Олег спокойно прошел через толпу за стариком, прекрасно зная, что теперь его никто не посмеет и пальцем тронуть. В подъезде, не взирая на день, было темно до жути и рассмотреть можно было только силуэты предметов.

– Вы бы хоть лампочку тут вкрутили что ли…

– Нет нужды в ней здесь, ты поспокойнее не мог заехать? Меня Казак давно предупредил о твоем визите…

– Семенович, ты же знаешь, я люблю по-шумному: с шарадой, с салютом!

– Давай, не выкабенивайся тут, я тебе не особо рад, вашего брата на дух не перевариваю, и, если бы не Казак, говорили бы мы с тобой только на допросе.

На втором этаже уже было достаточно светло, чтобы осмотреться: пошарпанные стены были исписаны неприличностями различной виртуозности, штукатурка с потолка практически вся была на полу, оголив бетонные плиты. Коридор, по которому вел оперативника старик, казался бесконечным. Когда-то это здание строилось для освободившихся заключенных, работающих на городских, ныне покойных, заводах. С тех пор мало изменилось, разве что бывших зеков и их отпрысков разбавили приезжие, попавшие сюда от безысходности или желания скрыться. Нильск всегда таких принимал в свою большую, дружную семью. Старик неожиданно остановился напротив двери справа:

– Пришли…

– И как ты только в этих катакомбах ориентируешься.

Войдя внутрь, Олег был немного ошарашен обстановкой, казалось, он попал в старый советский фильм: холодильник «Бирюса», стационарный дисковый телефон, радио, наверняка помнившее голос Левитана – все это создавало впечатления прогулки по музею.

– Вот это старье, я такое только в фильмах и видал!

– Сам ты – старьё, это история наша, я ещё мелкий был, а этот холодильник и это радио уже по полной работали, и что ты думаешь? До сих пор, как часы…, впрочем, ты не об этом пришел говорить, не так ли? – Старик сел за старенький столик и включил сенсорный чайник, дико выделяющийся среди всего архаизма окружения.

– Естественно, ты тут знаешь всех и каждого. Мне нужны имена всех приезжих за последние два месяца, которые здесь проживают. – Олег без приглашения сел напротив старика, от чего тот недовольно скривился, для него было непривычно такое неуважительное отношение.

– А тебе тут не картотека, опер! По чем мне сливать тебе ребят?

– А по том, Семенович, что мы оба знаем, что в твоем гадюшнике обитают рецидивисты и беглецы со всей страны. Знаем и то, что ты этот бизнес организовал, знаем, что рыльце у тебя тоже в пушку и что, ели надо будет, сядешь ты до конца своих дней, которых тебе осталось не так и много.

– Угрожаешь? – Старик недовольно насупился и подперев голову рукой уставился на стол, не моргая. Чайник издал писк, сигнализирующий о нагретой воде.

– Да больно надо. У нас тут мясорубка настоящая на улицах, а ты пальцы гнешь. Не того ты в свое гнездо пустил, не того…

– Ты же понимаешь, что я не могу своих клиентов тебе слить? Я же не сука…

– Ты пойми меня тоже, Семенович, не сольешь – я зайду сюда с ребятами из маски шоу, и мы перевернем весь твой бедлам с ног на голову. Но ни мне, ни тебе это не нужно… Все мы с этой кормушки жрем…

– Давай так… У меня с Казаком на примете есть пяток ребят…, я черкану тебе где их искать вне дома, а ты их там и крутанешь.

– Уговор, давай так и поступим, как говориться, и овцы сыты…

– Вот список. – Старик достал из кармана сложенный в четверть лист.

– Даже так? Тогда к чему весь этот цирк с «не могу и не буду»?

– Ты получил, что хотел? Иди теперь с миром, оставь меня в покое.

Олег забрал листок и положил его в карман куртки и, не попрощавшись, направился к выходу.

– Еще кое-что, Олег… – Старик остановил оперативника уже в дверях.

– Ну?

– Надеюсь, мы больше с тобой не увидимся. – Старик все так же сидел в одной позе, не моргая глядя в одну точку.

– Ничего обещать не буду.

