Людвиг замолк, отведя взгляд к камину. Он дышал тихо и размеренно, с лёгким сопением. Япония старался дышать почти беззвучно. Судя по тому, как Германия задумчиво смотрит в пол, его полностью поглотили мысли. Иногда Япония чувствовал то же самое, потому уважительно не нарушал тишину. Спустя полминуты молчания Людвиг посмотрел Кику в глаза, слабо улыбнулся и склонил голову набок.
— И всё же, — он говорил зачарованным полушёпотом, отчего Хонда ощутил себя так, словно ему доверяют самую страшную тайну в мире. — Ты очень похож на котёнка.
От этого сравнения Японии стало не по себе: вдоль позвоночника проскользнул могильный холод, по телу пробежались мурашки. В голове закружилось, кровь застучала в ушах и Кику ощутил, как его сейчас стошнит, но он сделал над собой усилие и сглотнул застрявший в горле комок, улыбнувшись Германии. Каждый раз, когда Германия упоминал котят, Япония возвращался в недавнее прошлое, которое, казалось, было лишь вчера и всё ещё можно исправить, но неприятные ощущения говорили о том, что это прошлое безвозвратно утрачено. Кику с робким видом дотронулся пальцами до руки Германии, боязливо покосившись на него. Людвиг улыбнулся — не слишком сильно, но всё равно заметно — подобно тому, как улыбаются воистину счастливые люди, преимущественно по воскресным утрам, или дети в свой день рождения, открывшие подарки, которые они так долго ждали. Посмотрев на часы, Япония вздрогнул — настало время прощаться. Неохотно поднявшись со своего места на подлокотнике кресла, Кику забрал свою шубу, небрежно повешенную на стене за крючок. Германия провёл его до самой двери и вежливо попрощался. Ещё более неохотно Хонда отважно вышел за дверь, где его поджидала непроглядная тьма, снег, царапающий лицо, и что-то скрытое, невидимое, желающее сомкнуть свою пасть на его шее, разодрать когтями живот, впиваясь зубами во внутренности, ликующе завывая и потявкивая. Япония не сдержался и оглянулся, посмотрев на Германию, что стоял в дверном проёме, лихорадочно вцепившись в шубу, чтоб не так сильно мёрзнуть. Кику коротко кивнул ему, после чего развернулся и пошёл вперёд размеренным и уверенным шагом. Ему всё ещё было жутко из-за такого небрежного сравнения Германии: Хонда уже много раз слышал от него, что похож на котёнка, но сам Кику этого сходства никак не мог увидеть, сколько бы часов не провёл перед зеркалом. И каждый раз его окутывал необъяснимый ужас, подобный тому, что испытываешь при нахождении в комнате, окутанной мраком, с отчётливым ощущением того, как кто-то дышит прямо в спину. Япония на секунду замешкался, стараясь не обращать внимания на ледяной ветер и колкий снег, летящий в лицо — у него возникло странное чувство недосказанности, словно он забыл сказать что-то важное, а теперь уж и вовсе не вспомнит, сколько бы ни старался. Недосказанность очень быстро породила за собой беспричинную, казалось бы, тревогу. Хонда заставлял себя шагать дальше по сугробам, несмотря на то, что он практически выбился из сил — в памяти ещё виднелись яркие картины горящего камина, отчего хотелось упасть в снег, воображая, что это уютное, пропитанное теплом, кресло. Япония мотнул головой, отгоняя бредовые мысли: растерянно оглянувшись по сторонам, он увидел совсем недалеко тёмный мост, протянувшийся над рекой — до лихорадочной дрожи знакомый. Завтра должно будет начаться очередное собрание, на котором страны Союзных Сил решат, что же, в конце концов, делать со страной по имени Германия: Японии сразу не понравились эти собрания. По большей части потому, что он должен был вежливо улыбаться, временами говорить с кем-то на отвлечённые темы, а голосовать он мог лишь за то, что выбирает Америка, но иного выбора у Кику попросту не было. И даже если ему придётся отправить собственного друга в самое пекло, он покорно отправит, натянуто растягивая уголки губ в смиренной улыбке. От таких мыслей Хонда ещё раз всхлипнул.
