Леферия скатилась по внезапно накренившемуся полу, приложилась спиной о дверь и сочла, что щипки излишни. Если уж не будят такие удары, значит, это не сон.

Проклятье!..

Тряска стала утихать, когда уже не оставалось никаких сил. Последние толчки были совсем слабыми. Когда прекратились и они, Леферия еще долго лежала на полу, боясь подняться. Она удивлялась, что стены тюрьмы выстояли. А ведь должны были треснуть, как скорлупа, и…

Да вот же трещина! И еще одна! Она просто не замечала их, нянча синяки и ссадины!

Леферия подскочила к треснувшей стене и ударила в нее кулаком. Никакого результата. Попробовала просунуть в зияющую трещину пальцы и разорвать камень голыми руками. Показалось, что ей это вполне под силу. Но пальцы не помещались, а камень не крошился. Проклятье и все бесы дна!

А что, если… Она рывком поставила на ножки перевернутую койку, налегла бедром, разгоняя ее, чтобы ударить в стену, как тараном. Тарана не вышло, хотя удар был сильным.

Проклятье…

Леферия села на койку и ссутулилась. А что, собственно, будет, если она вырвется? От императора не убежишь. Можно разве что сменить имя, внешность, поселиться в бедном квартале и зарабатывать на жизнь самой черной работой… Но не этого она хотела! Нет, не этого!

И готовность наслаждаться любой жизнью, лишь бы это была жизнь, а не смерть, успела улетучиться…

Вскоре пришел тюремщик. С собой он нес сумочку с медикаментами. Обезболивающие мази, обеззараживающие, заживляющие и даже мази от синяков.

— Что случилось? — спросила у него Леферия.

— Был большой катаклизм, — ответил он хмуро.

— Какой?

— Страшный. Столкнулись миры. Хорошо, если на этом и кончится.

Для молчаливого тюремщика эта фраза приравнивалась к трехволновой речи о судьбах государства. Леферия раскрыла рот:

— Как — столкнулись миры? Что это значит?

— А чтоб мы сами так понимали, что это значит, — буркнул тюремщик, протягивая ей сумку с мазями. — Сама натирайся, пока я здесь.

— Боитесь, что украду каплю масла, смажу замок и сбегу? — фыркнула она, но начала послушно натирать лечебными смесями самые большие ссадины. — Объясните же! Как это — столкнулись миры?

— А так, что наш мир врезался в какую-то чужую землю, и она теперь маячит у нас на полгоризонта. Города какие-то, домины в сотню этажей, деревья чудные… Наша рыба передохла, а какая не передохла — к ним попала. Моря из берегов повыходили, вернулись, правда, да бед успели наделать.

На этом запас его красноречия иссяк, и он замолчал. Леферия больше ничего не добилась. И даже провокационный вопрос: «А тюрьма-то не рухнет?» не вызвал никакой реакции.

«Если и не рухнет, — решила Леферия, — должны перевести всех в какое-то другое здание. И тогда…»

Она не знала, что тогда. Не собиралась же она, в самом деле, бежать!

Но прошел день, другой, и все вернулось на круги своя. Заключенные остались в старом здании. Трещины замазали. Тюремщики опять замолчали. Синяки сошли. Будто и не было никакого катаклизма.

А может, и вправду просто почудилось?

***

Леферия провела в одиночной камере уже без малого пятьдесят дней. Заняться здесь было нечем, и она скрупулезно считала время — капли складывались в волны, а волны в дни. Она могла читать: каждые пять дней ей выдавали пачку книг. Тюремщики повиновались приказу Анаката. Но что замышлял сам Анакат? Этот старик оказался вовсе не так прост, как думали в Ложе Былого…

После загадочного катаклизма воцарилась смертельная скука. Леферия все чаще вспоминала многозначительное выражение лица императора и с досады поносила того последними словами. Уже решал бы что-нибудь! Или казнил, или миловал, или шантажом да угрозами принуждал выполнить какое-нибудь задание — что угодно, лишь бы наступила ясность. Что угодно, лишь бы ушла скука, против которой уже не помогали книги. Пережитый в покоях Анаката ужас подернулся илом забвения, и Леферия уже спокойно думала и о казни, и о заданиях — наверняка самых черных и омерзительных — которые может дать ей император. За себя она уже не волновалась. Некоторое беспокойство внушала судьба соратников из Ложи Былого, но… Ведь должны были акулы Анаката начать копать? Искать, с кем была связана Леферия, кто ее послал, кому принадлежала идея покушения, действовала отравительница в одиночку или во дворце орудовал целый клубок заговорщиков? Но ее ни о чем не спрашивали, а до поддонных уровней столичной тюрьмы вести не долетали. Никакие.

