Япония устало забрался на кровать, уткнувшись лицом в подушку и закрыл глаза. Горячие солёные слёзы пеленой укрывали взор, когда он насилу повернул голову, потому что было тяжело дышать в подушку. Он запустил пальцы в волосы, размазывая слёзы по лицу, чувствуя, как невыносимая дрожь вновь вернулась, вместе с леденящим холодом. Сдавленно всхлипнув, он свернулся калачиком, уставившись взглядом в стену. Не хотелось спать, но Япония был таким уставшим, что выспаться сейчас было для него жизненно необходимым. Опустив веки, он почувствовал, как болезненно жгут покрасневшие от слёз глаза. Шумел ветер, шептал что-то неразборчивое, стуча в окно ветвями деревьев. Голова болела, кровь стучала в ушах, сердце тяжело сдавило, нос заложило, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. В придачу ко всему этому ещё и руки изнеможённо ныли. Закрыв глаза, Кику едва заставил себя уснуть, лишь для того, чтоб завтра чувствовать себя не так плохо.

***

Он тяжело дышал, пытаясь неровными вдохами и паническими выдохами снять напряжение, стиснувшее лёгкие. Пальцы до побеления сжимали рукоять катаны, но руки всё равно подрагивали от усталости. Ветер шумел в ушах, леденил мокрую от воды одежду. На лице отчётливо ощущалась засохшая кровь, смешанная с грязью. Воздух был пропитан трупным запахом, так что Японии приходилось всё время закрывать лицо рукавом. Небо было серым и мрачным, затянутым дождевыми тучами, под стать тому, что творилось под ним. Кику спускался со ступенек, залитых тёмно-алым, похожим на торжественно уложенный ковёр. Под сапогом с противным чавканьем сломался чей-то крохотный череп, заставив Хонду пренебрежительно скривить губы. Улицы Нанкина ему никогда не нравились, а сейчас и подавно. Всего через пару часов он должен был подойти к порту на реке, чтоб отправиться домой. Сердце тревожно стучало, нельзя было остановить свой взгляд на чём-то одном: не хотелось смотреть на трупы, беспорядочно лежащие под ногами, небо медленно становилось серо-красным, как мощёная дорога внизу. По коже Японии пробежались мурашки, когда он случайно пнул одно из детских тел ногой, и оно покатилось вниз по ступенькам, ударившись о землю с глухим звуком, словно кто-то бросил небольшой мешок картошки. У некоторых лица были искажены в порыве ужаса, другие приобрели умиротворённое выражение, у единиц лица были деформированы и изодраны так, что и не узнаешь в них человеческих. Устало потерев глаза, Кику осмотрелся по сторонам, пытаясь отыскать взглядом хоть кого-то, кто тоже направляется в порт, лелея в голове мысли, что он обязательно будет возвращаться не один, иначе никогда не сможет отвлечься и забыть о хрустнувшем черепе под ногой. Но с другой стороны Япония даже сладостно радовался тому, что смог побывать в Нанкине. Много чего ненужного скопилось в его мыслях и душе, делая сердце свинцовым и тяжёлым, окаменелым и холодным, бьющимся лишь по инерции. Всё это нужно было куда-то девать, кому-то отдавать, а сваливать груз злости и печали на близких совершенно не хотелось, потому Япония до последнего ждал, когда подвернётся нужный случай и он сможет угадать с подходящим временем, чтоб хоть немного успокоиться. И чем ближе становился день, когда он должен был отдохнуть от всего и умиротворённо отсидеться в каком-нибудь тихом японском городке, тем чаще Германия напоминал, что Кику сильно вымотан и должен позволять себе отдохнуть, всё чаще Италия пытался его обнять и хоть как-то приободрить. Хонда невольно улыбнулся собственным мыслям, бросая взгляд на реку Янцзы, берег которой был завален трупами.

Нет, всё-таки если никто не идёт к порту, то определённо не время возвращаться. Нужно в последний раз всё проверить. Едва слышно свистнули ножны, когда он достал катану, возвращаясь по той же избитой, засыпанной пеплом и песком дороге, по которой и пришел. В городе не было ничего, кроме перепаханных, но всё равно заброшенных огородов, искривившихся, уродливых чёрных домов, какой-то ближе к центру города горел, поднимая в и без того грязное небо ещё больше чёрного едкого дыма. Столб гари то ровно поднимался, как медленно ползущая змея, то резко извивался, как кнут, занесённый для удара, отравляя облака, закрывая солнце. Япония неспешно бродил по городу, пересекаясь взглядом разве что с парой солдат и с пустыми рыбьими глазами тысяч трупов, бесцеремонно валяющимися где попало. Тихо ступая, Кику увлечённо осматривался по сторонам, держа в руке катану. Он зашёл в первый попавшийся дом, который был наименее разрушенным и мерзким, медленно прошёлся по полу в гостиной. Когда он повернул голову вправо, его затёкшая шея слабо заныла. Взобравшись по ступенькам на верхний этаж, Хонда без особого энтузиазма осмотрелся по сторонам, рассматривая предметы быта и разного рода ненужный хлам, разбросанный повсюду. Когда он повернулся, чтоб уходить, то бочка с рисом, стоявшая в самом дальнем углу, едва заметно дрогнула и если бы Кику был в доме ещё с кем-то, то точно не услышал бы ничего особенного. Но, как назло, Япония был один. Глубокой низкой нотой внутри дрожала тревога, как случайно задетая пальцами струна гитары, нагоняя мрачности и безысходности в сложившуюся ситуацию.

