Кровь деда Тихомира закипала. Во время погони он забыл обо всём: о возрасте, о костях и остатках мышц 90-летней давности, об этом дьявольском окружении, от которого вода могла покрыться коркой льда, а зубы – превратиться в кастаньеты, отбивающие нервный ритм. Даже Джек, бедный Джек, сам вызвавшийся в это приключение, окончательно отошёл на второй план. Только незнакомец. Только мрачная тень, приковавшая к себе внимание с того проклятого холма, на которую они обратили внимание, когда человеческая сущность, призывающая уйти, развернуться и бросить это место к чёртовой матери, проиграла, и расплывчатая клякса увлекла их за собой. И они поддались. Почему?

Потому что один из них знал жуткую правду, которая могла последовать за исчезновением человека в проломе с энергетическим барьером. И если бы он достиг своей цели, покуда до этого поглощения уже был совершён сбор необходимых человеческих душ, пришлось бы готовиться к судному дню.

– Мракобесие! – прорычал старец, как только его тело переместилось на другую сторону. – Где ты? И кто ты, человек?!

Человек не спешил с ответом. Окружение было на его стороне. Казалось, что тьма свисает с едва заметных стен пещеры сгустками и вот-вот начнёт капать и пачкать одежду; сейчас эта жижа зальёт глаза и тогда шансов выбраться отсюда живым не останется вообще. Такого пленения Иваныч не пожелал бы и злейшему врагу. Можно ли было двигаться через подобную пелену, не боясь оказаться в волчьей яме или ловушке, испепеляющей тебя заживо, как ту полянку около входа? Выбора не оставалось. Вернее, его уже сделал незнакомец, чьё дыхание должно было доноситься поблизости. Должно, но не доносилось! И тут Тихомир Иваныч крепко задумался: «А человек ли это вовсе?»

Старец пошёл вперёд. Тяжелый пещерный воздух больно бил по разгоряченным от беготни лёгким. Он выставил руки вперёд, делая каждый шаг так, будто пересекает кишащую аллигаторами Амазонку ночью, под лунным светом и по головам рептилий. Один аккуратный шажок. Другой. Воображение рисовало картины из пещеры троллей, где пол устлан костьми вперемешку с останками убитых животных. Сами тролли, прекрасно чувствовавшие себя в ночное время, давно промышляли снаружи в поисках свежих жертв, а он, старый дурак, забрался в их логово, чтобы докопаться до истины и, возможно, предотвратить конец света.

Сделав ещё пару шагов, дед Тихомир понял, что подстроился под темноту, так как давление больше не терзало трещащую по швам голову, и глаза могли сфокусироваться на мелькающих силуэтах вдалеке. Сказать, что они не понравились ему – отнюдь; старца терзали совершенно иные тревоги, и теперь сердце забилось так, как никогда прежде. Из-за поворота стали выглядывать отблески мистического свечения, раскрывшие наскальную роспись – целая россыпь рунических знаков, с виду насчитывающих не одну тысячу лет до нашей эры. Пещера, как потом догадался старик, была воплощением заклинания такой силы, что легко бы заставила планету крутиться в обратном направлении. Знаки питали её, как плутониевый стержень насыщает энергией атомный реактор. И в самом центре этого колдовства сейчас оказался он и его дорожный мешок, переброшенный через плечо.

Ландшафт уходящих вдаль стен понемногу стал меняться, а плотность знаков возрастала. Вскоре он дошёл до участка, когда, спрятавшись за выступом, увидел настоящую гирлянду из символов, стекающихся к – Тихомир слегка высунулся из-за каменной преграды – огромной двери! Прямоугольное изваяние чуть подавалось наружу. Оно было скорее похоже на саркофаг, замурованный в стене, а вовсе не на обычную «Калитку в другой мир», как подумал про себя дед. Саркофаг отличался мощной защитой, способной выстоять против любого оружия. Помимо внушительного вида, его вдобавок окутывала полупрозрачная аура, которая считывала каждого, кто осмеливался приблизиться к этому проходу. Если бы не она, не плотный воздушный поток, Джек мог оказаться рядом, в этой смертельно опасной пещере, но живым. Как пролез сам Тихомир – остаётся загадкой.

