Он причмокнул и осушил колбу, какую по счёту я уже не мог сказать. Мне пришлось последовать его примеру.

— У нас тут неспокойно стало за последние годы. Тут из-за банды феминисток-рецидивисток такой сыр-бор разгорелся. Шлялись без свидетельств. А это не порядок. Это не по уставу. Так и не знают до сих пор, что с ними делать. Поймали их в храме этом вашем пафосном, — он снова с омерзением сплюнул на пол, — назвали содеянное «непотребством». А бабёнки в цветных масках ноги позадирали — баловство малолетское. Так вот повязали их — а они без свидетельств. У нас непотребства творить, как и чудеса, можно только засвидетельствованным Самими. Вариантов-то немного. Два. Вот у тебя что в графе отец написано?

— Не вижу связи между моей графой и твоими феминистками, — съязвил я.

— А я расскажу…

Я достал свидетельство, раскрыв на листке, где были вписаны родители.

Рогатый постучал когтем по столу.

— Какая связь говоришь? А такая. В графе «отец» — пусто.

Я посмотрел на лист. В графе матери неизменно значилась Дева Камбала с вклеенной фотографией, но моё карандашное хулиганство про «святого духа» пропало, не оставив и следа.

— Вот… — подытожил пучеглазый, — не по уставу потому что. Не канон. Отца никто никогда в глаза не видел, и запрет есть на изображения его и упоминание всуе. — Он прохрипел, давясь, но продолжил:

— А в храме том, где девки бесчинствовали, Его фейс во весь купол забабахали. Выводы сам делай…

— Ваш Бог не прошёл фейс-контроль… — устало рассмеялся я, взбалтывая в колбе гнусную жижу.

Рогач поперхнулся, закашлялся. Он долго и мучительно кряхтел, стуча кулаком по торчащей из-под рубахи волосатой груди, и прохрипел:

— Это вашшш… — и он зашёлся исступлённым кашлем. — Наш… Лукавый… но он… не обрёл ещё истинную силу… — задыхаясь, исповедовался он.

Я понимал, что он взболтнул лишнее. Что-то важное сейчас в словах душило его, бурля. Он продолжал натужно кашлять, схватившись за горло и уменьшаясь на глазах.

Он проиграл эту дуэль. Выйдя из прокуренной рюмочной, я вдохнул полной грудью. На город спустился вечер. Рюмочная закрывалась. Я побрёл к дому, лишь сейчас ощущая тяжесть в голове, спутанность в языке и вялость в ногах.

========== Семь.VI ==========

Когда я проснулся, Профит сидел на крае моей кровати и гладил кота. Почувствовав спиной моё пробуждение, он повернулся и проговорил:

— Я дежурил, чтобы тебя не беспокоили. Вый зол и ищет тебя. Он силён, я боялся — он ворвётся в твои сновидения. Вчера ты погубил пятого его слугу. И этот пьяница ляпнул больше, чем имел на это право.

— Кто этот Вый? — спросил я, приподнявшись на локте и продирая глаза.

— Он седьмой. И он — нечто большее, чем просто седьмой. Он невоплощённый…

Профит как всегда говорил загадками, ответы на которые я должен найти сам.

— И? — я нахмурил брови, снимая влажную потную майку.

— Тебе не уйти от него. Он прислал метку.

Я проследил за движением его головы, ища, где она может располагаться. Но Профит приподнялся, видя мою растерянность, подошёл ближе и положил руку мне на шею.

— Здесь, — приглушённо сказал он. — И он был здесь. Я почувствовал и пришёл.

Окончательно проснувшись и протрезвев, я стал рыться в тумбочке, нашёл небольшое зеркало. В отражении маячил чёрный перевёрнутый крест.

— Что теперь? — спросил я, ощупывая татуировку, появившуюся на моей коже в одночасье.

— Мне придётся отвести тебя к нему, — печально ответил Профит.

— Мне придётся убить его! — с твёрдым убеждением проговорил я.

— У него есть единственная слабость… — вкрадчиво начал Профит, — он боится поражения. Он знает, что проиграть нельзя, потому что на кон поставлено слишком многое. Он не готов к смерти.

Я хмыкнул.

— Не слишком-то это обнадёживает.

— Выверенное безрассудство спасёт тебя… — пролепетал Профит и, отвернувшись, снова стал наглаживать кота. — Одевайся. Нам пора.

