«Умер…» Умер… Это не уехал. Это хуже, это крах… По каким пойду я вехам, Вынырну в каких мирах? Где, в каких – еще не знаю, Но хотелось очень бы — Чтоб деревня, домик с краю, Стол, скамейка у вербы. Дым прямой свечою в небо, А в дому такое вот: Молоко, краюха хлеба, Печь протопленная, под. В чугуне картошка. Мыта! Синеглазка. Молода… У крыльца свинья, корыто, Брюква, сечка, лебеда… Сват идет, в руках гармошка. Куры бродят во дворе. У кумы на платье брошка — Капли солнца в серебре! Тут же я, совсем не старый, Не лентяй, не тугодум… И весь вечер тары-бары, И всю ночь шурум-бурум. Дни, как родинки, похожи. Живность, песни за рекой… Вот умри, а там все тоже! Ну и помирать на кой?.. «Жеребцы сходились во поле…» Жеребцы сходились во поле, В клочья рвали синеву, Звонко ржали, глухо топали, Выбивали мураву. Грызли шеи, зубы скалили, В жаркой солнечной пыли Рыжими косыми скалами Друг на друга боком шли. От бойцов неогороженный В стороне стоял пастух, Наблюдал кобыл встревоженных И не трогал этих двух. Сами все узлы распутают! Усмирять таких – беда, Потому как дело лютое, Полюбовное когда. Июньское Вынимаю космос из колодца. Из колодца космос достается Трудновато. Звезды тяжелы! Солнышко играет. Вдоль деревни Тополи гуляют. Вот деревья! Пухом завалили все углы. Во дворах спокойствие и пусто, Тишина, а мне ничуть не грустно, Здесь лечебный воздух; как рукой, Он снимает хвори, чередою Пахнет, родниковою водою, Лугом сенокосным за рекой. Не с того ли несказанно славно Коромысло переходит плавно В два слегка приспущенных крыла, Красками сверкающих на солнце. Расшумелись ласточки в колодце. В полосе молчат перепела. Не пора еще им. Не тоскуют. Не тоскуют, вот и не токуют. Вновь июнь уходит в никуда. Засмеялись девушки в беседке, Яблоки наметились на ветке, Вылетели птицы из гнезда. И, от жизни становясь белее, Я, о том нисколько не жалея, Жизни улыбаюсь – хороша! Цепь крепка, от тяжести не рвется, До чего же небо сладко пьется В полдень из дубового ковша! «Колос тяжестью радует…» Колос тяжестью радует. Хлеб везут и везут. В травы яблоки падают. В норы гады ползут. Колокольни высокие! Медь густа и чиста. Над стерней, над осоками Тишина разлита. Ходит волнами марево. Паутина легка. Из миражного варева Встанет тень седока. Тонконогая, узкая, Высока и стройна… Сторона моя русская — Удила, стремена. Журавлиные вывихи, Стук шеста о бадью… В каждом скрипе и выдохе Я тебя узнаю. «Встало солнце над бугром…» Встало солнце над бугром, Занялась изба костром, Стекла в окнах полыхают золоченым серебром. Здравствуй, утро! Я живой! Синева над головой. Из-за речки вкусно пахнет свежескошенной травой. В речке черти завелись… Будет сена – завались! Сено вытянет все жилы, хоть возьми и застрелись. Я стреляться погожу, Свежим сеном подышу, Мне из радостей вселенских слаще нету куражу… Вышла Елка из сеней, Воздух светится над ней, Мама вышла вслед – подойник полный, полного полней. Солнце выше, сноп лучей Горячей и горячей. Я прислушаюсь – услышу звон серебряных ключей. Бьет вода из родников! Эта влага сто веков Силой русскою питает нас, российских мужиков! Мы такие. Нас не трожь! Если – что, пойдем на нож, Лишь бы только колосилась в нашем поле наша рожь. Новый день идет-звенит. Солнце падает в зенит. Проживу сто лет, не меньше, тем и стану знаменит. «От края деревни до края погоста…» От края деревни до края погоста Полынь да крапива саженного роста. От края погоста до края деревни Проселок разбитый, как родина, древний. Пахучие травы. Гудящие пчелы. Славяне. Алтайцы. Казахи. Монголы… Отары пасутся. Летают ракеты. Крестьяне коней запрягают в кареты… …Шагаю вдоль поля, травинки срывая. Луна над пригорком, на четверть кривая, Сверкает глазами раскосого предка!.. Подсолнухов шляпы завернуты крепко. Над займищем коршун кружится и вьется. Земля словно масло. Алтайской зовется. |
