Некоторое время Эрик наблюдал за этой неаппетитной картиной, раздумывая, закрыть иллюминатор шторой или оставить так, но в итоге просто отвернулся к стене. Но стоило ему закрыть глаза и погрузиться в чуткую полудрёму, предшествующую сну, в иллюминатор постучали.

Эрик вскинулся и сел на постели, ещё сонным, непонимающим взглядом вперившись в иллюминатор. Труп всё так же упирался ладонями в стекло, только вместо изуродованного, но вполне человеческого лица на капитана смотрела демоническая морда одержимца, которого он убил на мостике. Но мгновение — и всё исчезло. Эрик только успел вскочить, слепо нашаривая пистолет. Он помотал головой и тихо выругался. Конечно, это просто нервы шалят, мертвец в окне просто оказался последней каплей…

Однако спать уже не хотелось, и капитан, одевшись и взяв с собой оружие, вышел из каюты и поплёлся на мостик. Во всём теле была жуткая слабость, ноги ещё слушались — организм посчитал, что кошмар закончился, и теперь ему можно расслабиться. Но усилием воли Эрик заставил себя собраться и шагать твёрдо.

Где-то на полпути он услышал крик. Дикий, яростный, полный какой-то безумной, первобытной злобы. Эрик замер, пытаясь определить, откуда кричали, а затем вопль повторился уже ближе. И за ним последовал другой — полный отчаяния и ужаса, переходящий в истошный визг. Теперь уже сомневаться не приходилось, и Эрик побежал на звук, на ходу выхватив пистолет.

Первый всё ещё орал что-то нечленораздельное, но невероятно злобное, другой взвизгивал короче и тише, а потом и вовсе затих.

За очередным поворотом коридора он увидел сержанта абордажной команды, склонившегося над распростёртым на полу офицером мостика. Тот уже не подавал признаков жизни, но абордажник раз за разом вонзал в него широкий боевой нож. Его лицо, руки и форма были густо перемазаны кровью, кровавые струйки текли по подбородку, как будто он только что грыз свою жертву зубами. Глаза его тоже налились кровью и были совершенно пусты и безумны. В перерывах между воплями он что-то неразборчиво бормотал, и теперь, вблизи, Эрик смог разобрать.

— Кровь… черепа… кровь… черепа… костяной трон… кровь… черепа…

Сержант повторял и повторял, пока наконец не обнаружил, что он здесь не один. Завидев капитана, он резко развернулся на корточках, а затем резко прыгнул вперёд с тем же безумным воем, занеся нож для удара.

Но у Эрика было в запасе время, и он не преминул его использовать. Пистолет он уже держал наизготовку, и теперь отступил на полшага вбок и сделал выстрел. Лазерный заряд прошил живот сержанта, но тот как будто не заметил. Он развернулся, снова силясь достать капитана ножом, но следующий выстрел был удачнее — точно промеж глаз, после чего абордажник мешком свалился на пол.

Вспоминая все известные ему ругательства, Эрик на всякий случай прострелил ему ещё и затылок, а затем добрался до офицера и попытался нащупать пульс на его шее. Это последнее он сделал тоже на всякий случай, ни на что особо не надеясь, потому что несчастного уже искромсали в кровавые ошмётки. Разумеется, тот был мёртв.

Единичные случаи безумия среди экипажа были вполне ожидаемы, так что капитан снова не дал волю излишней подозрительности. Но бойцы абордажной команды обладали, как он надеялся, достаточно устойчивой психикой. Оказалось, и у них нашлось слабое звено.

Спать теперь тем более не хотелось, и Эрик развернулся и продолжил свой путь к мостику, на ходу отдавая распоряжения — избавиться от тел и устроить наутро смотр и проверку абордажников.

***

Обскура разошлась на ура, и в заготовленном мешке не осталось ни крупицы. Роза даже не стала это проверять, ведь если Шенг застукает её за этим, то вместо нежностей ночью у неё будет знакомство с его тяжёлыми кулаками. И всё же ей хотелось разжиться дозой. Где хранится остальной запас, знали только Шенг и Келл, и у последнего выспрашивать тоже было бесполезно. Значит, оставалось только одно: попытаться перекупить обскуру у кого-нибудь. Пока шла бойкая торговля, Роза запоминала, кто брал больше, чем на один раз, про запас — и приметила целую компанию таких. Конечно, платить придётся втридорога, но деньги у неё водились.

