А потом Япония вспоминал о Кано, когда последний громко мяукал и пытался привлечь хоть чьё-нибудь внимание. С трудом поднимаясь на едва дрожащих руках, Кику мысленно проклинал себя, войну и котёнка, до тех пор, пока зверёк не начинал мурлыкать и тереться ему о ноги, прогоняя прочь все неприятные мысли. Германия, сидящий в кресле, обычно спрашивал, куда это Япония так поздно собрался, а потом, получив ответ, и сам вспоминал о котёнке, поднимался с кресла, отложив куда-то книгу, находил своё тёмно-серое пальто, забирал заранее написанные на печатной машинке объявления. К ним были прикреплены фотографии Кано, над которыми Япония корпел целыми неделями — нужно было проявить множество плёнки, а ещё сфотографировать зверька так, чтоб его было видно. Многие из таких листовок позже могли найтись в самых неожиданных местах. Обычно их срывали люди, временами ветер, а однажды Кику видел, как низко развешенное объявление украла собака. Конечно, мало кому нравилась такая кипа листовок, развешенных по всему Берлину, но Япония мало заботился о том, что думают другие люди. Обычно его волновал лишь холод и дождь, которые ходили за ними всюду, в какую бы подворотню они не заходили. У Германии откуда-то находился зонтик, который он, как оказалось, таскал с собой всё это время. Улицы Берлина под вечер практически полностью пустовали, наполняясь разве что туманом и холодным ветром. Из-за множества луж, оставшихся после дождя, дороги под ногами блестели от лунного света, походя на гладкие серебряные зеркала. Кику любил вслушиваться в размеренный стук дождя по ткани зонтика, похожий на нетерпеливое постукивание пальцами.
А после они возвращались домой к Германии, Япония сразу же ложился спать, вслушиваясь в ноющую свинцовую усталость по всему телу. Таким образом проходили несколько дней подряд, подобные однообразной детской карусели, что кружилась без остановки, открывая взгляду одни и те же цвета и очертания, повторяясь, как по чьему-то проклятию. Хонда всё время хотел отдохнуть, даже если только проснулся. Он просыпался утром, всё ещё сонный, долго смотрел в потолок. Ему хотелось снова стать маленьким ребёнком, спокойно играться в саду и строить различные миниатюрные модельки для развлечения своей требовательной детской души. А после он всё-таки поднимался с кровати, несмотря на усталость, потому что в ином случае он пропустит тренировку и на следующий раз ничего не сможет понять.
Но однажды эта карусель резко остановилась, сбросив с себя ошеломлённого Кику, что упал на асфальт, изодрав руки в кровь. Утром, когда Хонда зашёл в гостиную, Германия стоял возле шкафа. Как только он увидел Японию, то сразу же сердито нахмурился, опёршись о шкаф спиной, и сложил руки на груди, тяжело вздыхая. Сразу становилось ясно, что он сейчас начнёт серьёзный разговор, который с большой вероятностью закончится плохо для обеих сторон. Япония невольно ощутил себя провинившимся, беспомощным, полностью виноватым и лишённым всякой возможности к спасению. Германия кивнул в сторону дивана, приказывая Японии сесть. Хонда всё так же продолжил стоять на месте, упрямо протестуя молчаливым взглядам Германии. Поначалу последний раздражённо нахмурился, но потом понял, что это бесполезно, и его лицо приобрело хладнокровное выражение. Германия тяжело вздохнул, Кику заметил пару мелких ссадин и синяков на его руках — Япония уверен, что Германии приходилось ничуть не легче, чем ему.
— Мне не очень хочется тебе это говорить, — Германия отвёл взгляд в сторону, неловко закашлявшись. — Не люблю указывать на чужие ошибки, но скоро уже зима, а ты так и не нашёл хозяев для котёнка.
— Видимо, он никому не нравится, — Хонда пожал плечами. — Наверное, всё дело в хвосте.
— Прости, но содержать его я просто не могу, — Германия опечаленно вздохнул, цокнув языком. — До конца дня, будь добр, найди ему дом, иначе я сам разберусь.
— Каким образом? — Кику настороженно выгнул бровь, но это было практически незаметно. Его собеседник замялся, оставив вопрос без ответа. Что-то в душе Кику тревожно заворочалось.
— Не то, чтоб я этому радовался, — Германия попытался улыбнуться, чтоб хоть немного облегчить ситуацию: Япония часто замечал, как делает так в разговорах с Италией, но Кику этот дипломатический ход не помог.
