— Мать вашу!

— Антон, стой! — издалека донёсся голос отца. — Держите его!

Я кинулся вон из дома. Но успел только выбежать на крыльцо, как меня схватили. Не знаю, с кем, но дрался я отчаянно. Мозги в этот момент отключились, перед глазами был туман. Одна мысль стучала в виски: «Надо остановить мать!»

Я махал руками и попадал, бил ногами, и тоже не впустую, в отчаянии даже стал кусаться, но вырваться не смог. Меня затащили в дом, так как идти я отказывался, и бросили на диван. Ко мне кинулся отец и с силой сжал мои плечи, я скинул его руки и вскочил. Батя упал на меня и прижал к дивану.

— Остановись уже! — прохрипел он. — Девушка ушла.

— Это вы ее выгнали! — кричал я на темное пятно перед моими глазами: отец расплывался и то проявлялся, то исчезал. — Пустите! Я не хочу с вами жить!

— Антон! Прекрати истерику! — мою кожу обожгла пощечина, голова дернулась от удара, и виски пронзила нестерпимая боль. — Будь мужчиной!

Мужчиной я сейчас почему-то быть не мог. Со мной происходило что-то странное: комната кружилась и была словно в тумане. Мое тело сотрясал такой озноб, что во время крика я прикусил себе язык, и теперь рот наполнился слюной с металлическим вкусом. Я уже с трудом различал очертания мебели, предметов и людей. Так, какие-то бесформенные фигуры.

— Николай Сергеевич, — будто сквозь вату услышал я испуганный голос Арины Ивановны, — с Антоном что-то не так. Ему, кажется, плохо.

Я почувствовал, как прохладная ладонь прикоснулась к моему лбу и задрожал ещё сильнее. От этой тряски разболелось все тело.

— Вы выгнали Риту, — упрямо твердил я, но уже сам не слышал себя.

— Она ушла сама, — в голосе Арины Ивановны стояли слезы. — Так захотела. Антоша, деточка, не сходи с ума. Свят-свят, что с тобой сделала эта девчонка!

Кухарка перекрестилась и убежала в кухню.

— Вот именно! Не сходи с ума!

В гостиной появилась мама, как всегда спокойная и элегантная. Она подошла к дивану, источая аромат парфюма, мой мозг почему-то отреагировал на запах, поставила сумочку на стол и села рядом. Я отвернулся: не хотел видеть ее.

— Антон, посмотри на меня!

Я поднял веки — в виски ударила такая боль, что невольно вырвался стон.

— О боже! Да он весь горит! — встревоженный голос матери доносился будто из глубокого колодца. — Коля, вызови врача!

Тут же проявилась из тумана Арина Ивановна и положила мне на лоб мокрое полотенце. Это было так неожиданно, что я закричал от пронзившего меня холода, и мир вокруг исчез.

А дальше начало происходить что-то странное. Я все время проваливался в черноту. Свет-тень, свет-тень. Один раз выплыл и почувствовал качку: меня куда-то несли. Во второй раз я уже лежал в постели и слышал мужские и женские голоса. Кто-то горько плакал в два голоса. Мама? Я хотел протянуть к ней руку, но только пошевелил пальцами.

— Он пришёл в себя! — услышал крик, поднял тяжелые, будто на них положили по кирпичу, веки, обвел комнату мутным взглядом, ничего не понял и снова отключился.

Проснулся я от надсадного кашля. Он рождался где-то глубоко внутри, сотрясал мою грудь, душил за горло и не давал дышать. В правом боку засела ноющая боль. Когда первый приступ прошёл, я открыл глаза и (о, чудо!) увидел, что нахожусь в своей комнате. Сквозь плотные шторы слабо проникал свет, поэтому невозможно было понять, день сейчас или ночь.

Я протянул руку в прикроватной тумбочке, но движение было скованным. Пригляделся: в локтевом сгибе торчала игла капельницы.

— Лежите, лежите! — ко мне придвинулось незнакомое лицо.

— Вы кто? — я с трудом разжал пересохшие губы. — Пить.

Женщина средних лет в белом халате вскочила и поднесла к моим губам трубочку. О боже! Какой восхитительно вкусной была простая вода!

— Лежите, я хозяйку позову.

— Что случилось?

— Вы заболели. Пневмония. У вас была температура под сорок, вы бредили и звали какую-то Риту. Сейчас, наконец, стало лучше, кризис миновал.

— А вы кто? — сказал, и грудь опять пронзил надсадный кашель.

