Как ни странно, он даже увидел сон.

Он стоял посреди пустыни красноватого песка, усеянной чёрными обломками. Песок был сухим, мелким и подвижным, небольшие дюны всё время перемещались под ветром. Но стоило Эрику сделать пару шагов, как он увидел, что в углублениях его следов проступает влага. Алая, горячая влага. Кипящая кровь. Небо было подёрнуто пыльной дымкой, но за ней переливалось всеми возможными и невозможными цветами, немыслимыми сочетаниями, болезненно яркими вспышками и чернотой настолько абсолютной, что казалось, она способна поглотить всё живое даже на огромном расстоянии. Извращённые, нездоровые краски Имматериума.

Вскоре Эрик заметил и другое: пыльная дымка была неоднородна, и более плотные участки принимали странные и жуткие очертания. Перед капитаном проплывали призрачные лица, искажённые гримасой боли и ужаса, застывшие в безмолвном крике, скрюченные уродливые фигуры с непропорционально длинными конечностями, слишком большим количеством суставов, с глазами по всему телу, с непропорционально большими или наоборот крошечными головами, тощие и непомерно раздутые.

Эрик попробовал зажмуриться, но порождения кошмара словно просачивались через его закрытые веки и проплывали перед его внутренним взором. Бесполезно было пытаться отрешиться от этого. Хотелось кричать, но звуки застревали в горле, так и не выходя наружу, скапливались там липким холодным комком страха, который готов был разлиться по всему существу капитана, затопить его сознание, выплеснуться наружу волной паники.

Чтобы хоть как-то справиться с собой, он пошёл к ближайшим чёрным обломкам, и походка вышла неуклюжей, какой-то деревянной. Но от движения становилось немного легче, и Эрик шёл и шёл, пока не понял, что обломки — это занесённые песком остовы погибших кораблей самых разных эпох: от первых выдолбленных лодок, на которых древний человек отправлялся рыбачить в море, до гигантских многокилометровых линкоров, бороздивших просторы космоса. Все они были собраны здесь и перемешаны с кровавым песком.

Вскоре Эрик добрался до гигантского неправильного конуса, вытянутого и вздымающегося вверх на десятки метров — и узнал таранный нос имперского крейсера. Даже оббитые крылья аквилы ещё были различимы. Рядом с ним, словно скелет неведомой морской рептилии, зияя пустотой между почерневшими деревянными рёбрами, покоился остов драккара.

И вдруг оказалось, что на нём сидит птица. Именно так: Эрик готов был поклясться, что секунду назад никакой птицы не было, но она появилась и как будто всегда здесь сидела. Она была размером с крупного орла, но перья её переливались такими же безумными переходами цвета, как небеса, гребень на затылке, казалось, шевелился сам по себе, а чёрные глаза-бусинки казались удивительно разумными. В них светился беспощадный ум и мудрость существа, что живёт столько же, сколько живут звёзды.

Некоторое время птица буравила Эрика своим удивительным взглядом, а потом заговорила:

— Ты попал в беду, вольный торговец Эрик Римман, не так ли?

Тот не ответил, но птицу это совершенно не смутило.

— Да-да, ты попал в беду и стоишь на пороге гибели, — продолжила она. — Мучительной и бесславной гибели. Ты умрёшь в пустоте, и никто не вспомнит о тебе. Один со своим кораблём. Безумие поглотит тебя, плоть и сталь будут против тебя. У тебя нет шансов противостоять неизбежному… но я могу помочь. Одно маленькое соглашение, Эрик, и я спасу твою жизнь и твою душу.

На этот раз капитан снова молчал, поскольку не знал, что ответить. Говорящая птица посреди этого безумия уже не казалась чем-то немыслимым, но её слова были странными. После того, как на “Золотом Вестнике” едва не отказало поле Геллера, случаи безумия были неприятным, но нормальным последствием. Ремонт шёл своим чередом, команда была занята делом. Ничего, с чем не получилось бы справиться. Эрик просто не собирался верить отродью варпа.

— Убирайся, тварь! — воскликнул он и сложил руки в знамение аквилы. — Ты ничего от меня не получишь!

