Я просидел еще некоторое время на кухне. Выпил чаю, нарочно заварил крепким, черным, как деготь, и горьким. Нужно было подумать.

Ольга, сама того не желая, тыкнула меня носом в лужу, как котенка.

Я увлекся Паулиной. И, похоже, всерьез.

Зацепила она меня. Такая странная, магнетическая, дерзкая, упрямая. Первостепеннейшая стерва. Совсем не такая, какой была мать Дашки.

Ведьма, обладавшая особой кровью. Заставлявшая мою собственную кипеть в жилах.

И она ясно дала понять, что между нами ничего не может быть.

Хотя о чем это я. Я всего лишь человек, пусть и обладающий некоторой особенностью, нужной разве что Юрьеву. Что я могу ей дать?

Ничего.

Вопреки желанию бодрствовать всю ночь и думать думы, уснул я сразу же, едва уронил голову на подушку. И проснулся поздно, ощущал себя разбитым.

Какой-то неправильный здесь чай.

Женщины уже встали. Ольга копошилась на кухне, Паулина делала вид, что смотрит телевизор. Где она была мысленно, я решил, что знать не хочу.

– Доброе утро, – как можно бодрее сказал я.

– День.

– И, правда, что это я. День.

Паулина подняла глаза, я тут же отвел взгляд. А когда снова взглянул на нее, она уже вновь пялилась на экран.

Что ж, так, наверное, даже проще. Лучше не смотреть и не думать.

Умывшись, я отправился на кухню.

Ольга готовила блинчики. О вчерашнем эмоциональном взрыве уже ничего не напоминало. Она больше не нервничала, тихонько подпевала себе под нос что-то лирическое.

– Позавтракаете со мной, Александр? – спросила, стоило мне войти.

– Если не помешаю.

– Что вы! Нет, конечно. Вам чай? Есть черный, зеленый, каркаде. Или кофе? Или какао? Кажется, я видела его в шкафчике. Я приготовлю.

– Я сам. Но от блинов не откажусь.

Ольга расцвела и пододвинула целую тарелку.

– Угощайтесь! В холодильнике есть варенье и сметана.

Помня о подозрительном чае, выбрал кофе.

Когда и с кофе, и с блинами было покончено, я сыто откинулся на спинку стула. И благодушно спросил:

– Ольга, какие у нас на сегодня планы?

Будущая мать, лакомившаяся вареньем, с удивлением посмотрела на меня.

– Ой, а я и не знаю.

Под лозунгом «Ой, а я и не знаю» прошли следующие несколько дней. Мы занимались тем, чем хотели и могли. Изредка собирались в гостиной, смотрели телик. Или на кухне, подъедая припасы. Пару раз Ольга выходила на улицу, побродила среди кустов и пустых клумб, поглядела на тяжелое низкое небо и вернулась в дом. Делать во дворе было нечего.

В основном же мы прятались друг от друга по комнатам.

Мои подопечные были довольны.

И я, наверное, тоже.

Очередным вечером, почти ночью, я закончил читать очередную главу очередной не особо интересной книги. На улице потеплело, но батареи грели во всю ивановскую. В доме стояла жара и духота. Весь день дамы не вылезали из душа.

Прислушался. Кажется, легли. Значит, пришла моя очередь освежиться.

Взял полотенце, свежую одежду и пошел на дело. Щелкнул выключателем, распахнул дверь…

Лампа не горела, но мне это не мешало.

Паулина стояла под душем спиной к двери. Лунный свет проникал через окно под потолком, смешивался с водой, укутывая ее в нечто, похожее на прозрачное блестящее платье.

Я замер на пороге, не в силах отвести взгляд. Все мысли выветрились, вопрос о том, почему не услышал звука льющей воды, пропал. Я мог только пожирать глазами ее обнаженное тело и молчать. И представлять себя каплей, бегущей по волосам, спине, проникающей между упругими ягодицами…

Но вот Паулина повернула голову.

– Решитесь уже, Александр, туда или сюда. Мне холодно.

И снова подставила лицо под воду.

Лоб и щеки опалил жар. Как будто мне опять тринадцать, я в том дурацком лагере, подглядываю в щель за моющимися девчонками.