— Надеюсь, ты понимаешь, что я говорю это исключительно из-за тяжёлых обстоятельств, — от этих слов Кику стало не по себе: Германия не был лишён чувства жалости к обездоленным и иногда это играло с ним злые шутки, но сейчас он сам на себя не походил. Его взгляд был холодным и раздражённым, весь его внешний вид почти кричал «мне скучно вести этот разговор». Хотя Кику именно чего-то подобного и ожидал. В воздухе повисла напряжённая тишина, разговор явно зашёл в тупик.
Вытерев вспотевшие ладони о штаны, Япония молча взял листовки и вышел на улицу, даже толком не одевшись под погоду. Он просто выбежал на улицу, с настойчивым видом развешивая объявления. Его не волновал рокот грома, которым угрожали тёмно-серые густые облака, нависшие над головой, даже когда пошёл дождь, Хонда, сердито хмурясь, оставлял листовки везде, где только мог: забирался на деревья, оставлял их под порогами, оставлял зажатыми в дверях, прикреплял к ошейникам собак, даже клал листовки на капоты машин, прижимая их камнями. В беспомощном отчаянии и тихом ужасе бродил по улицам, дрожа от холода, как брошенный кем-то зверь, не имеющий ни малейшего пристанища. Япония чувствовал, как тревожность ворочается сильнее, смешиваясь с испугом и раздражённостью, приобретая лёгкий оттенок досады. Он не знал из-за чего именно разозлился — с какой-то стороны это даже злостью не назвать. Но приглушённая, сдавленная где-то внутри обида выла и жгла, сколько бы Кику ни пытался её заглушить, она лишь разгоралась сильнее. Дождь с каждой минутой только усиливался, по акварельным дорогам ручьями текла вода, заполняя утреннюю дождливо-серую тишину шумным звоном. На улицах было так же пусто, как и поздним вечером: небо ещё не успело проясниться, лишь понемногу наполняясь синевой, наполовину затянутое тучами, да и в дождь мало кому хотелось выходить из уютного дома. Сильный морозный ветер забирался под рубашку, холодил кожу, вырывая из рук листовки, свирепо метая объявления в стороны и унося их куда-то далеко вперёд. Конечно, ничего не изменится даже если Япония завалит этими листовками весь Берлин — развешивая объявления сейчас, он всего лишь пытается успокоить самого себя, убедиться, что ещё не всё потеряно. От воспоминания о плохо скрытой угрозе в голосе Германии вдоль позвоночника Японии пробежались мурашки. В своей смехотворной панике он был жалок — Кику воротило от собственной неспособности преодолеть такие элементарные трудности, как найти новый дом для Кано. Хонда пережил множество войн и катастроф — столько, сколько никогда не выдержит ни один человек, а справиться с такой проблемой он не мог. Хотя здесь нет его вины, он сделал всё, что в его силах, но всё равно его не покидало ощущение того, что он нечто упускает, не видит возможностей, которые находятся прямо у него перед глазами. Только когда оставшиеся объявления размокли и изорвались, Хонда немного успокоился. Промокший до нитки, он устало вытер лицо рукавом, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. В плохую погоду у него всегда повышалось и без того высокое давление, отчего он очень рано просыпался и бесцельно бродил по округе, как привидение из старых легенд.
Вернувшись в дом Германии, Япония никого кроме Кано и трёх собак не застал: ещё один кот, живущий у Людвига, часто выходил из дома, но лишь в строго указанное время — Кику всегда считал, что коты исключительно свободолюбивые животные и дрессировке не поддаются, может, даже больше, чем люди. И допустимость одного лишь факта, что Германия умудрился выдрессировать своего кота, приводил в ужас. За свою долгую жизнь Кику встречал множество различных котов. И все они не были лишены остатков благородия и самоуважения: многие не давались в руки сразу же и горделиво водили в стороны хвостом, когда их хотели погладить. Иногда Япония задумывался о том, как кошачьи ведут свой быт, пока никто из людей не видит. Наверняка юные котята, играясь, воображают себя доблестными первобытными хищниками, отважными воинами или всем иным, что взбредёт в их головы. Юные кошки сидят поздними вечерами на ограде, в сотый раз нервно вылизываясь, осматриваясь по сторонам, выжидая своего возлюбленного. Старые кошки и коты собираются в небольшие компании, обсуждая молодняк, ведя седыми усами в воздухе и жалуясь на хвост, который болит к дождю. А молодые крепкие коты тайно собираются в подвалах, на чердаках или где-нибудь в тёмном тихом месте, втихую разговаривая обо всём, что им не нравилось в жизни, указывая на виноватых хозяев. Они молчаливо кивали, недовольно хлестая хвостами по бокам и приговаривая: «Да, нужно что-то менять, безусловно». Может, однажды они хоть что-то сделают, но пока ограничивались одними разговорами.
