«Когда затихнет все и лишь в реке вода…» Когда затихнет все и лишь в реке вода Продолжит путь, толкаясь о пороги, Мы станем говорить как со звездой звезда, Не в смысле – велики, но в смысле – одиноки. Когда потом не станет сил в свече, И тьма в углу покажется предметом, Твой треугольный шрам на маленьком плече Вселенную мою наполнит новым светом, И я увижу все – и ястребиный пух, И ветер, что пшениц тяжелый пласт колышет, И девочку с бантом, что напрягает слух, И, слушая меня, меня совсем не слышит. Увижу как в степи над тонкою чертой Гремит состав, швыряя дым на крышу, Как девочка кричит: «Куда же ты! Постой…» Я вижу, что – кричит, но голоса не слышу… «Чую – катится слеза по щеке…» Чую – катится слеза по щеке. И с чего бы эта вдруг мокрота? Внук кулацкий, я держу в кулаке Эту жизнь и не боюсь ни черта. В мой табун забрел однажды Пегас, Я взнуздал его – кормлю и пою, И за это был расстрелян не раз, И порубан не однажды в бою. Угощали меня смертным вином, Принародно примеряли петлю, Но я выжил и решил свой бином, Потому что я любил, и люблю. От Пегаса я узнал, от коня, Что я песню, что запел, допою, Потому что влюблена ты в меня, Потому что веришь в сказку мою. «Это было давно. Между нами был грех…» Это было давно. Между нами был грех. Я не то, чтоб об этом в печали большой. Осыпается сад… Осыпается смех… Меж Оятью рекой и рекою Пашой Нынче столько деревьев в поход собралось, Что набитый листвою ручей не журчит, И глухарь на косе, бородатый, как лось, Преет бурым пером и брусникой горчит. В этом рыжем бору нам с тобой не гулять, Из оставшихся слов не вязать кружева, Из Ояти не пить, глухарей не стрелять. Это все не для нас… Вспоминая тебя, намечаю строку, Раскрываю тетрадь, зажигаю свечу, И с тоской понимаю: писать не могу, Только имя твое дорогое шепчу… «Средь веселых парней и бравых…» Средь веселых парней и бравых Был я тоже не как-нибудь, Но меж пальцев моих шершавых Ты проскальзывала, как ртуть. Я ходил за тобою следом, Я шептал тебе вслед слова, Я мечтал, что однажды летом, Когда вымахнет в рост трава, Мы смотреть пойдем за околки, Что раскиданы за селом, Как в чапыжниках перепелки Греют выводки под крылом… Не случилось. Подбит соколик. Опалила крыло гроза… За туманом твой скрылся облик. Потускнели мои глаза. При каких ты сейчас пенатах? Дом соломой, наверно, крыт. Край богатый, но нет богатых В том краю и не всякий сыт. Хорошо, если живность в стойле, Если есть кувшин молока, Если пес у крыльца – в истоме, Солнцем вымазаны бока… Ах, как памятно все, что было, И не может забыть душа, Как с подружками ты ходила Синим берегом Иртыша. Отвернула судьба удачу, Поломала мечту мою. Вспоминаю тебя и плачу, Наливаю и горько пью. Молодость
1 У Тамарки Костомаровой Белый бант и шарф муаровый, Естество, как торжество: Губы – во! И груди – во! Хороша! Но грустно было, Не меня она любила, Не меня под бок брала И вела на край села. Я вздыхал и душу тратил. Не по нраву был, видать. Начиналась с темных пятен Жизни этой благодать. 2 Но однажды – сон под утро, Я ее люблю как будто, Так люблю, что подо мной Шар качается земной! Жар, туман, сумбурны мысли, Словно ухожу из жизни, Словно я уже не я… Ох, любовь! И, впрямь, змея. Жар, сумбур, а не немею, И простой загад имею: В руку сон, мол, впереди Этого, хоть пруд пруди. «В лентах синего огня Шаль наброшена на плечи……» В лентах синего огня Шаль наброшена на плечи… Осень теплую ценя, Ты опять, зачем под вечер, На носочках вдоль плетня, Тихо, лихо, шито-крыто, От дурного глаза скрытно, Убегаешь к тополям, Где светло от звезд, И видно, Как, шатаясь, по полям В шубах розовых туманы Ходят от скирды к скирде, Где желанные обманы Спрятаны известно где. Каблучками росы маешь, Раздвигаешь пальцем тьму. Ты кого под шаль пускаешь, Разрешаешь все кому? Шелк бухарского узора… Спит селенье, спят луга. Звезды падают в озера, Превращаясь в жемчуга! Руки млеют, гаснет слово, Бьется в жилах кровь-руда… А наутро вёдро снова. Ни росинки, ни следа. |
