэль: (кладёт руку на руку Маринетт) Расскажи мне.

Маринетт: Просто всё, что было со мной в этом году – семья, работа и поиски донора. Вы сами против того, чтобы публично поднимать этот вопрос.

Габриэль: Ты всё ещё в это веришь?

Маринетт серьёзно молчит.

Габриэль: Что ж, узнаю тебя. Неисправимая сентиментальная перфекционистка, которая решила оставить в семейном альбоме лишь радостные и красивые фото. А жизнь – она ведь не только из этого состоит.

Маринетт: Знаю, но это был фотоальбом Эмили. Я просто старалась быть точна.

Габриэль: Ну ладно. Убедила. (Раздевает одну из кукол.) Раз из-за меня ты не искала себе должного вдохновения, будет справедливо, если я помогу тебе и в этом сезоне. (Лицо Маринетт светлеет.) Я попытаюсь тебя вдохновить, но это будет не то, что ты делала. Ты сама увидишь.

Достаёт из кармана носовой платок и оборачивает куклу.

Габриэль: Найди большую английскую булавку.

Маринетт достаёт булавку из рукава.

Габриэль: Всё ещё носишь швейный набор с собой?

Маринетт: Он спас компанию, когда мадам Меридит потребовала невозможного. И несколько раз он был очень полезен после обратного перевоплощения.

Габриэль: Мадам Меридит… Что, она ещё жива?

Маринетт: Да, но уже не при делах. Появляется в свете, не сплетничает, следит за модой, но мнения своего не высказывает даже близкому кругу.

Габриэль закрепляет на кукле платок сбоку при помощи булавки, оправляет ткань и ставит куклу на стол. Маринетт несколько секунд глядит и восхищённо ахает.

Габриэль: Раздобудь ещё платков. Белых. Простые формы, никаких изысков, сложных мелочей и тяжёлых тканей. Всё гениальное просто. Можешь попытаться подражать, хотя та же мадам Меридит тебя раскусит.

Маринетт: Это действительно прекрасно!

Габриэль: (улыбается) Будь это действительно так, я был бы польщён. Я пошутил, Маринетт.

Маринетт: В смысле пошутили? Это потрясающая идея! (Хватает лист плотной бумаги и за полминуты делает набросок, жирно прорисовывая линии.) Сделать на белом платье такого фасона узор в виде огромной булавки во весь бок. А потом можно будет рисовать простые булавки, маленькие узелки, например, если завязать углы платка на плече! Можно сделать действительно как узел, бант или оборку, а можно нарисовать или вышить на ткани. Только без роскоши, простые ткани, чистые оттенки и осязаемая фактура, чтобы было понятно с одного взгляда, сколько слоёв ткани…

Габриэль: Подожди! (Маринетт умолкает, Габриэль ощупывает рисунок.) Мда, с тобою даже не пошутишь. Так и вправду можно сделать. (Ощупывает куклу.) Ну, можно и в роскошь. Нарисовать булавку можно и на атласе.

Маринетт: Нет, на блестящем плохо будет. Будто бы небрежно. Меня всегда коробит от такого. Минимализм рисунка всегда просит ткани не гладкой, с гладкой он либо пытается соскользнуть, либо производит впечатление грязи.

Габриэль: Но это я придумал такое платье. Стало быть, я решаю, из какой ткани его шить.

Маринетт: Да, вы его придумали, но из атласа будет совсем не то!

Габриэль: (подхватив её азарт) А что такое «то»?

Маринетт: Хрупкость и простота. Отсутствие вызова. Лёгкость и свобода. Радость, похожая на звон серебряного колокольчика, на первую снежинку, такая радость, что существует беспричинно, целостно и искренне.

Габриэль: И атлас, по-твоему, для таких целей не подходит?

Маринетт: Атлас будет кричать, требовать к себе внимания. Получится будто бы направленность на других, вызов, а это получилось такое платье, в котором ты сама себе в зеркале улыбаешься, а не в свете софитов под взглядами тысяч людей.

Габриэль: Я не согласен.

Маринетт: Почему?

Габриэль: Эта форма, как ты её описала, слишком общая. Будет слишком простое платье, если оставить ткань, как на моём платке. Скучно смотреть.

Маринетт: Вот именно, другим, может, и скучно, а это то, что позволит человеку сказать: «Неважно, какое на мне платье, я - это я». Это как чистый лист, на котором проявится своё «я» каждой девушки.

Габриэль: А если девушка не хочет выражать своё «я»?

Маринетт: Но это же сразу создаст все необходимые условия, чтобы она это захотела!

Габриэль: (улыбается) Вот. Наконец-то я сумел пробудить в тебе вдохновение и подать тебе идею. Теперь коллекция будет лучше, чем всё это.

Маринетт: Эти вещи никуда не годятся в сравнении с вашим платьем.

Габриэль: В магазин можешь отправить, но подиум требует чего-то более…

Маринетт и Габриэль: (одновременно) … честного!

Маринетт смеётся. Габриэль с улыбкой собирает кукол в коробку.

Габриэль: Сама справишься?

Маринетт: Должно быть, но мне и вправду хочется работать с вами…

Габриэль: Ну хорошо. Попробуем. Обмануть мадам Меридит нам не удастся, а остальных…

Маринетт: Я не буду пытаться подделывать ваш стиль.

Габриэль: Разумеется. Ты нашла себе вдохновение и как следует проработаешь минимализм. Сложные вещи тебе удаются хорошо, а вот одним росчерком пера ты эскизы почти никогда не рисуешь.

Маринетт: Я, кажется, и идею вашу не так поняла, раз вы настаиваете на атласе.

Габриэль: Я сам её ещё не до конца понял. Просто не забывай, что булавка может быть нарисована не чёрным, а золотым, к примеру. И тогда это будет совсем другое платье.

Маринетт: Если так хотите угодить любительницам роскоши вроде мадам Левефр, просто заколите булавкой одну или две купюры. Не только пафосно, но и смешно.