Но размышлять об Эмме было рано. Дядя оказался крепким орешком, он хвалил красоту девушки, целовал ее в лоб и щечку, но не больше. Никаких поползновений приблизить к себе, никаких намеков. Не считать же таковыми купленный у Ромни портрет Эммы?

И о том, что Гревилл единственный наследник, тоже ни слова. Похлопотать о женитьбе обещал, но несколько обтекаемо. Денег, правда, дал достаточно, но Гревилл рассчитывал на большее.

Лорд Гамильтон отбыл в Неаполь, Гревилл остался со своими проблемами. Ему стало казаться, что выхода нет, всюду одни траты, Эмма стоила ему слишком дорого, а дивидендов не принесла. Не желая позировать Ромни обнаженной, она, как натурщица, оплачивалась невысоко, толку от десятка спешно написанных портретов никакого, картин много, все восхищались, но никто не покупал.

И Гревилл, для которого Ромни уже написал десяток портретов любовницы, заказывать их перестал. Он осознал свою ошибку: выставить на продажу портрет Эммы значило признаться, что девушка у него. Просто сдавать ее в аренду Ромни хлопотно (приходилось договариваться на позирование ранним утром, чтобы ни с кем не столкнуться) и неприбыльно.

Чарльз относился к Эмме хорошо, какое-то время был даже в нее немного влюблен, но постепенно восхищения поубавилось, к красоте пригляделся, развивать таланты стало опасно, чтобы не устроила еще какой-нибудь концерт посреди Лондона, дяде оказалась не нужна.

Гревиллу стало жалко самого себя. Лорд Гамильтон попытался сосватать ему дочь графа Миддлтона, но неудачно, получил категорический отказ. Шансы на выгодный брак сокращались с каждым месяцем, шанс избавиться от надоевшей любовницы тоже. Ну не жениться же на ней?! Тем более, когда Гревилл понял, что в тупике, он стал винить во всем Эмму. Словно это она не сделала ничего, чтобы очаровать дядю, хотя девушка и не подозревала о такой необходимости.

Жаловаться Чарльз принялся своей давней любовнице, часами рассказывая о своих неурядицах и любовнице нынешней, которая не понимает, что пора тихо покинуть его дом.

Неизвестно, что было бы дальше, но через год в Лондон снова прибыл лорд Гамильтон. Нет, он приехал не ради Эммы или Чарльза, у лорда были свои дела коллекционера, он привез на продажу несколько дорогих вещиц. К тому же дела во владениях, нужно окончательно все оформить на себя и проверить, в каком состоянии имения в Шотландии.

Гревилл немедленно решил этим воспользоваться. Он отправился с дядей в его имения, а Эмма по его воле поехала сначала в Хаварден, а потом с дочкой на ближайший курорт. Это было больше похоже на ссылку чем на желание доставить удовольствие ей и девочке. Эмму словно отсылали, чтобы не сказала или не спросила лишнего. И уж тем более не навязывала им Эмму-младшую.

И снова Чарльзу ничего не удалось! Дядя хвалил красоту и скромность любовницы племянника. Но переманивать ее не собирался. Он проверил состояние имений, однако на сей раз премиальные не были столь большими.

Проводив лорда Гамильтона, Гревилл почувствовал, что задыхается. Отказ со стороны Миддлтона означал, что выгодно жениться вскоре не удастся, а потому строительство дома, которое он никак не мог закончить, бесполезно. Попытка продать дом тоже оказалась неудачной. Цены на недостроенную недвижимость были невысокими, к тому же покупателей не вполне устраивал то внешний вид, то необходимость перепланировки, то хлопоты, связанные с окончанием строительства.

В конце концов Гревилл продал дом настолько невыгодно, что даже не окупил услуги архитектора.

Отказавшись в целях экономии от съемного жилья в Лондоне, где большей частью укрывался от общения с любовницей, Чарльз теперь был вынужден ночевать в Эджуэр-Роу, то есть видеть Эмму и ее мать постоянно. Это обрадовало девушку, но совсем не радовало самого Гревилла.

Попытка продать свою коллекцию картин и погреб с дорогими винами тоже не принесла денег, сделка немыслимо затянулась, рискуя просто сорваться.