Тюремщики молчали, сколько бы Леферия ни пыталась задавать им вопросы. Отвечали только на бытовые: когда привезут книги, когда разрешат посещения… Посещений не разрешали. Лишь однажды, еще давно, наутро после задержания, к Леферии пустили Фелда. Тот сказал, что ее вина перед Эфирными Судиями уже заглажена, и пообещал не разрывать с ней контракт. Это успокоило. Лишиться еще и Фелда… Нет, в глубине души Леферия верила, что еще окажется на свободе и возьмется за работу. И ей снова понадобится адвокат.

От нечего делать она училась определять, что происходит снаружи, по отголоскам разговоров, звукам и возгласам. Но так ничего и не узнала. Смогла подслушать только содержательный диалог о чьем-то поносе да рассказ одного из тюремщиков о неладах с женами. О катаклизме не говорили.

Совсем.

Поэтому неурочное явление стражника она приняла как избавление и подпрыгнула на койке, отбрасывая книжку.

— Леферия, профессия — алхимик, последняя должность — императорский алхимик, — без выражения сказал стражник. — Мне поручено препроводить вас на пересылочную станцию. Протяните руки.

Она подчинилась, недоумевая, почему на пересылочную станцию. Туда попадали преступники, которых готовили к отправке в дальние колонии, в рудники или на подводные плантации. Порой там обихаживали реабилитированных заключенных, которые оказывались невиновными. Или, наоборот, удерживали государственных чиновников, за которыми обнаруживались разные махинации. Не собирается же Анакат Великий отправить ее в рудник?

Леферия слишком высоко ценила себя, чтобы всерьез в это поверить.

На запястьях защелкнулись наручники.

Ее провели по лабиринту коридоров, по лестнице вверх, через холл и наконец в тюремный двор. Как же давно она не видела неба и не дышала густым свежим воздухом! Леферия ненадолго застыла, вертя головой, делая глубокие вдохи и не слыша окриков стражи. Кажется, по дороге к ее сопровождающему присоединились еще два конвойных — чтобы заключенная не сбежала при перевозке. Она не собиралась бежать. Она…

И тут она увидела это. Последствия катаклизма.

Это. Леферия даже не знала, как его назвать. Какое название можно придумать для огромной серо-стальной стены, покрытой черными и золотыми точками, разводами, огромными темно-зелеными и синими пятнам, мутно-белыми полосами поверх и отливающей мрачной бирюзой? Стена, похоже, имела полукруглую форму — а может, это лишь казалось, потому что верхний ее край тонул в мутном бело-бирюзовом тумане. Она была совсем близко — казалось, протяни руку, и коснешься — но детали оставались неразличимыми, смазанными. Иллюзия… Каких же размеров эта стена, если на самом деле она далеко, но даже оттуда закрывает почти все небо?

— Что уставилась? — буркнул над ухом конвойный. — Геолис это. Наши новые соседи, пожри их Тифонус. Садись в машину.

Леферия послушно плюхнулась на жесткое сиденье обтекаемого омнимобиля, и тот резво покатил вперед. Соседи. Очень любопытно.

Почему-то ей вдруг показалось, что именно в них — повод, по которому ее вызвали.

***

Пересылочная станция раскинулась приземистой морской звездой на заднем дворе управления правопорядка. Пара общественных стражей, вышедшие на заднее крыльцо выпить холодного звидта, проводили машину взглядами, но не выказали интереса. Вокруг управления было тихо, по станции буднично сновали работники.

— Куда меня отправляют? — спросила Леферия у станционного мага, человека-горы. Но тот лишь молча мотнул головой и тихо, как тень, скользнул по покатому коридору, сделав приглашающий жест. Лестниц здесь не было. Вместо них были коридоры, напоминающие лазы в пещерах.