Инесса пробиралась сквозь чащу леса, шел легкий дождь. Его холодные, едкие капли превратили землю в липкую, словно пластилин, субстанцию. Ноги прилипали к земле, и с каждым шагом Инессе казалось, что она вязнет все глубже и глубже. Необъяснимый страх окутал её душу. Лес, до этого девственно густой и практически не проходимый, стал редеть, все чаще попадались мертвые деревья, но она шла вперед, ведомая зовом.

– Сюда… Иди сюда… – Шепот отчетливо звучал в её голове, зазывая все глубже в чащу. Подсознательно она хотела развернуться и бежать прочь, но ноги не слушались её, унося все дальше и дальше в неизвестность. С каждым шагом шепот усиливался и слышался все отчетливее, но даже сейчас она не могла понять мужской это или женский голос. Страх все глубже и глубже проникал в её душу, сковав все тело, кроме ног. Сознание рисовало жуткие картины, ждущие её в конце этого злосчастного пути. Живых деревьев вокруг уже не было вовсе, жуткие, уродливые кроны засохших деревьев тянулись к ночному небу, словно руки мертвецов, закатанных неведомым садистом в бетон.

– Ближе… – Голос, звучавший в её голове, теперь и вовсе не походил на человеческий. Наконец Инесса вышла из чащи на опушку, полная луна своими лучами выхватывала из мрака обглоданные кости, гниющие части человеческих тел. Ей хотелось кричать от ужаса, но губы не дрогнули. Казалось, что разум её находился в другом теле, и ей отведена роль безмолвного наблюдателя. Где-то из темноты раздавались мерзкое хлюпанье и чавканье – именно туда её и вел голос, все чаще звучавший в голове. Вдалеке она приметила какое-то движение, в темноте таилось нечто ужасное, и с минуты на минуту ей предстояло встретиться с этим кошмаром лицом к лицу.

– Я так ждал тебя, дорогая… так ждал… – Голос наконец замолк, и в тишине она услышала, как личинки копошатся в разлагающихся кусках человеческих тел, намного чаще встречающихся у неё на пути. По ушам ударил детский крик, и на встречу к ней выбежал мальчик лет восьми, абсолютно голый, покрытый ссадинами и царапинами. Тело наконец стало ей подконтрольно, и она, ускорив шаг, выставила руки на встречу ребенку, в надежде выхватить его из этого ужаса. В то же мгновение из темноты вынырнуло огромное человекоподобное нечто: на голове его красовались огромные витые рога, кожа твари была бледно-пепельного цвета, её украшали, невиданные ею нигде ранее, причудливые татуировки. Но больше всего её поразили глаза, горящие ярко-голубым в темноте. Тварь настигла малыша и, обхватив когтистыми лапами, режущими кожу единственным прикосновением, утащила в темноту, махнув перед самым её лицом уродливым, длинным хвостом.

– Отдай мне его! – Инесса с криком бросилась вдогонку, спотыкаясь и падая в лужи из крови и внутренностей. Омерзительный запах бил в нос и рвотные позывы подкатывали к горлу, она с трудом сдерживалась. Выбившись из сил, женщина упала и начала неистово кричать, проклиная все сущее.

– Он тебе так нужен? – Голос, полный звериной злобы, прозвучал совсем недалеко. Она, собравшись с силами, поднялась на ноги и увидела в паре метров от себя это существо. Тварь плотно сжимала в лапах ребенка, не давая ему издать не звука. Пасть её была усеяна острыми, тонкими зубами, слюна сгустками стекала на испуганное дитя, уже полностью покрыв его тело липкой, желтоватой жижей. Глаза его ярко горели в темноте и с интересом смотрели на Инессу. Предсказательница с ужасом подметила, что тварь словно улыбается.

– Отдай его мне. – Еле слышно, жалобно прошептала женщина.

Лицо твари перекосилось от злобы:

– Так забери его, дрянь!

Существо с чудовищной силой сжало хрупкое тело ребенка, от чего тот неистово закричал. Инесса завопила от ужаса, и её крик слился во едино с криком ребенка. Крики прервал звук разрывающейся плоти. Чудовище, впившись когтями в тело ребенка, секунду спустя, разодрало его пополам, бросив на землю бездыханное тело. Инесса закричала в ужасе еще громче. Тварь растянувшись в жуткой улыбке, упершись в бездыханное тело ребенка ногой, вцепилось в голову малыша и, с хрустом провернув, оторвала её и метнула в женщину.