Идея, прокравшаяся в мозг незаметной мышью, казалась дерзкой и опасной. Но попробовать стоило. Я остановился в лестничном проёме возле уходящего к далёкому потолку окна и трезвым голосом проговорил, обращаясь к пластично двигающейся твари.

— Я передумал. В конце концов, бежать некуда, — я развёл руками. — Только я хочу начать сам. Не привык, знаешь ли, чтоб меня самого… ну ты понимаешь.

Незнакомец снисходительно улыбнулся, цокая каблуками по ступенькам. Он явно был доволен собой, о чём не преминул сообщить:

— Не привык я, чтоб от меня бегали. Не беспокойся. Обещаю, тебе будет очень хорошо, а потом… Я лишь щёлкну выключателем. Это совсем не больно…

Я кивнул самому себе, подавляя брезгливость и дав существу подойти ко мне. Важно лишь проявить свою уверенную инициативу. Я импульсивно дотронулся до его нежной руки в районе локтя и, приблизив своё лицо, горячо дыша ему в висок, прошептал какую-то скользкую пошлость, вложив в этот шёпот столько актёрской страсти, сколько мог. Он удовлетворённо закатил глаза, подставляя шею, щупальца затрепетали. Но вместо того, чтобы начать вожделенно целовать, я с силой толкнул его в грудь, придав ускорения своим непрекращающимся напором. Он выбил спиной надтреснутое стекло и вылетел за пределы окна, но ловкое щупальце метнулось и схватило меня за предплечье. Меня толкнуло к разбитому окну, мелкие стёкла ранили мне тело. Тварь болталась за окном, истошно крича, изрезанная, беспомощно вращала щупальцами, хлестая по стенам, но цепляться они могли лишь за гладкую кожу. Вес твари с силой тянул меня вниз. Свободной рукой я потянулся за торчащим куском стекла и, выломав его из трухлявой рамы, всадил в приклеившееся ко мне щупальце. Скользкую конечность отсекло, я упал на холодный плиточный пол, а тварь, вереща, полетела вниз. Крик удалялся, и, наконец, раздался глухой удар.

Наступила тишина. Я сидел на пыльном полу, изрезанная рука кровоточила, на другой проявился большой синяк, похожий на засос. Я поднялся и высунулся из выбитого окна. Далеко на земле сломанной куклой лежало тело, картинно разбросав щупальца и чёрные волосы. Пустые глаза широко смотрели в никуда. Найдя обрывок своей клетчатой рубахи, я затянул порез. Шаги мои эхом раздавались в пустынном здании, когда в высоких окнах забрезжил рассвет.

В пролёте между первым и вторым этажами я нашёл свою куртку, надел её, зябко поёжившись от прохладной ткани. Обрывок рубахи насквозь пропитался кровью. Голова кружилась. Я вспомнил про жестяную баночку в кармане и, выйдя под утренний свет, опустился на колени, поставив банку перед собой, чтобы не рассыпать. Открыл её одной рукой и, взяв пригоршню, стал посыпать кровоточащую рану. Кровь пенилась, засыхая в порах кожи. Я плотно закрыл банку, убрав в карман. На пальцах оставались крупинки порошка, я поднёс пальцы к носу и резко вдохнул их.

Вернувшись утром домой, ощущая полное опустошение, я плюхнулся в кровать и тотчас же уснул.

========== Семь.V ==========

Проснувшись днём, я пообедал под неустанным сверлящим взглядом матери и отправился пройтись, дабы выветрить болезненные сновидения. Всё тело отчего-то ломило, в груди прокатывалась неопознанного характера тревога, я старался глубоко дышать и, когда тревога достигала апогея, я сжимал пальцы до хруста, останавливая дыхание. Солнце грело темечко под шапкой, я остановился и стянул шапку с головы, ожидая, что прохладный весенний воздух остудит мысли. Изъяв жестяную баночку из кармана, я долго смотрел на изображение рыбы на крышке. И, решившись, положил на язык несколько гранул.

Аккуратно ступая, с лёгкостью перепрыгивая лужи, я быстро двигался, когда в переулке возле метро ко мне обратился человек среднего возраста. Он налетел на меня и, подняв взгляд из-под прозрачных овальных стёкол очков, проговорил:

— Прости… Ты ведь Лука?

— Откуда Вы знаете меня? — спросил я, изучая его лицо, ища в нём знакомые черты. Но либо я совершенно не помнил этого человека, либо он слишком изменился с нашей последней встречи.

Губы его превратились в ниточку от улыбки.

— Тебя все знают. Ты нынче… суперзвезда… — загадочно добавил он.