Птица, не отрывая от него взгляда, склонила голову на бок.

— Подумай, смертный. Ещё не поздно переменить решение.

— Могущественный Император, ниспошли свой чудодейственный свет, и да выведет он меня из тьмы…

Эрик начал читать Литанию Защиты… и проснулся.

В кают-компании собирались офицеры.

***

Дух машины «Золотого Вестника» безмолвствовал с того самого часа, как на корабль прорвались твари варпа. Вернее, не совсем так. Магосу Аргенту казалось, он бодрствовал и даже активно действовал, но совершенно не откликался на внешние раздражители. Что-то происходило с самим кораблём, внутри него. Обряды ремонта проходили благополучно, даже слишком благополучно, если сравнивать со среднестатистическими результатами для восстановления подобных повреждений. Если бы это понятие не было бы нерациональным, магос сказал бы, что ему сопутствует удача.

Но всё же эта «удача» вкупе со странным молчанием духа машины вызывала подозрения. Можно было подумать, что это следствие сосредоточенности машинного духа на внутренних проблемах, но совокупность опыта и знаний об этом корабле говорили, что такое поведение нетипично. Обычно в случае поломки «Золотой Вестник» был склонен идти на контакт и просить помощи.

Разумеется, привычки могут меняться, но оттого магосу всё сильнее хотелось узнать причину. К тому же, в привычной работе корабля он раз за разом находил странные аномалии, как будто много лет знакомые системы становились какими-то неуловимо другими. Череда маленьких несущественных отклонений, каждое из которых по отдельности не стоило бы внимания, но вместе они наверняка должны были составить закономерность, которую Аргент ещё не сумел вычислить. Эта неопределённость беспокоила его.

За небольшими отклонениями последовали другие явления, вовсе не укладывающиеся в привычные представления.

В плазменном ядре то и дело образовывались какие-то нити, сгустки или, наоборот области разреженной плазмы, температура соседних областей могла существенно различаться без явной на то причины, а потом всё снова сглаживалось. Отчёты ремонтных бригад с одного и того же места с разницей в несколько часов могли неправдоподобно отличаться, некоторые повреждения заделывались будто сами собой, будто «Золотой Вестник» залечивал свои раны, словно живое существо. Связь при этом сбоила, и перенастраивать её приходилось по несколько раз на дню. Приборы время от времени начинали «сходить с ума» — показывали совершенно нереальные данные, искрили и опасно нагревались без видимых причин. Когитаторы выключались, включались или уходили в перезагрузку сами по себе. Такие приступы «безумия» наступали у техники через разные, не очень большие, промежутки времени и длились от получаса до полутора часов, затем прекращались. В некоторых местах корабля любая электроника постоянно не работала в нормальном режиме. Всё это ещё не было критичным, но требовало пристального внимания.

Оставив вместо себя старшего адепта, магос Аргент направился в самое сердце корабля, к интерфейсу духа машины. Он шёл один, без своей обычной свиты, поскольку первичные ритуалы мог совершить без посторонней помощи.

Сервитор, заключённый в корабле, чтобы служить интерфейсом духа машины, не имел рук и ног — только голову, шею и часть грудной клетки. Остальное было заменено металлом и встроено в корабль. Безволосая голова, покрытая морщинистой кожей, безвольно свесилась, глаза были закрыты, из вокс-передатчика, заменявшего рот, доносился только тихий треск помех. Сперва магос не придал этим помехам никакого значения и сосредоточился на стандартных ритуалах диагностики и обслуживания, но постепенно стал замечать закономерности в фоновых звуках. Белый шум каким-то образом складывался в неразборчивое бормотание, едва различимое и монотонное, повторяющиеся в бесконечном цикле бессмысленные звуки. Если бы реакции органического мозга Аргента не контролировались когитатором, от этого бормотания ему стало бы не по себе.

Закончив с обычными процедурами, магос перешёл на священный бинарный код и стал зачитывать воззвание к духу машины. Ничего не изменилось, но Аргент решил повторить снова. И только на восьмой раз сервитор ожил.