Захотелось провалиться сквозь землю или хотя убраться отсюда, но тело воспротивилось. Ноги сами несли меня внутрь, руки закрыли дверь.

Она мыла голову. Обычные действия, ни грамма кокетства, жеманства, игры, нарочито сексуальных движений или попытки совратить. Но я чудом заставлял себя стоять на месте. В штанах давно уже стояло колом и требовало идти в наступление.

Но нельзя.

Паулина достала губку, налила геля для душа, а потом снова взглянула на меня.

– Раз уж вы здесь, может, потрете мне спину? Мне неудобно.

Я сглотнул и двинулся к ней.

– Не нужно, – прохрипел, как старик, отказываясь от губки. – Сам.

Только руки, только ладони. Я возненавижу себя, если позволю какой-то вонючей губке дотрагиваться до ее тела вместо меня.

Налил немного геля, он пах чем-то резким, хвойным. Скорее мужской запах, чем женский. Впрочем, да какая разница! Хоть дегтем!

Вспенил гель и медленно, чувствуя себя закоренелым мазохистом, приблизил руки к спине Паулины. Коснулся, одновременно боясь и желая, чтобы прямо сейчас она одумалась и послала меня куда подальше.

Не одумалась, не послала. Только выдохнула чуть громче, чем до того.

Провел ладонями по плечам, затем вниз по лопаткам, спине, после вверх, к рукам лаская. Изучая это манящее тело.

И снова спина, и снова плечи, и снова руки, а потом вниз, дотрагиваясь до округлых ягодиц.

Аппетитные, соблазнительные. Вот бы скользнуть между ними… вот бы…

В голове пусто, вся кровь собралась в паху. Не понимая, абсолютно не соображая, что делаю, влез к Паулине в ванну. Прямо в штанах, футболке, носках. Прижался к ней сзади, к мыльной, остро пахнувшей хвоей и желанием.

Желанием? Или мне кажется? Или я схожу с ума? Ну и пусть, главное, чтобы вот так стоять, вот так трогать ее…

Заскользил руками по бедрам, животу, затем вверх, ощутил под пальцами грудь и твердые, жаждущие поцелуев соски. Вот бы вобрать их каждого в рот, нежно прикусить, заставить Паулину стонать, выгнуться навстречу. Чтобы она… а потом…

– Спасибо за помощь, Александр, дальше я сама.

Смысл слов я понимаю не сразу, и остановить свои руки могу тоже не сразу. Ей приходится повторить.

– Дальше я сама.

Голос сдавленный, будто его владелица не говорит, а выдавливает из себя слова. Но от этого не легче.

В одно мгновение я хочу заорать, ударить ее, повалить на пол и взять прямо здесь и сейчас. Мыльную, пылающую ненавистью и такую беззащитную.

Нельзя.

Приказываю себе убрать руки и перешагнуть через бортик ванны. Сил убраться к себе уже нет, как бы не завыть, продержаться.

Отворачиваюсь к стене, но так еще хуже. И видеть ее не могу, но и не видеть тоже.

Ведьма. Стерва. Гадина.

Лучше материть ее про себя, чем представлять, что могло бы быть. Представлять, какая она внутри.

Я всегда думал, что сильный. Ан нет, слабый.

Слабак.

Она продолжает мыться, будто ничего и не произошло.

Хотя о чем это я, она попросила только потереть спинку. Русским языком, только, черт бы ее побрал, спинку. Ничего более. Это ты, Волков, разошелся.

Кобелина безумная.

Увидел грудь, попку и сорвало мозги. И сейчас растекаешься зловонной лужей. Как сопля.

Терпи, Волков, ты же мужик. Сцепи зубы и терпи.

Когда хлопнула дверь, я снова залез в ванную. Содрал с себя мокрую одежду и включил воду. А потом долго-долго стоял под обжигающими струями. Просто так. Ни о чем не думая, ни о чем не жалея, ничего не требуя.

Хватит.

В душной, жарко натопленной комнате меня трясло, как припадочную. От холода. От осознания собственной глупости.

Идиотка!

Что ты творишь?!

Зачем провоцируешь?!

Его. И себя, дуру безмозглую.

Хотела проучить за то, что появился в твоей жизни, перевернул все с ног на голову, сделал только хуже. И что получилось? Наказала саму себя.