Была в классе ещё одна девочка. Она сидела на первой парте и выделялась среди всех особой красотой. В ней просматривались уже черты взрослой красавицы. Она жила вдвоём с мамой, в школу ходила мимо дома Алексея. Но он ни разу не посмел напроситься на компанию, ведь ничего особенного – одноклассники. Природная застенчивость мешала ему быстро сходиться даже с другими ребятами, а тем более с девчонками. Эта девочка уже осознавала свои проявляющиеся достоинства, слегка пользовалась примитивной косметикой, что резко осуждалось классной руководительницей. Но душу подростка она почти не трогала. Алёшка замечал всё более проявляющееся внимание одноклассников к ней, наблюдал, как они ищут возможности пообщаться, помочь в чём-то, попросту поболтать на переменах. Однажды Алёшка высаживал у забора своего дома небольшую берёзку. Подняв голову, он увидел одноклассницу вместе с мамой. Те не замечали подростка, о чём-то увлечённо говорили. Алёша ждал, обратит девчонка на него внимание, или нет. Он не прятался, но боялся, что она увидит его, а он не найдёт, что сказать. Девочка прошла, не заметив. Алёша долго смотрел ей вслед, не в силах расстаться с её русыми кудряшками, волной ниспадающими с виска. Сердце забилось чаще, он с нахлынувшим внезапно волнением притоптал саженец и вылил под корень ведро воды. Это выброшенное кем-то деревце принялось, и начало расти ввысь. А девочка вскоре уехала в другой, очень далёкий город. Только через несколько лет, когда Алексей навещал родной дом и смотрел на высокую ветвистую берёзу, перед его глазами непроизвольно проходила русая девочка с мамой и странно разглядывала его…
Политика подкараулила…
В то время, чтобы получить аттестат зрелости, надо было учиться десять лет. Последние два года Алексей резко изменил отношение к занятиям. Теперь он старался наверстать упущенное время, серьёзно подтягивал математику, химию, особенно английский язык. Последний давался с трудом. К тому же часто менялись преподаватели, и он не замечал в них особого увлечения своим предметом. Когда он начинал дома учить урок английского, перед ним всплывал образ озабоченной учительницы, смотрящей сквозь него отрешённым взглядом, и у него пропадал интерес. Слова и правила никак не могли задержаться в памяти. Формальный учитель – это скрытое зло. Антипод, убивающий в ученике желание постичь предмет. Особенно, когда у ребёнка наметились предпочтения, появились любимые писатели и произведения. Когда у него начинает проклёвываться будущее призвание или талант. Школьная методика преподавания литературы не нравилась Алексею, отталкивала от существа изучаемой темы, убивала интерес к авторам и произведениям на долгие годы, кому-то из ребят навсегда. Пока не пришла новая современная, не обременённая грузом репрессивных лет, молодая выпускница Иркутского пединститута. С её помощью он начал навёрстывать упущенное. Этот процесс продолжился по инерции на всю жизнь. Сколько сил и упорства придётся приложить Алексею, чтобы собственными глазами видеть, понимать и по-новому воспринимать произведения классиков.
Теперь он каждый вечер решал задачи, зубрил слова и правила, ограничил общение с друзьями. И не заметил, как заработало «второе дыхание». Учёба стала даваться легче, и появилось свободное время. Верно, что в природе пустоты не бывает. Неожиданно, от одного из одноклассников, Фарида, он заразился интересом к политической публицистике. Его старший брат Ильяс учился в университете на юридическом факультете, и уже тогда отличался вольнодумством, восхвалял ораторский дар Льва Троцкого, о котором в то время мало что было известно молодому поколению, кроме ругательных политических выпадов. Троцкий был запретной таинственной фигурой для студентов. А всё таинственное привлекает. Так возник негласный авторитет никем из молодёжи не услышанного знаменитого оратора XX века. Ильяс и его друзья нестандартно оценивали события в стране. Отличались юношеской любознательностью. Они, как сказал Фарид, нашли противоречия в работах Ленина по крестьянскому вопросу и что-то по коммунистической нравственности. Пытались доказать это на кафедре марксистско-ленинской философии. Вместо понимания встретили жёсткий политический отпор. Один студент юридического факультета был исключён за «аполитичность», а другой сам оставил университет и уехал поступать в Московскую духовную академию.
