========== Семь.I ==========
Незадавшееся утро в пятнадцать минут третьего дня. Эта чёртова кукла снова читает морали. Я ещё не проснулся. Я ещё не справился с утренней эрекцией, а голос её уже гуляет под потолком моей конуры. У неё уйма свободного времени, поэтому она с удовольствием занимается моим воспитанием, повышая свою самооценку.
— Сколько можно дрыхнуть?
— Сколько нужно, — пробубнил я и отвернулся.
Но она достигла желаемого, хмыкнула и ушла. Выбравшись из-под одеяла, хранящего запах сна, и, найдя мятые и заляпанные брызгами уличной грязи джинсы, я, игнорируя мурашки, покрывшие голый торс, побрёл на кухню. В коридоре малой племянник ползал на коленках, играя с бабусиными фарфоровыми статуэтками. Так увлечён, что не заметил меня. В комнате на диване удобно устроились «курочки»: жена брата, взявшая в привычку будить меня, и две её подруги, что красят ногти и оживлённо кудахчут. Увидев мою унылую морду, одна засмеялась, вторая зашептала на ухо третьей, третья махнула рукой. Вечно занятая ванна, где бабуля купала горшки с цветами, ободряя сочные листья нежной прохладной влагой из душа. Я протиснулся, задев её согбенную спину, схватил зубную щётку и пасту.
На кухне накурено, окна запотели от пара и работающей газовой плиты, на которой подпрыгивала кособокая алюминиевая кастрюлька с искривлённым дном. Пахло гречневой кашей. Журчала вода. Растрёпанная мать мыла посуду, в зубах сигарета, пепел сыпался в раковину, телевизор за её спиной рекламировал красивую жизнь и райское наслаждение при экономии до «не скажу сколько» процентов.
— Привет, мам…
— Привет, Лука…
— Пустишь зубы почистить? В ванной бабуля… омывает…
Она вздохнула, пропуская меня, глаза её устремились в экран с яркими картинками незнакомой нам жизни.
Тёплая вода скатилась по лицу. Я встряхнул головой, капли полетели в стороны как от лохматой собаки. Заглянул в холодильник. Папа пошутил. Посадил игрушечную мышь с печальной физиономией, которая теперь всякий раз смотрит на меня. Голодная.
— В холодильнике пшик! — устало проговорила мать. — Возьми деньги на полке, сходи, я не успела вчера.
Я вздохнул, протягивая руку, пошарил пальцами, натыкаясь на бумажки. Монеты, случайно задетые мной, скатились, ударились о столешницу, упали на пол. Нагнулся, подцепил их, запихнул в карман вместе с мятыми бумажками, свёрнутыми в четыре раза.
Толстый полосатый свитер с горлом, чтобы прятать в него холодный нос; зелёная шапка, напоминающая о свежей зелени, пролезающей сквозь уставшую от зимы землю; куртка с капюшоном; кожаные ботинки с плотно залёгшими морщинами, грязные, потускневшие, — каждодневное обмундирование городского воина.
Приход календарной весны ничуть не мешал зиме строить свои козни. Она не собиралась уходить, набирая большую силу, заимствуя её у утомлённых понурых лиц. Я устало загребал подошвами грязный снег, держась привычного маршрута до магазина, скользил по бугристому льду, который ещё вчера лежал вязкой слякотью. Мысли сбивчиво скользили по льду вместе со мной. Я почти прекратил внутренний диалог, когда передо мной возникла на расстоянии метра спина какой-то женщины. Женщины — потому что я разглядел вполне стройные ноги, затянутые в аккуратные начищенные сапожки. Спину её покрывала неимоверной красоты шуба — белоснежная с серо-чёрными вкраплениями пятен. Я стал думать, какому прекрасному зверю из породы кошачьих принадлежал этот даже на вид шелковистый мех. Взгляд мой упёрся в сочетание пятен посреди спины незнакомки. Я нахмурился, щуря глаза, пытаясь разобрать, что мне напоминает этот рисунок, который между тем приобретал более отчётливые формы. Я уже мог различить тёмные буркалы глаз и вырисовывающуюся морду, когда порыв холодного ветра бросился в лицо вместе с кристалликами льда. Я отвернулся, зажмурившись на секунду, восстанавливая перехватившее дыхание, и, когда выровнял шаг, прямо передо мной на расстоянии 30 сантиметров с шубой незнакомки стали происходить невозможные трансформации. Спину её изнутри разрывало что-то, рвущееся наружу, роскошный мех треснул в том месте, где я разглядывал игру пятен. Я наклонил голову на бок, не смея отвести взгляд. Оголённые лапы разрывали спину незнакомки изнутри, наружу вылезало что-то, оно словно рождалось в муках, исторгалось. Теперь я отчётливо различал перед собой голову животного с содранной кожей. Возможно, это когда-то был… снежный барс? Осознанным взглядом он посмотрел на меня. Я изучал его болезненную кровоточащую плоть, местами покрытую редкими пучками меха, который отнюдь не был белоснежным.