Вечером, после смены и очередной проповеди, Роза тихо выскользнула из кубрика. Ей надо было спуститься на палубу ниже, в кубрик, который находился почти точно под логовом их банды, так что путь предстоял не такой уж долгий. Всего-то спуститься по узкой, местами проржавевшей лестнице, обойти по нечасто используемому коридору и заглянуть за вожделенным наркотиком. Если повезёт, никто и не заметит её недолгую отлучку.

По дороге всё было спокойно. Коридоры и так казались пустынными, а теперь усталые люди устраивались спать, и по дороге ей совсем никто не встретился. И только подходя к нужному кубрику, Роза услышала нечто необычное.

Переборка скосилась, и образовалась щель, через которую было слышно, что происходит. Люди пели нестройными пьяными голосами, и слова песни было не разобрать, а может быть, это просто была нечленораздельная имитация слов. Но кроме того, в песню очень органично вплетались другие звуки — крики и стоны то ли боли, то ли наслаждения. И это сочетание манило, притягивало внимание, заставляя Розу, как во сне, подходить всё ближе и ближе. Из-за двери чувствовался тот же запах, что и от обскуры — приторный и пряный, а ещё отдающий металлом запах крови. Инстинкт самосохранения сперва подсказывал, а потом просто кричал, что надо убираться отсюда, но девушка просто не могла уйти, не увидев, что же там происходит.

Так она добралась до образованной переборкой щели и приникла к ней. От открывшегося ей зрелища её чуть было не вывернуло в ту же минуту, ноги ослабели и стали ватными, ладони вспотели, и Роза зажала себе рот, чтобы не вскрикнуть.

Матросы собрались в круг и курили порченую обскуру, между затяжками выводя свою странную песню. Они ритмично покачивались в такт, качали головами, выделывали руками плавные жесты, как в танце. И время от времени они отвлекались на своего товарища, лежащего на полу. Тот был обнажён и жутко изуродован, а остальные резали его ножами. Вскрыли ему живот и извлекали внутренности, обмазывали кровью себе руки и лица, срывали с себя одежду и рисовали на телах узоры. Несчастный матрос кричал и стонал, но в наркотическом дурмане, похоже, не осознавал, что его потрошат заживо, и страдание на его лице мешалось с безумным экстазом. Время от времени, распалённые этим жутким ритуалом — почему-то в Розе на ум пришло именно это слово — они набрасывались друг на друга и непристойно ласкали.

Наконец один из матросов нагнулся к искалеченному товарищу, запустил руки ему в рану и стал вытаскивать и разматывать кишки, а другие накинули влажно блестящие от крови внутренности ему на шею и стали душить. На лице второй жертвы, покрасневшем от удушья, застыло то же самое безумно-сладострастное выражение.

Это было последней каплей, и в голове Розы словно сорвало какой-то предохранитель, и она с отчаянным визгом бросилась прочь. На лестнице, до середины которой она не вскарабкалась, а буквально взлетела, её всё-таки стошнило, а потом ещё и ещё раз, пока вместо скудной пайки из неё не стала выплёскиваться желчь.

Едва живая от ужаса, дрожа всем телом, она прокралась в свой кубрик и забралась под бок к Шенгу, который, к счастью, уже мирно спал. Рассказывать кому-либо она всё равно боялась, потому что тогда ей пришлось бы признаться, где она была… но обскуру надо было уничтожить, и она не знала, как убедить в этом главаря.

========== III ==========

Утро началось с доклада об участившихся случаях безумия на корабле. Настолько, что это явление уже можно было назвать массовым. На смену не явилось больше двух сотен матросов, и всех их обнаружили в своих кубриках — либо растерзанными, буквально разрезанными или разорванными на куски, либо совершенно невменяемыми рядом с теми самыми изуродованными телами. Многих ликвидировали сразу, других пытались привести в чувства, но безуспешно.

Ещё на повестке дня был отчёт о проверке среди абордажной команды. А также сведения о состоянии корабля и многое другое. По этому поводу Эрик с утра решил собрать брифинг и теперь ждал своих офицеров в кают-компании. По привычке он пришёл первым и теперь наслаждался несколькими минутами тишины перед обсуждением, которое явно не будет приятным. Всё это время капитан плохо спал и теперь прикрыл глаза, сам не заметив, как скользнул в чуткую полудрёму.