Кику слишком сильно тянет время, слишком долго решает, а ведь разбираться с такими вещами всегда надо быстро. Если в доме заводятся вредители, то их всегда пытаются убить как можно быстрее, именно так говорил Хонде Германия, когда его серый и с виду суровый кот поймал мышь и принёс в дом, чтоб похвастаться. И примерно то же самое Германия говорил, когда они прощались в порту, но уже в совершенно ином контексте. Тогда от его слов вдоль позвоночника у Кику пробежали мурашки. А когда Германия узнает о том, что он натворил, то мурашки вдоль позвоночника пробегут уже у Людвига. Поэтому, пытаясь таким образом оправдать собственные действия, Япония быстрым шагом вышел из дома, убрав катану обратно в ножны, пытаясь сделать это не слишком громко, чтоб никто не зашёл и ни в коем случае не сбил этот маленький акт охоты. Кику знал, что возле дома есть уцелевшее дерево, по которому можно забраться в окно второго этажа так быстро, как только можно. Взбираясь по дереву, Япония невольно спросил себя: «Почему я вообще это делаю?», и это, несомненно, был хороший вопрос. Хонда частенько задавал его себе, но в совершенно разных ситуациях: когда делал различной степени глупость, или же когда ошибался где-то, громко и с шумом, на весь мир опозорившись своей ужасной ошибкой и ещё в сотни тысяч иных ситуаций, когда он заставлял себя остановиться, обдумать всё, что он делал сегодня, а то и всю эту неделю, а временами даже столетие. Но сейчас у Кику явно не было времени на размышления, потому он лихо забрался на второй этаж через окно, беззвучно, подобно коту Германии, что охотился на крупную мышь, прятавшуюся среди ящиков. Пробираясь к бочке с рисом по ящикам, взвешивая каждый свой шаг, Япония медленно достал катану, встав на ящике возле бочки так, чтоб нависать аккурат над рисом, с занесённой над головой катаной, вслушиваясь в каждый шорох, доносящийся оттуда. Не дождавшись каких-либо признаков жизни, он вслепую вогнал лезвие в белый рис, раздался сдавленный крик, быстро перерастающий в истошный детский визг, отчего Хонда поморщился и поспешно вытащил катану из бочки, быстро отпрянув.

Из риса выкарабкалась тощая девочка в грязном изодранном платье. Япония задел только её плечо и ногу, да и то не слишком сильно, видимо, трясущиеся руки дали о себе знать. Она приглушённо плакала, забиваясь в угол, прижавшись спиной к стене, словно думая, что если она достаточно выплачет и сожмётся в клубок, то её никто не тронет. Широкими, полными ужаса глазами, она уставилась на Кику, будто он был прокажённым. Иной реакции Хонда и не ждал. Судя по синякам на ногах и руках, её уже один раз ловили, но она как-то умудрилась сбежать. А учитывая, как сильно она паникует при виде Хонды, словно загнанный в угол зверь, её успели не только поймать. Тяжело вздохнув, Япония покосился на бочку, пытаясь угадать остался там кто-то или же нет. Удостоверившись, что девочка была одна, Кику сделал пару шагов в её сторону так, чтоб закрывать путь к двери. Она что-то несвязно бормотала на китайском, повторяя одно и то же, скорее всего, умоляя о чём-то. Хонда нахмурился, вытирая катану рукавом, после чего убирая её в ножны — возможно, не самое лучшее его обращение с клинком, но сейчас не было времени на все нужные процедуры ухода за оружием. Япония присел на корточки рядом с девочкой, отчего она испуганно прижалась к стене спиной, не переставая шумно хныкать и судорожно держаться за раненное плечо. Он улыбнулся, но получилось как-то сломано, словно он пришёл на похороны её дедушки, которого в глаза не видел, и пытался её успокоить. Япония схватил её за горло, всем своим весом прижав к стене, опускаясь на колени. Она затрепыхалась в попытках вырваться или извернуться и ударить его, но Кику держал слишком крепко. Достав из-за пояса вакидзаси, Хонда прислонил лезвие к животу девочки, отчего она застыла, боясь пошевелиться. Чувствуя, как пульсирует под пальцами артерия, Кику слабо прищурился, сильнее сжимая рукоять вакидзаси, но лезвие так и не сдвинулось. Девочка закашлялась, всё ещё пытаясь оттолкнуть Хонду и убрать его руку со своего горла. Сердито нахмурившись, Япония схватил её за запястье, обозлённо дёрнул вверх и, подобравшись ближе, придавил коленом другую руку к полу. Кричала она настолько истошно, что Хонде заложило уши.