– Женька, – весело сказал Ромка, – я уж думал, ты уехал, не попрощавшись со мной и не познакомившись с Дитой. Дита, познакомься, это мой старый приятель Эжен Дроздов, можно просто Женя. Он француз с русскими корнями и отлично говорит по-русски.
– Афродита, – представилась я и улыбнулась, – рада познакомиться с вами, Эжен.
Эжен взял мою руку, поднял к губам и поцеловал слишком долгим поцелуем. Его руки и губы были очень горячими, болезненно горячими, и мне стало не по себе, даже мурашки пошли по коже. Я осторожно высвободила руку и вцепилась в Ромкин локоть. Как назло, Ромка предложил нам поболтать, а он соберет себе тарелочку еды, пока она не исчезла со столов. И я осталась одна с этим странным Эженом. Внутренний голос прошептал мне, что я влипла, но во что влипла, не пояснил. Эжен смотрел на меня тяжело и жадно, на щеках у него появился темный румянец, он трудно дышал и ноздри его раздувались. Было что-то странное в его взгляде, что-то пугающее, что именно я не знала, но страх все равно начал подниматься в душе.
– Я так долго тебя искал, уже думал, что в этой жизни никогда с тобой не встречусь, – сказал он очень тихо и печально с легким акцентом, – но потом увидел твой портрет и чуть ни сошел с ума. Я прилетел, чтобы убедиться, что это ты. Это ты, конечно же, это ты. Твой аромат остался прежним, его нельзя забыть, и ты так же прекрасна в этом воплощении, как и во всех остальных. Ты меня помнишь? Помнишь, как я умолял тебя о смерти, а ты говорила мне о жизни. Но нет мне жизни, если ты не будешь моей. Не мучай меня больше, Афродита. Будь моей или убей меня, забери мою жизнь, я знаю, ты можешь, а мне она без тебя не нужна… Боги наказали меня за то, что я сделал смертной тебя, Великая, но я сделал это, потому что всегда любил и люблю только тебя одну, – и он снова взял мою руку и начал ее целовать, и поцелуи обжигали мне кожу и кололи, как иголками.
Боже мой, да он сумасшедший, – ну где же Ромка? Мне страшно, мне правда очень страшно, что же делать? Можно повернуться и уйти, но тогда он пойдет за мной. Можно позвать на помощь, но тогда сбегутся сюда операторы, фотографы, газетчики всех сортов и будет скандал, или же он меня или себя убьет у всех на глазах, и это будет уже катастрофой. Ну как в таких случаях поступают Богини? Что они делают в таких ситуациях, или же надо говорить что-то? «Да говори же ты, не молчи, как дура, только ласково, нежно…» – это снова внутренний голос подсказывает, интуиция заработала, наверное… скорей бы Ромка вернулся.
Я посмотрела на Эжена, освободила свою руку и погладила его по горячей щеке кончиками пальцев. Он вздрогнул, а я заговорила так нежно, как только смогла:
– Глупый, глупый мальчик, любовь Богини надо заслужить, а ты не умеешь ждать, тебе нужно научиться терпению, – сказала я и почему-то вдруг вытащила гранатовую сережку из мочки уха, – вот, возьми, пусть это будет всегда с тобой. Когда я пришлю тебе вторую, ты сможешь за мной приехать, и тогда твоя мечта исполнится. А сейчас уходи и забудь о своей любви, пока ни приедет мой посланец с известием. Сейчас нам еще нельзя быть вместе.
Эжен глянул на меня с восторгом и благодарностью, взял мою сережку и прижал к губам, его глаза наполнились слезами счастья и бесконечного обожания, он прошептал что-то на незнакомом мне языке, я не поняла, но улыбнулась и кивнула головой на всякий случай, и он поклонился мне и ушел… а я начала дрожать так, что застучали зубы.
Меня затошнило и голова закружилась, и я даже не заметила, как вернулся Ромка. В обморок я не свалилась, Роман жутко перепугался и держал меня очень крепко, а я умоляла его увезти меня отсюда и побыстрей. Я так за него цеплялась, боялась остаться одна даже на секунду, что даже за моим жакетом нам пришлось идти вместе. На выходе Ромка позвонил кому-то, чтобы забрали со стоянки его машину и поставили у подъезда его дома. Ключи оставил охраннику, а мы поехали в моей машине к нему домой. Если честно, я мало соображала, куда мы едем. Я была уже не здесь.