Из глаз брызнули слезы. Женщина кинулась ко мне, помогла сесть и терпеливо ждала, пока я приду в себя. Наконец я смог нормально дышать и откинулся на подушки. Все тело покрылось липким потом.

— Я сиделка. Меня Анна Анатольевна наняла присматривать за вами. Сейчас я вас оботру.

— Зачем? — я тупо не понимал, что хочет от меня эта женщина.

— В вашем состоянии нельзя лежать с влажной кожей.

— Ладно. Понял. Валяйте, — мне по большому счету было плевать, что с моим телом будет делать эта тетка. — Где мой телефон?

— Ваша мать забрала.

Женщина говорила, а сама ловко поднимала то одну руку, то другую, потом перевернула меня на живот, протерла спину.

— Полежите на боку, я сменю простыню.

Также ловко она надела на меня футболку, но, когда ее руки потянули мои боксеры, я вцепился в них пальцами.

— Я сам. Снимите с меня эту хрень! — я поднял руку и показал на иглу.

— Как только капельница закончится, обязательно сниму.

В комнату вошла мама. Она махнула рукой, сиделка исчезла. Мать села на край кровати и потрогала мой лоб. Я дернулся.

— Господи, сынок, ну, что ты ершишься?

— Разве я твой ребёнок?

— А чей же? — мать ласково улыбнулась.

— Не знаю. Родных детей любят и желают им счастья, а ты ведёшь себя, как злая мачеха.

— Не говори ерунды! Я как раз и думаю о твоём счастье.

— Чем тебе Рита помешала?

— Антон! Не начинай все сначала! Включи наконец голову! Ты молод, полон сил, сколько в твоей жизни будет ещё таких Рит? Ну, развлекся, побесился и хватит.

— Я ее люблю, как ты не понимаешь!

— Понимаю. А ещё я знаю, что тебе надо окончить университет, встать на ноги, и только потом уже заводить семью.

— Странная ты.

— Почему? — мать взяла меня за руку, но я выдернул пальцы.

— Помолвку с Машей ты была готова одобрить, и тебе не мешали эти рассуждения.

— Помолвка не женитьба. Она может длиться несколько лет. А Маша — самая подходящая кандидатура в твоём окружении: она умна, красива, из семьи нашего круга.

— Только она мне не нужна.

— Ладно, поговорим позже. Тебе придётся недельку провести в постели.

— Зачем? Я уже здоров! Верни мне телефон.

— Да, конечно. Ты три дня метался в бреду, практически без сознания.

— Сколько? — я отказывался верить в случившееся. — Как три дня?

— Вот так! Сначала в ледяной воде искупался, потом ночь провёл на полу в коридоре, караулил свою королеву, и в довесок ко всему выскочил на крыльцо без одежды.

Я дернулся, но мать успокаивающе похлопала меня по руке.

— Ма-ма!

— Что, мама? — лицо мамы вытянулось, уголки губ опустились, словно она вот-вот заплачет. Но она сделала паузу, а потом с силой воскликнула: — Скажи мне, сынок! Какая мать позволит отношения, которые только вредят ее ребенку? Нет, нет и ещё раз нет!

Она пошла к двери, я выдернул из вены иглу, приподнялся, хотел вскочить, но меня повело в сторону, и я упал на пол. Мать закричала и кинулась ко мне. В комнату влетела сиделка.

— Все нормально. Я споткнулся, — оправдывался я, сам напуганный слабостью, которая буквально валила с ног.

— Антоша, давай сначала ты поправишься, а потом поговорим. Хорошо?

Возражать не было никакого смысла. Меня шатало, голова кружилась, в глазах разбегались радужные блики. Медсестра вернула иглу на место, я закрыл глаза и заснул.

В таком состоянии я находился целую неделю. Мне не разрешали вставать, кормили с ложечки, провожали в туалет и караулили под дверью, прислушиваясь. Один раз на скорой помощи отвезли в больницу, где меня обследовали со всех сторон. Я так хотел остаться здесь, но мама категорично была против стационара. Меня вернули в мою спальню. Я чуть не плакал от разочарования.

Телефон мне так и не отдали. Его приносили, когда звонила Маша. Я с ней отказывался разговаривать и брал трубку, только если это был Макс. К нему у меня не было неприязни. Он болтал о том, что происходило в университете, но поделиться с ним сокровенным я не мог: всегда при разговоре присутствовал кто-то из родителей. Как только я отключался, мобильник у меня отбирали и уносили, ноутбук тоже исчез. У меня было стойкое ощущение, что я нахожусь под домашним арестом