Любовь, как война, — до рассвета, до пробуждения города, до первых лающих собак, спугнувших отдыхающих котов, до первого женского возгласа, до первого шарканья престарелых ног по асфальту. Обнажённые юноши по бокам, а я, словно римский император, щедро распределяю одно покрывало на троих. Приближающийся день и сон морит нас, желая избавить келью от алчного эротизма, сокрушившего все устои и аскеты.

========== Икра III. Освобождение. VIII ==========

Я понятия не имел, который час. Ангел спал на моём правом плече, рассыпав русые волосы на моей груди. Я лениво высвободил плечо из-под его тяжёлой головы. Медленно повернул голову, желая увидеть мерно спящего Профита, но смятая простынь оказалась холодна и покинута. Я поднялся, с трудом разыскал джинсы. Припомнил — было ли на мне нижнее бельё? Память говорила, что нет. Я влез в джинсы и отправился по коридорчику маленькой квартиры в совмещённый санузел. Я открыл дверь и увидел одетого Профита, скрючившегося в пустой белой ванной. Ноги подогнуты к подбородку, руки его сжимали лицо. Пальцы напряжены. Он едва слышно издавал мучительный стон. Я быстро влез в ванну, сгрёб его в охапку, и, пытаясь унять дрожь в коленях и голосе, торопливо спросил:

— Что с тобой?

Его колотило крупной дрожью. Я дотронулся до его рук — ледяные. Голова же, наоборот, горячая. Ругательства зарождались на кончике моего языка, но я проглатывал их, ощущая изжогу и кислоту в желудке.

— Профит, поговори со мной, пожалуйста… — я попытался отнять его ладони от лица.

— Боооольно… — гнусаво простонал он.

— Что болит? Где? — я осматривал его, пытаясь вспомнить, не перегнул ли во время ночных бдений. Вроде бы, тогда он не жаловался, и голос его не выдавал никаких мук или же протестов.

— Как больно, — повторил он. — Глаза, — лишь смог выговорить он.

Я сел в ванну и зажал рот рукой, в ужасе предполагая, что происходит. Профит прозревал.

— Блядь, что же делать? — я панически оглядывался в поисках чего-то. Понятия не имел, как это лечится, не опасно ли, не смертельно ли. — С тобой это впервые?

Он, разумеется, не ответил, лишь сильнее съёжился, скрутился узлом. Я шустро вылез из ванной и побежал в комнату, благо бежать было недалеко. Растолкал Ангела.

— С парнем какая-то хрень творится! — морща лоб, протараторил я, ероша жёсткую чёлку и впиваясь пальцами в кожу волос, будто голова от этого лучше заработает.

Ангел поднялся с растерзанного дивана, который даже издал вздох облегчения, прикрыл неподобающую моменту наготу. Быстро накинул нижнее бельё. Смерив мой пристальный взгляд, он подумал, что я обвиняю его в чём-то, и ответил:

— Не смотри на меня волком, я чист. Я не знаю, что с ним могло случится.

— Так иди и посмотри! — потребовал я.

Ангел понуро прошёл в тусклую ванную, в которую с улицы падал свет через небольшое окно наверху. Ладони мои всё ещё предательски тряслись, а он спокойно склонился над Профитом, легко отодвинул его напряжённые руки со скрюченными пальцами от лица. Тот послушно сидел, как испуганный зверь на ветеринарном столе, не смея шелохнуться. Ангел сгрёб его длинные волосы, нависавшие чёлкой до носа. Он собрал их и умело скрутил в подобие пучка, какой носил сам. Профит щурился! Ему было чем щуриться! Я разглядел на его лице человеческие глаза, он сжимал болезненно розовые новорождённые веки. Сиреневые синяки под его новообретёнными глазами выделялись на бледном лице.

— Я вижу! — вдруг закричал он и подскочил посреди старой чугунной ванны. — Я вижу!!! — громко закричал он, шире распахнув глаза.

Я поспешил к нему, боясь, что он поскользнётся и переломает себе всё.

— Сколько времени? — обеспокоенно спросил я Ангела. Тот почесал плоский живот, пожал плечами. — Ну, так узнай! — проорал я.