Зачатки мыслей насчёт пропавшей собаки были изгнаны появлением призывателя. Тихомир ужаснулся, когда к двери приблизился не кто иной, как Фёдор из соседнего посёлка. Старик правильно делал, что выжидал и держался на расстоянии – лицо Фёдора исказилось, впало, изо рта капала слюна, а сам он шаркал, загребая ногами.

Когда Фёдор начал медленно проговаривать одному ему ведомые слова на каком-то мистическом наречии, Иваныч понял, что перед ним самый настоящий призыватель, потерявший человеческую природу, и приближаться к нему – обрекать себя на гибель.

Тихомир Иваныч не покидал укрытия, хотя зло, скрывающееся в недрах такого жуткого места, возможно, совсем рядом, уже знало о его присутствии. Возможно, даже само вело старика, чтобы отомстить после случая с вторжением в деревне. Фёдор, вернее, то, что когда-то было им (правда, человеческие черты он не потерял – стрижка «Горшок», целая рубашка со штанами, кроссовки с тремя полосками и кожа без единого прыща, натянувшаяся на продолговатом лице) тоже чувствовал чужую, но по-своему родную энергетику, ибо манящая его сила резко отличалась от привычного, скажем так, доброго мира. Однако, сопротивляться не было сил.

Губы Фёдора едва шевелились, ему не требовалось кричать, чтобы запустить реакцию, которая не заставила себя долго ждать. В первые мгновение не было ничего, кроме невнятного бормотания. Через минуту рунического диктанта по всем поверхностям пошла легкая вибрация. Дальше она начала бешено нарастать. Когда у Тихомира затряслись кишки, а весь обод двери расчертил мертвецкий синеватый луч, старец понял, что промедление и страх, сковавший тело, превратят в пепел всю их экспедицию и гибель Джека, о которой он ещё не догадывался, станет напрасной.

Потребовалось чудовищное усилие, чтобы рука деда добралась до мешковидной походной сумки. Он прощупал содержимое, удостоверившись в наличии нужной ему вещи, и на какой-то момент переключил мысли на Фёдора, сильно зажмурившись, будто собирается разорвать его на части. Тщетно. Между призывателем и саркофагом установилась слишком прочная связь, чтобы кто-нибудь извне смог нарушить её, чересчур прочная. Лоб старика разгладился, и его взору предстало зрелище, куда хуже, чем было до опущенных век.

Огненный свет проник в тело Фёдора. Тот неестественно прогнулся назад, не выдержав напора. Зарево циркулировало энергетическим потоком от двери к призывателю и обратно. Тем временем, дрожь превратилась в землетрясение. Ещё пара мгновений – и навсегда замурованное нечто по ту сторону выбралось бы наружу.

Рука Тихомира на этот раз гребком нырнула в сумку и вернулась в прежнее положение уже с запасным планом – обрезом. Старец не особо доверял этому способу, несмотря на то, что проговорил тонну молитв и окропил ствол святой водой. Он и сейчас перебирал всех святых, мучеников и обращался ко всем известным богам, вплоть до африканских племенных, параллельно взводя курок.

Иваныч выпрыгнул из укрытия в полный рост, будто приготовившись к последнему бою в своей жизни.

(Федя, прости меня) – проговорил он про себя.

Раздался грохот выстрела, за ним сразу же последовал второй, после которого дед машинально забросил ещё пару патронов 12-го калибра.

И не зря – первые залпы достигли цели: картечь разнесла часть головы, отбросив ошмётки из волос с кожей в дальний угол; челюсть превратилась в месиво, а из свежих ран хлестала кровь.

(Вдруг всё это плод его воображения? Вдруг я стал убийцей? Вдруг меня одурманили?)

Однако, яростный свет выстрелы не остановили. Теле по-прежнему было пронизано энергетическим потоком.

– Господь Всемогущий! – Тихомир Иваныч в открытую пошёл на врага, произнося молитву стальным голосом.

Дуло обреза извергло две новых порции дроби. Выстрелы прошли чуть ниже, обнажив шею и раздробив плечи призывателя. Свет не ослабевал.

– Отец наш небесный! – дуплет снова пополнил дуло.

Громкие хлопки эхом разнеслись по всему гроту. Казалось, что в любой момент рухнут стены. Уши деда Тихомира заложило, но ему было всё равно.