Гревилл все же уговорил лорда Гамильтона приютить Эмму хотя бы на время. Конечно, послу вовсе не хотелось выставлять себя перед неаполитанским обществом этаким престарелым донжуаном, он сопротивлялся, но племянник в своем стремлении сбыть с рук надоевшую любовницу был неутомим, и сэр Уильям сдался.

Теперь предстояло сообщить весть самой Эмме.

— О, нет! Чарльз, я не хочу отдыхать в Италии без тебя! Да, твой дядя прекрасный человек, но я и дня не мыслю прожить в разлуке. Чарльз, я не переживу!

Как же он в тот момент понимал баронета, буквально сбежавшего от этой безумно красивой, но такой прилипчивой любовницы. Неужели она не понимает, что любая страсть имеет свои пределы, что она заканчивается, и нужно просто расстаться. Лорд Гамильтон, чтобы не рисковать своей репутацией в Неаполе, согласился даже выделить Эмме некий пенсион, чтобы та жила вместе с матерью в деревне. Но Гревилл даже не рискнул заводить такой разговор с молодой женщиной, прекрасно зная, какой ответ получит. Нет, она скорее умрет, чем согласится быть вычеркнутой, выброшенной из его жизни.

Ну почему Эмма, как другие нормальные женщины-содержанки, не может найти себе другого и приняться разорять его?

С какой стороны только ни заходил, как ни старался, Эмма и слушать не желала о расставании, она твердила, что любит Чарльза и готова жить рядом с ним просто любовницей, если уж нельзя пожениться.

Вот тогда у него и вырвалось:

— Но я уезжаю в Шотландию на полгода, понимаешь?! И взять тебя с собой не могу, это не мое имение, привезти в чужой дом любовницу не получится!

— Я буду ждать тебя здесь… Хотя мне будет очень грустно без тебя…

— Эмма, и здесь не могу, понимаешь?! У меня нет средств, чтобы жить на два дома, мы слишком много с тобой потратили.

Чтобы не передумала ни девушка, ни дядя, Гревилл продиктовал Эмме письмо к лорду Гамильтону с благодарностью за приглашение погостить у него полгода.

— Полгода?! Чарльз, это так долго! Ты забудешь меня за это время. Умоляю, не прогоняй, я буду послушной, я уже послушная. Мне не нужны тридцать фунтов на личные расходы, я придумаю, как подрабатывать, не выходя из дома. Можно, например, вышивать…

Гревилл едва не фыркнул: а ему носить вышивки на продажу? Нет, он уже все решил и отступать не собирался.

— Эмма, пиши, потом я проверю, исправлю твои ошибки, перепишешь снова. Некрасиво заставлять столь уважаемого человека, как лорд Гамильтон, ждать или вообще отказываться погостить у него.

Эмма писала, потом он исправлял, и она снова писала… Потом, отчаявшись, Гревилл написал сам и заставил ее скопировать буква в букву. И все равно это пришлось делать дважды! Эмма и грамматические ошибки неразделимы!

Закончив свои мучения, девушка разрыдалась:

— Чарльз, я знаю, ты забудешь меня!

— Господи, да, может, тебе в Неаполе так понравится, что это ты забудешь меня.

— Никогда!

— Ну, хорошо, хорошо, — пробурчал Гревилл, запечатывая письмо.

Лорд Гамильтон, поставленный перед фактом, вынужден был согласиться принять Эмму и ее мать.

— Чарльз, но только на полгода, не больше!

Гревилл снова расписывал достоинства Эммы и делал вид, что не замечает этой фразы.

Эта настойчивость пугала лорда Гамильтона, но он из тех людей, кто не слишком умеет отказывать. А Эмма просто была послушной игрушкой, она еще не забыла наказания пребыванием в Хавардене. К тому же девушка уже без памяти влюбилась в Гревилла и по его воле была готова на все.

Конечно, это ужасно — полгода прожить в разлуке с возлюбленным, но все равно лучше, чем быть изгнанной им совсем. Только бы не отказался, только бы не прогнал!

Главное занятие в первой половине дня у лорда Гамильтона — переписка. Английский посол столь активно писал многим корреспондентам, что наверняка тратил на одни марки целое состояние! Но Гамильтон жил этим, а потому денег на почтовые отправления не жалел, как не жалел и на свои коллекции.