— Злодей, — буркнул он себе под нос, — ни тебе утренних любезностей, ни нежного поцелуя. Восемь вечера, — крикнул он из комнаты.

— Дерьмо собачье! — ругнулся я, — надо успеть. Быстро собирайтесь, мы должны это отпраздновать.

— Ну, уж нет. Я пас, — проныл Ангел, — я не в состоянии. Без меня, ребят.

Я помог Профиту выбраться из ванны, нашёл в комнате под диваном его смятые перчатки, схватил за руку и потащил за собой. Однако, когда мы выскочили из подъезда в унылую, заваленную мусором подворотню, бегство наше было остановлено. В свете вечернего солнца возле арки стояла Дева-Мать. Лицо её сквозило презрением и холодностью. Голубые чешуи колыхались от гнева. Она молчала, дожидаясь, когда мы осмелимся подойти к ней. Долго ждать не пришлось.

— Неужели… — язвил я, — ты решила посетить культурную столицу?

Она отвесила мне терпкую пощёчину.

— Спасибо за внимание, — иронично выронил я. Тут же получив крепкую пощёчину по второй щеке.

— Подонок! — выдохнула она, — какая же ты оказался дрянь! Какую змею я пригрела на груди! — она сокрушённо перевела взгляд на Профита, — ты испортил мальчика. Что ты натворил! — лазурная слеза скатилась из её глаза и упала на асфальт драгоценным камнем.

— Я сам этого хотел, — встрял Профит.

Она выбросила вперёд руку, останавливая его.

— Не говори ничего! Ты потерял самого себя. Ты потерял столь драгоценный дар, о котором мне страшно и помыслить, — отчаянно говорила она. — Теперь ты просто мальчишка. Ты обычный мальчишка. Ты… человек, — голос её задрожал. Чешуя на лице встрепенулась. — Ты больше не Пророк, — проронила она.

— Он тот, кто он есть… — перебил её я.

— Я вижу! — по-детски восторженно проговорил он, желая, чтобы она прочувствовала масштабность этого события, но она не оценила.

Я залез в карман джинсов и изъял жестяную банку и протянул ей.

— Я, думаю, мне это уже больше не понадобится.

Она саркастично усмехнулась:

— А как же тёмное пламя внутри тебя? Что будешь с ним делать? Оно выжжет в тебе дыру!

— Я знаю, в какое русло его необходимо направлять. Теперь знаю. Оно столь же дуально, как был дуален мой мир всё это время.

Она выхватила банку из моих пальцев.

— Отныне я больше не твой покровитель. Ты нарушил все законы. Я не прощаю преступников. Пусть теперь Красная Богиня нянчится с тобой, раз пометила тебя своей краской, — вымолвила Дева, указав на мои алые волосы.

— Тогда… прощай.

Я потянул Профита за собой.

— Мы должны успеть.

Пустой вечерний трамвай, покачиваясь на рельсах, мчал нас на Приморскую. Мы прошли пешком вдоль реки Смоленки, которая вытекала в Финский залив. Когда-то, я слышал, здесь был выход к морю. Сейчас же вдоль всего побережья возвышался бетонный забор, украшенный венком из колючей проволоки, он бережно огораживал жителей от ещё одного искушения… искушения морем. Я улыбнулся краем рта, столкнувшись с очередным парадоксом реальной жизни. Мы ухитрились пробраться мимо исписанных граффити заборов и залезть наверх. Уютно усевшись на бетонной стене, будто птицы, мы видели, как медленно начало оседать к горизонту солнце. Сиреневые облака окрашивались перламутром. Вечернее солнце золотило небо, провожая чёрные пары птиц, оно освещало далёкий таинственный остров у горизонта, отбеливало полотна парусников и крылья кричащих альбатросов и чаек. Я посмотрел Профиту в глаза — серо-голубые, в них плясали озорные золотистые искры, такие же яркие, как уходящее солнце.

— Куда мы теперь? — поинтересовался он.

— Можем остаться здесь. Красная любит нас, — улыбнулся я.

— Ты ведь не бросишь меня? — спросил он. Теперь с собранной в хвост чёлкой он особенно походил на самурая.

— Ты же знаешь. Я хоть и беспринципно хаотичный, но… исключительно порядочный.