Шёл 1959 год. Никита Сергеевич Хрущёв – первый секретарь ЦК КПСС и Председатель правительства, разъезжал по миру, запускал в народ одну реформу за другой, дал послабление творческой интеллигенции, но в то же время грубо её осаживал. Свободу творчества он видел только в свете классовой борьбы и противостояния Западу. После Сталина некоторое потепление было необычным. Всем казалось, наступили свободные времена. Тёплые! Говори, что хочешь, пиши, что вздумается. Заговорили о московских поэтах, их выступлениях в Политехническом музее и у памятника Владимиру Маяковскому. Но народ был научен. Он осторожничал. Подтрунивали над Хрущёвым и даже осуждали его некоторые решения, особенно по кукурузе. Он стал героем многих анекдотов. Духовное потепление незримо проникало в души людей. Уже не видно было суетящихся офицеров с красными околышами на фуражках, ушёл куда-то страх перед властью. Не слышно было по радио и не публиковались в газетах ежедневные жёсткие комментарии по поводу возрождения Бундесвера, «происков реваншистов» и «милитаристов». Начала звучать оптимистичная нотка нового курса на мирное соревнование двух систем, ежедневно находились аргументы показать преимущества советского строя. Хрущёв привнёс в политику искринку юмора, весёлого оптимизма, а его высоко поднятая рука с крепко сжатым кулаком, потрясающая над лысой головой, внушала народу уверенность в верности нового курса, мощи нашей страны, и скорого развала капитализма. Его поездки в Америку, особенно в Англию, вместе с академиком И.В. Курчатовым, подчёркивали мирные намерения СССР, реальность мирного сосуществования двух систем, как тогда говорили. Но это всё же противоречило его высказываниям. Особенно взрывной была по-глупому произнесённая фраза на приёме послов в Москве, когда он заявил: «Мы вас похороним!» Запад перевёл: «Мы вас закопаем!» А надо было, а может, и не надо было, сказать: «Пролетариат – могильщик капитализма». Таков был тезис Карла Маркса. На Западе понимали это буквально. Боялись растущей мощи СССР. Хрущёв (как вещала официальная пропагандистская машина) надеялся в мирном соревновании двух систем окончательно победить и делал всё, что можно было сделать реально. Делал так, как только он считал правильным. Хрущёв не скупился на блеф, порой даже – чистый обман общественного мнения. Властность, необразованность и хитроумие, которые на вершине власти у руководителя высвечиваются лучше, чем у тех, кто ещё прячется за широкими спинами лидеров, показали народу авантюрный характер главы советского государства.
Карибский кризис, когда американцы обнаружили советские ракеты на Кубе и решительно заявили об их ликвидации, не стал некоей неожиданностью для всех. Запахло опять войной. Люди в страхе ожидали, что будет… Потом узнали о взрыве водородной супербомбы на Новой Земле. И как-то надломилось радужное настроение. Народ вначале равнодушно, потом с презрением стал относиться к новым высоким и явно не заслуженным наградам оптимистичного и самоуверенного вождя. Самонаграждение пустило корни в руководящей верхушке, стало модным. Так незаметно, изнутри, плебейское сознание высших руководителей начало вести к застою и разрушению государства. Болезнь, как раковая опухоль, затаилась и медленно стала расти. Всего лишь через четверть века её метастазы съедят былое могучее государство, и оно в мгновение ока рухнет в небытие.
Но в то время появлялись всё в большем количестве и ассортименте продукты на прилавках магазинов, впервые стали продавать молоко на разлив из автоцистерн. Хлеба было вдоволь. Студентам в столовых даже позволялось есть его бесплатно… Кругом закипало строительство новых промышленных объектов, жилья… В Томске, например, построили завод крупнопанельного домостроения, в котором поставили на поток изготовление комплектующих для домов нового типа, названных позже «хрущёвками», а городские кварталы с такими домами – «хрущёбами». Это был прорыв в решении жилищной проблемы в стране.