— Кто ты? — спросил я, удивляясь, что не услышал в своём голосе дрожи.
— Убей старуху… — прохрипел зверь, оголяя жёлтые клыки.
Он не приказывал, он умолял. Болью сочилось каждое его слово. Я огляделся по сторонам. Мир вокруг меня преобразился, небо больше не выглядело серым, оно стало цвета индиго, улицы приобрели термоядерную насыщенность. Мимо быстро бежали полупрозрачные силуэты людей, они слепо семенили ногами, как спешащие сороконожки.
— Убей старуху… Освободи меня… — молило существо.
Лапы зверя обвисли, голова его безвольно опала на ободранную грудь, наполовину торчащую из спины незнакомки. Женщина молниеносно повернулась на 180 градусов, обратив старое морщинистое лицо, полное ненависти, на меня.
— Какого чёрта?! — истерично заорала она.
Нет, она совсем не молода, как казалось сначала, напоминала, скорее, высушенную мумию с очерченными татуажем бровями и нарисованными глазами.
— Кто ты такой, чтобы говорить с моей шубой? —завопила она, замахиваясь на меня лакированной сумочкой из кожи крокодила. Я ловко отскочил в сторону, начиная обрастать решимостью.
— Снимай шубу, алчная страшила! — рассмеялся я, глядя, как она потрясает обвислым подбородком.
— Ни за что! Шуба — мой статус! Знаешь, как сложно в наши времена держать статус, щенок? Содрать бы с тебя шкуру и обить ею мой диван! Но такого дохляка не хватит и на табуретку!
Искусственные нейлоновые волосы выбились из-под шляпки, дамочка махала руками, пытаясь достать меня крокодиловой сумкой.
— Знаешь, чего мне стоила эта шуба? Я до сих пор выплачиваю кредит душами невинных девственников!
Она неожиданно остановилась и протянула старческую морщинистую длань к моему плечу.
— …Девственников… — прошелестела алчная старуха, коснувшись меня пальцами.
— НО ТЫ НЕ ДЕВСТВЕННИК!!! — заорала она, оттолкнув меня.
Рука её удлинилась, как удлинились и ногти на её узловатой кисти, растущие прямо на глазах. Резким движением она вонзила всю пятерню в моё левое плечо. Ногти острыми лезвиями прошли насквозь. Чувство острой боли потонуло в непреодолимой жажде справедливого возмездия. Я ощутил значимость поступка, совершаемого мною здесь и сейчас. Ноги мои легко оторвались от земли, сузились глаза, напряглось лицо. Уверенность и сила магическими потоками окутывали меня. Правая рука нащупала шероховатое древко. Неизвестно откуда в моей руке оказался отцовский топор, стоящий в кладовке многие годы. Его древко я узнаю с закрытыми глазами.
— НЕ ДЕВСТВЕННИК! — крикнул я, и голос мой понёсся вперёд, яростно отшвырнув старуху.
Рука сама метнула топор…
Люди-многоножки на дикой скорости семенили мимо серыми призраками как ни в чём не бывало. Топор, медленно вращаясь, летел к обезумевшей цели, лицо которой искажалось, меняя эмоции. Она прогибалась, желая уйти от летящего орудия, но позвонки её от долгих веков были уже не столь подвижны. С треском топор вошёл лезвием в её бескровную голову прямо посреди лба. Старуха издала нечеловеческий свист, открыв рот так, словно красила его перед зеркалом. Стоя на коленях с горящими глазами уставившись на меня, она прохрипела:
— Кто ты такой? Мы этого так не оставим…
Шипя и конвульсивно содрогаясь, она выгнулась и спиной повалилась на асфальт. Нейлоновые жёлтые волосы веером рассыпались по поверхности тротуара. Искусственная женщина, так любившая всё натуральное, была мертва.