Коллекции у английского посла действительно прекрасные. Он увлекался коллекционированием всерьез, старательно собирая, скупая, выигрывая лоты на аукционах. Потом разбирал, сортировал, описывал и записывал. Каталоги для коллекционера не менее ценны, чем сами предметы. Даже если что-то продавалось или дарилось, оно оставалось в каталоге с соответствующей пометкой на память.

Портрет девушки, которую Чарльз просто вынудил принять на полгода, давно висел в гостиной лорда Гамильтона. Уильям купил его у Ромни еще в первый приезд в Лондон. Модель на нем хороша… Ромни все твердил, что девушка, несмотря на все жизненные сложности, осталась чиста душой:

— Посмотрите, разве такая красота могла быть распутной? Распутная, она другая…

После каждого настойчивого письма Чарльза лорд подолгу стоял перед портретом, пытаясь понять, почему племянник отказывается от этой красоты и что он будет делать с ней сам.

Для себя решил: действительно только предоставит приют на полгода.

Она ведь приедет с матерью? Значит, их можно выдать за путешественниц, которые мимоходом заехали в Неаполь, но по какой-то причине задержались, например, боятся ездить сами и поживут в ожидании Гревилла. Вздохнув, лорд Гамильтон признавался сам себе, что Гревилл не собирается приезжать за своей пассией, значит, и лгать ни к чему.

Ладно, что-нибудь придумается, само собой. Только гостьям нужно сразу поставить условие: ему не мешать и не надоедать ни в каком виде. Определено время завтрака, обеда и ужина, если не успели или проспали, значит, скромно спросить у кухарки. В гостиной появляться пореже, в кабинет вообще нос не совать — это его вотчина.

В конце концов, вся вилла его вотчина, он арендовал ее вовсе не ради приема гостей, тем более навязанных.

Лорд начал сердиться сам на себя: ну что стоило резко отказать Чарльзу, не объяснять, почему это невозможно, а просто ответить: «Не хочу!» Почему он должен улаживать дела любовницы Чарльза, даже если она очень красива?

Досада росла по мере приближения дня приезда.

Да, он обязательно запретит громко распевать в его доме, играть на музыкальном инструменте (наверняка же красотка играет из рук вон плохо, а поет визгливо или фальшиво!), запретит громко разговаривать, и вообще… пусть вон лучше гуляют у залива. Воздухом дышат, это полезно.

Все, решено: в его дела не лезть, на глаза стараться не попадаться, не шуметь, ничего не требовать! Он готов давать им некоторые суммы на мелкие расходы, чтобы посещать местные лавочки, но не более. Надеяться, что лорд станет показывать простолюдинкам окрестности, глупо.

Конечно, она красива… молода… ей захочется выйти на прогулку или развлечься… что тогда? Нет, никаких развлечений, потерпит, у нее еще все впереди. Если у лорда случатся гости, надо придумать причину, по которой деревенская девчонка, явно не умеющая себя вести, не должна появляться в гостиной или галерее.

Вот еще, кстати, проблема: он забыл поинтересоваться, умеет ли красавица вести себя за столом? Потому что обучать умению пользоваться вилкой и ножом прямо на виду у слуг — значит вызвать их насмешки. Нет, уважая хозяина, слуги ничего не скажут, но лорду вовсе не хотелось, чтобы смеялись за спиной.

Вот навязал племянничек обузу! Размышляй тут, как заставить ее просидеть полгода тихо, словно мышка в норке.

Гревилл открыто обещал, что девчонка не будет строптивой, наоборот, твердил, что она послушна… Но лорд как-то скептически относился к этим обещаниям. Она что у Чарльза, рабыня, которую можно уложить в постель к кому угодно? Тогда почему Гревилл скрывает от девушки истинную причину ее отъезда?

И снова лорд Гамильтон досадовал сам на себя за уступчивость. Как обходиться с этой деревенской красоткой? Кажется, она достаточно воспитана, чтобы не плевать на пол или не ковырять в носу, но все равно выводить ее никуда нельзя, а чувствовать постоянное присутствие в доме чужих людей неудобно.