«Вот и река покрылась льдом…» Вот и река покрылась льдом, и чего бы это ради? Вчера ещё шумела волнами на пролетающие по ней лодки. Вчера и я улыбался, когда меня представляли к награде, А сегодня хмур и замкнут, как ротик у целомудренной молодки. А всё же приятно скользить по льду и думать о детстве. При громкой награде это даже к лицу, Не только мне, но и всем, участвующим в наградном действе, Ведущим награждённого к лавровому венцу, Словно на казнь. И я помню, что на сцене я чуть не падал И пытался сдёрнуть с головы окровавленный венец, А сегодня скольжу, как самая последняя падла, — Ни стыда, ни совести, ни слезинки покаяния наконец. Помню, вчера я руки в страхе прикладывал к векам, Словно у бездны самой, на самом её краю. Как же легко скользить по тонкому льду и кумекать, Что хорошо и то, что всё это я сознаю. 2009 «Неуютно сидеть на мокром мостке…» Неуютно сидеть на мокром мостке и смотреть на вертлявую воду Реки, загулявшей на старости лет, Жизнь вспоминать и проклинать данную мне в ощущенье свободу Тоже на старости лет. А свободы-то нет! Но есть ощущенье её, и оно обдувает озябшую душу, И не только душу, но и то, чем на мостке я сижу. Вертится на языке, как водица в реке: «Я не струшу! Я за эту свободу всю им мерзкую правду скажу!» Толку-то?! Ну, послушают, снисходительно вдруг пожалеют, Бросят камешек в речку, с народом, мол, мы заодно. Я бы тоже мог так, но не смог, не умею, Мой-то камешек скатится смирно на дно. Не поднимет он мути и волны не вздыбит – опустит Сам себя потихоньку, к подводному ляжет кусту И смешается с жизнью другой без печали и грусти, Я вздохну и свободу свою навсегда обрету. 2009 «Когда тебе за шестьдесят…»
Когда тебе за шестьдесят и разум не ходит налево, Да и не только разум — размеренна жизни нить. Утречком выйдешь на улицу — разрубишь сухое полено И, как ребёнок малый, куски хочешь соединить. Так и играешь весь день в мыслях о юности, детстве, Ищешь любимую ложку, а ложка в твоей руке, Думаешь, что сериалы смотришь, а это – вести, Думаешь, пса прогуливаешь, сам же – на поводке. Старость! Но сдерживает что-то всё же Сделать глоток последний из жизненного ковша — Это с минуткой каждой становится чище, моложе, Ближе к высокому небу, дальше от будней – душа! 2009 «Вот и дача очнулась от зимней спячки…» Вот и дача очнулась от зимней спячки. «Пора сезон открывать!» — намекает, смотрит пристально. А у меня ни копейки в кармане, ни верной заначки, Весь в долгах как в шелках, так что жди появления пристава Или Полануера, что не совсем одно и то же, — Безработный он нынче, найдёныш гремучего кризиса. Да и ноги болят у него, что уже никуда негоже, Обе болят, а у меня одна при длительном хождении капризится. Старость ко всем подкралась: к Полануеру, мне, и стране, и даче. Шагаем по кромочке, а кромочка – узкая, узкая. Полануер, наверное, выкарабкается, а как же иначе, У него в жилах кровь еврейская, а у меня – белорусская. Правда, дачу построил он мне, ах, какая получилась дача — Красавица! А вся ведь из старого кирпича. Пора сезон открывать, и, не судача, Звонить Полануеру, и ехать в машине, И чувствовать тепло дружеского плеча. 2009 «Ну и жара…» Ну и жара! Тень спрятаться спешит В тени под лопушистым вязом. Решетчато штакетником прошит, Вьюном, словно бинтами, весь обвязан Наискосок малинник возле бани И светом, словно картами, шуршит. Немыслимо, чтобы с такой вот рани Уже свинцовым воздух стал и грани Его были видны невооруженным глазом. Но мы с женой уже стоим под вязом. Ключ потеряли дачный, как назло, Колюче усмехается стекло Оконное, и ослепляет светом, И подморгнуть пытается при этом. Ключи всегда теряются весной — Весна благополучно миновала. Но – чтобы летом знойным?! Запасной Ключ не закажешь – нет оригинала. Мы тут же плюхнулись, распаренные разом, На свянувший ковёр травы под вязом. Стекает пот с лица единственно прохладный, Приезд на дачу вышел нам накладным — Дверь не откроешь в домик, где счастливо Рядок бутылок прохладительного пива В зените раскалившегося дня Ждёт не дождётся в холодильнике меня. |