«Я бежала к реке, скорее, только бы успеть…Ты моя… моя… моя…моя… полюби меня… меня… меня… меня… Это не он, это эхо, я не боюсь, слышишь? Кольцо надо бросить в реку. Ну скорей же… Добежала, успела, теперь сорвать кольцо с пальца, размахнуться и бросить подальше… как больно… Бросила… успела… река всхлипнула и проглотила Кольцо, спутала бесчисленными потоками злые чары, опустила на дно, но я этого не видела. Я корчилась на берегу от боли, раздирающей мое тело и душу. Мне больно… не надо… мне больно… Я очнулась на закате. Моя одежда порвана, ноги поцарапаны… У меня поцарапаны ноги? Это же невозможно… ах, нет, теперь это возможно… я смертная… я не знаю, как быть смертной и что делать… где я?»
Глава 8
По дороге я рассказала Ромке про Эжена и про видение, и он раз двадцать сказал «невероятно» и «этого быть не может». Я все еще тряслась от пережитого страха, и дома Ромка усадил меня в кресло и закутал теплым пушистым пледом, а сам пошел наливать мне коньяк, а себе виски, и резать лимон. Он тоже еще никак не мог оправиться после моего рассказа. Еще бы… расскажи мне кто-нибудь такое, я бы его или ее к психиатру бы записала на прием. Коньяк и виски мы с Ромкой пили стопками, не имею понятия, почему. После третьей стопки я перестала трястись и даже смогла связно рассказать все заново и в деталях. В этот раз Ромка все понял, слава Богу, в третий раз я бы уже не смогла рассказывать. Потом он начал кому-то звонить, а я начала сначала дремать, а потом и вообще уснула глубоким сном.
Мне снились странные сны, ничего подобного раньше не снилось. Я видела теплое ласковое море, жаркое солнце, скалы, странные деревья и цветы, людей, которые подползали ко мне на коленях и целовали подол моей одежды. Вот только один просто смотрел на меня и молчал, а однажды он выхватил свой короткий меч, вонзил его себе в грудь и упал, обливаясь кровью. Я кинулась ему на помощь и призвала своих служанок и лекарей. Он просил меня дать ему умереть; шептал, что любовь страшна и жестока; что он не хочет любить, но не может не любить; и что любовь приносит ему только боль и ничего, кроме боли, потому что он знает, что Богиня не может любить смертного. А я, что делала я? Я лечила его тело и вселяла надежду в его душу и говорила, что когда-нибудь может произойти чудо, ведь любовь может делать чудеса… и он мне поверил. А потом я услышала звон далекого колокола и проснулась…
Я проснулась, и мне было очень хорошо, тепло, уютно, надежно и приятно лежать в огромной постели под легким пуховым одеялом. Ой, а где это я? Я тихонько приподняла голову и огляделась. Комната была незнакома, мебель и постель тоже, но зато мне был очень даже знаком здоровый детина, на голой груди которого я уютно устроилась, обнимая его за шею. Его же рука удобно лежала на той части моего тела пониже талии, которая у меня частенько мерзла в холодную погоду; но сейчас у меня ничего не мерзло, так как теплая ладонь эту часть тела грела, как печка. Ну, Афродита, ты меня удивила, как же это ты, родимая, забралась к Ромке в постель, с перепугу, что ли? Господи… мы же приехали, когда вроде бы темнеть начинало, а сейчас солнце светит, значит я с ним ночь провела, мои, наверное, все морги и больницы обзвонили. Мы же ни с кем не прощались, когда ушли, никто не знает, где я… ой, мамочки… что же делать…
Я хотела выползти из постели, но Ромка замычал во сне и крепко прижал меня к себе, а потом открыл глаза, подтянул меня повыше и начал целовать. Он был твердый и теплый, а местами даже горячий. Целовался он классно, мне понравилось, и я стала отвечать на его поцелуи. Раз мы уж зашли так далеко, ничего не случится, если зайдем и подальше… ну и зашли, конечно… с ума сойти…
Боже мой, а ведь на том берегу, ну где все произошло в первый раз, было совсем не так… мне не казалось, что я умираю и рождаюсь заново, и не хотелось плакать и смеяться одновременно. И тот, другой, не шептал мне задыхаясь о своей любви, тот, другой только пыхтел и носом шмыгал, как будто у него насморк. С Ромкой же все было не так, ну не так и все, а как было, не могу объяснить. С Ромкой у меня не текла, а бурлила кровь в венах и артериях, не стучало, а грохотало сердце в груди, и сладкая судорога рождалась в низу живота, и все тело отзывалось ей эхом, вот. И мне очень стыдно признаваться даже самой себе, что мне это все очень понравилось: и как он меня целует, и как прижимает к себе, и как дышит, ну и все остальное тоже, а сейчас лежит рядом и думает о чем-то…