Денег не было, зато росли долги, стало казаться, что все неприятности начались с появлением в его жизни Эммы, и это, конечно, не способствовало хорошим отношениям.

И все равно Гревилл не терял надежды сбыть Эмму своему дяде. Он с утроенной энергией принялся обучать девушку светским манерам и правилам поведения в обществе, учил грамотно писать (этому Эмма не научится никогда, даже через десять лет ее письма будут больше похожи на каракули безграмотной деревенской девчонки, чем на письмо леди).

Если бы Эмма знала, сколько и какие усилия приложил Чарльз Гревилл, чтобы сплавить ее дяде в Неаполь, наверняка ушла бы пешком из его дома куда глаза глядят! Но Чарльз не столь глуп, чтобы рассказывать наивной молодой женщине о своих попытках ее куда-нибудь сбыть с рук.

В Неаполь летели письма племянника дяде, где помимо коротких отчетов о делах в имениях и новинках художественных аукционов имелись пространные рассуждения о прелести Эммы и ее многочисленных неоспоримых достоинствах.

Лорд Гамильтон сопротивлялся:

«Если ты полагаешь, что Неаполь большой город и потому в нем можно скрыть что угодно и кого угодно, то могу возразить. Неаполь сродни провинции, здесь каждый человек на виду, каждый поступок обсуждаем. Если ты, молодой человек, содержишь красивую девушку в небольшом домике на окраине Лондона, об этом может никто не знать. Но если я, посол Англии при дворе Его Величества короля Обеих Сицилий, заведу себе пассию, об этом узнают все, и прежде всего в Лондоне. Ты желаешь моей отставки? Может, проще дать деньги на содержание твоей красотки и умницы где-нибудь в тихом местечке?»

Гревилл убеждал, что Эмму вовсе не обязательно держать на территории посольства, что она может жить вдали от центра города в маленьком домике с матерью, а сам лорд захаживать туда отдыхать душой… Что он только ни писал, дядя оставался стоек:

«Я старый больной человек, мне не нужна любовница. Разве что жена…»

Вот последнее и приводило Чарльза в ужас, потому что жена означала право на наследство!

Гревилл решил объясниться с дядей открыто. Он честно описал свое положение, намерение жениться и невозможность сделать это, пока Эмма с ним. Рассказал также о надежде на наследство (живите долго, дорогой дядя!), но лишь как хороший довод в выгодном сватовстве.

«Мне иначе никак, если я не женюсь, то хоть по миру иди».

Гамильтон ответил тоже прямо и честно:

«Единственным наследником назван ты, завещание составлено сразу после смерти моей супруги. Все коллекции и мои имения достанутся тебе, Чарльз. А вот от девушки уволь. Она любит тебя, а ко мне сможет отнестись только с уважением, и то если никогда не узнает, что мы с тобой о ней торговались. Взять ее к себе — значит взять ответственность за ее жизнь, ее судьбу. А если она полюбит кого-то другого, более молодого и красивого? Чувствовать себя рогоносцем или отказать ей в опеке? Кроме того, подумай и о чувствах самой Эммы, как она перенесет вот такое удаление от тебя. И не нужно расписывать ее чистоплотность и прелесть как любовницы, какой из меня любовник для молодой девушки!»

Щепетильность дяди приводила Гревилла в отчаянье! Чертов аристократ! Как он не понимает, что Чарльзу нужна уверенность, что у него нет наглой красотки, способной прибрать к рукам действительно прибрать к рукам действительно ценные коллекции и его деньги? Сегодня такой нет, а как можно поручиться, что не появится завтра?

Он заботится о чувствах Эммы… Это, конечно, хорошо, лорд Гамильтон весьма тактичен и добр, но не лучше ли подумать о чувствах племянника, которого скоро выставят из дома вместе с этой чуткой Эммой! Только Эмма быстро утешится, найдя себе очередного Гарри или Чарльза, а куда деваться ему? Расчеты на постройку и последующую продажу дома не оправдались, на быструю и выгодную женитьбу тоже. Меняется правительство, значит, придется уходить с должности и ему, что тогда, куда тогда девать Эмму. А есть еще ее мать и ребенок!

Больше всего Гревилл корил себя за то, что вообще задумал эту авантюру — взять к себе девушку. Можно было обойтись проститутками, по крайней мере, никакой ответственности.