Мы незаметно вышли из подъезда на улицу, индиговые лужи на ярком жёлтом песке неприветливо расходились кругами. Колючий ветер веял в лицо, песчинками забиваясь в ресницах, бровях, спутанный волосах. Ботинки в брызгах от мартовской грязи сейчас ступали по песчаным насыпям. Редкие фигуры закутанных в ткани бедуинов без лиц проплывали мимо. Я едва различал знакомые здания. Они потонули в песке почти наполовину, некоторые покосились, как пизанские башни. Фиолетовые верблюжьи колючки торчали из песка. Профит отломил одну иссушенную солнцем колючку и отправил в рот. Он с хрустом надкусил её, расплывшись в улыбке, и тут же прядь его иссиня-чёрных волос окрасилась фиолетовым. Его расслабленность слегка подбодрила меня. Немного уверенности в себе мне не помешало бы. Я последовал его шальному примеру, сорвав колючку и сунув в рот. Приторный сок растёкся по языку. Профит рассмеялся, показывая пальцем мне на волосы. Фиолетовая прядь свисала на глаза.

Мы преодолевали барханы цвета ацтекского золота и вскоре спустились вниз на уходящую к горизонту улицу, поднимающуюся в гору. Песок не засыпал её. Лишь индиговые лужи разливались по асфальту. Мы долго шли в гору по ней, но, увидев на бетонной стене нарисованный пурпурной краской перевёрнутый крест, свернули во двор. Там оказался ничем не примечательный тупик с сетчатым забором. Профит вскинул указательный палец. Я поднял голову. Погнутая пожарная лестница вела вверх.

— Ты уверен? — спросил я, не имея никакого желания лезть ввысь. С детства не слишком-то люблю высоту.

Он кивнул. Я ухватился, подтянулся, забравшись на первую перекладину.

— Ты… — посмотрев на Профита, стоящего внизу, я отчего-то понял, что дальше он не пойдёт со мной. Это не его война. Я не знал, куда иду и что будет со мной, но уже сейчас испытал ноющую тоску по этому существу в чёрном свитере с синими полосками.

— Мне нельзя… — печально проговорил он.

Но я уже знал это.

— Я вернусь, — уверенно сказал я, сильнее сжав руками ржавую перекладину.

Я поднимался вверх. Долго. Бесконечно долго. Мне уже начало казаться, что в реальном мире сменилось несколько поколений, а я всё лезу ввысь. Край крыши неожиданно вырос перед моим носом. Ступив на плоскую поверхность, местами покрытую вездесущими лужами, я посмотрел вниз, но как ни вглядывался, земли не разглядел. Оглядев крышу, которая по размеру походила на гигантскую парковку, заметил далёкую фигуру. Она ожидала меня, обдуваемая песчаным суховеем. Твёрдым шагом я направился к ней.

Фигура, не дожидаясь моего приближения, тоже пошла мне навстречу. Она делала уверенные быстрые шаги. В такт, в ритм, нога в ногу с моими.

— Ты Вый? — крикнул я. Песчаный ветер словно проглатывал звуки.

Остановившись напротив, фигура откинула капюшон пурпурного плаща… Это… это был я!

— Удивлён? — спросил Он, лукаво подняв бровь.

— Это не твоё лицо, — проговорил я, выдавливая каждое слово.

— Как и не твоё, — язвил Он. — Так чьё же оно? Ты ворвался в мой мир, посеял смуту. Все кричат: «Мессия пришёл!» — Он театрально развёл руки в стороны. — Поубивал моих подопечных. Возгордился собой… не так ли? Нравится? — хитро улыбаясь уголком рта, Он ожидал от меня чего-то.

— Зачем я тебе? Зачем метка?

В этот миг шея зачесалась, покалывая, напоминая о перевёрнутом кресте.

— Я скажу тебе, но потом… если будет «потом». Не начинай, если не уверен, что готов дойти до конца. Кое-кто ещё хочет свести счёты с тобой. — Он рассмеялся и отступил назад в непроглядное облако золотистой пыли.

Как только пола плаща Выя скрылась в пылевой завесе, ко мне вышло нечто уродливое, кособокое, скрюченное, кифозно-скалиозное, на двух тонких длинных ногах держалось обнажённое женское тело с проступающими рёбрами, три пары костистых длинных рук, тонкая шея, оканчивающаяся головой в форме разностороннего треугольника, пара неодинаковых глаз под углом в сорок пять градусов. Ассиметричное лицо, искажённое… Я искал в мыслях, чем же оно может быть искажено, и вдруг осознал.