Я продолжал изучать его: сутулый, худощавый, горбатый нос, очки, блестящая лысина, обрамлённая тёмными волосами, влажные белёсые глаза. Вид и энергетика выдавала в нём представителя скорее технической интеллигенции, нежели творческой.

— Посмотри… — хитро сказал он, поведя в сторону одними лишь слезящимися глазами.

Проследив за его взглядом, я увидел, как у покосившейся низкой ограды, шелушащейся краской, жмутся друг к другу пучеглазые низкорослые существа с изогнутыми когтями на босых ногах.

— Мелкие бесы панически тебя боятся, — ответил он, — после того, как ты убил четверых моих собратьев.

Возможно, глаза мои метнули молнии, потому что мелкие бесы бросились на утёк, а на месте, где они только что жались, едва справляясь с дрожью, натекли индиговые лужи, в которые падала пурпурная краска с искорёженной ограды. Я отвернулся, не скрывая брезгливости во взгляде. Вместо представителя технической интеллигенции рядом со мной стояла косматая тварь с мелкими рогами. Его выпуклые креветочные глаза уставились на меня из-под пушистых шевелящихся бровей. Я оглядел его сверху вниз: рубаха с бродячим декольте, короткие штаны, к поясу которых привязана тыквенная фляжка, и косматые босые ноги, обутые в сабо, ногти на пальцах загибались вовнутрь.

— Ты знаешь, зачем я пришёл к тебе? — вкрадчиво вопросил он.

— Чтобы убить меня… — прошептал я.

— Нет, — ответствовал он, — я не такой кровожадный, как мои собратья. Но, как ни крути, ты убил их, и я требую сатисфакции. Но не торопись доставать из-за спины очередной режущий инструмент.

— А что ты предлагаешь?

— Выпить со мной. — Брови от предвкушения зашевелились быстрее. — Всё крайне просто. Мы пьём. Кто кого перепьёт, тот и победил.

Я неуверенно кивнул. Он уныло повёл меня к ближайшей рюмочной. Внутри было накурено, у столиков почти недвижимо стояли существа, когда-то бывшие людьми. Языки их, похожие на змеиные, опущенные в странную зелёную жидкость, ритмично шевелили раздвоенными концами. Глаза остекленели, лица припухли и покрылись синевой.

— Они поддались мне… — пояснил мой креветочноокий приятель. — Какая печа-а-аль, — протянул он, приглашая меня за стол у стены, махнул когтистой лапой, подозвав разносчика.

— Ты так ловко разделался с моими собратьями, что я впервые за несколько веков вышел из уныния, что мне совсем не свойственно. Ты понимаешь… — он играл словами.

А между тем на стол встали две высокие стеклянные колбы с зелёной жидкостью.

— И… как принято, первый тост — за знакомство! — он схватил лапищей колбу и осушил её до дна.

Я последовал его примеру. Иного не оставалось.

Между тем он начал углубляться в разговоры, будучи любителем развести демагогию, он болтал и философствовал, критиковал, жаловался, придумывал теории и сам же их опровергал. Выпив 5 колб с зелёным пойлом, отвратительным на вкус, я, к своему удивлению, заметил, что не пьянею. Должно быть, причиной тому была икра Святой Камбалы, которой я так удачно причастился заранее.

— Вот как жить в такой стране? Вот тебе как?

Я молчал, внимательно сверля его взглядом, сосредотачиваясь на деталях и окружении, не давая ему затащить меня в рутину размышлений. Я чувствовал, что в его словах спрятаны капканы, которые прищемив палец, отхватят руку.

— Валить отсюда надо. Только куда? — Он пытался вовлечь меня в рассуждения. — Нас нигде не ждут. Разве что… в Австралии — осваивать необъятные просторы пустынь, разводить страусов. Но мы-то с тобой знаем, что это не вариант. Там ведь депрессивные кенгуру сами бросаются под колёса проезжающих фур. В ночи, когда их одолевает уныние, они понимают, что выхода нет, от себя не убежишь. Так вот они, влекомые инстинктом, находят одинокие трассы посреди пустыни, прыгают под колёса. И… хрысть! — он издал хлюпающий звук. — Их внутренности разбрасывает по капоту. А главное, всем всё равно. Людям плевать. Люди, они по природе своей, злые. Знаешь, вот тебя любят сейчас, обожают, возносят! — лапищи его артистично поднялись, демонстрируя помпезность. — Ты считай, Святой! Или нет? — он хитро пробуравил меня круглым глазом. — А завтра они узнают тебя получше, возненавидят и, глядишь, прибьют к позорному кресту. — Он сплюнул на кафельный пол, слюна зашипела, разъев в месте плевка воронку, как от упавшего снаряда. — Но не переживай, потом они снова возведут тебя в ранг Мессии, потому что на Руси любят великомучеников. Только ты с этого ничего не получишь.