— Пиздатая тёлка, — сказал я Профиту.

Тот отчего-то усмехнулся.

— Давай у неё спросим, — предложил я.

— Как хочешь, — пожал плечами Профит.

Она стояла к нам в три четверти спиной. Дым от тонких сигарет вырывался из её рта. В правом ухе висела внушительных размеров серьга, отдалённо напоминающая формой адронный коллайдр. Худые длинные ноги в белых кожаных лосинах влекли меня магнитом. Белая полупрозрачная блуза имела низкий вырез на спине, демонстрируя вытатуированные контуры крыльев на лопатках обладательницы. Профит похихикивал. Веселье его показалось мне неуместным. Мы подошли к ней максимально близко, без шансов на отступление, а я, наконец, разглядел в чудесной красотке не менее чудесного юношу. Он, как раз, повернулся лицом, так что я изучил приятные черты его лица, выбритые виски и затылок, русые волосы собраны в пучок на макушке. Он бросил сигарету на асфальт и раздавил окурок носком ботинка.

— Привет, — решился я.

— Привет, — он осмотрел меня снизу-вверх.

— Мы ищем Библейскую дискотеку, — ухмыльнувшись, спросил я, — не знаешь, случайно?

— Это ты удачно обратился, — улыбнулся он, высоко подняв узкий подбородок.

Тонко уловимая надменность во взгляде, уверенность в собственной неотразимости. Чёрт подери, где он научился так эстетично вскидывать голову? Под его пристальным античным взглядом я мог почувствовать себя жуком, тем более, что парень был выше меня почти на голову. Навязчивая манерность в его поведении отсутствовала, и отчего я перепутал его с девушкой? Из-за растрепавшегося пучка волос, из-за тонкоты ног или вызывающей блузы?

Взгляд его остановился на моей майке. Читает надпись — решил я.

— Прямо-таки веришь? — усмехнулся он.

— Доверяю, ага. Так мы в правильном направлении движемся? — перенацелил его внимание я.

— Пошли со мной. Не потеряетесь, — предложил он, продолжая разглядывать Профита. — Ты, как персонаж, мне вполне понятен, — вдруг признался он. — Но кто он?

— Мой личный самурай, — с гордостью заявил я, приобняв Профита за плечи.

— Прямо-таки личный? — бровь незнакомца изогнулась. — Жаль.

Кажется, он проверял мою реакцию, однако повёл нас по промзоне и привёл ко входу в назначенный заброшенный особняк.

— Тебя как зовут? — осведомился он, проходя сквозь тёмный пустой зал с резным деревянным потолком.

— Лука.

— Я — Ангел А. Можно Ангел или просто А.

— Как в том французском фильме? — припомнил я.

— Да. Сваливаюсь неудачникам на головы.

Я бы, разумеется, поспорил на тему неудачников, но простил ему этот каламбур.

— Увидимся на вечеринке, — предложил он. — Скоро народ начнёт прибывать, а у меня ещё пара недоделанных моментов. Извини.

Он удалился за роскошными дверями. Было время подумать и выкурить пару сигарет в Зимнем саду. За стёклами опустилась ночь, в пустынном помещении бывшего Зимнего сада загорелась подвешенная вдоль стены гирлянда. Высоко под потолком свисала провисшая серая ткань, с подтёками и пятнами влаги. Когда-то Рената Литвинова фотографировалась здесь и снимала в этих интерьерах свою «Последнюю сказку». Я сел на одинокий обветшалый стул, вглядываясь в изгибы орнамента рам, образующего арки. За окнами покачивали ветвями деревья. Я закурил. Профит стоял возле окна и ковырял облупившуюся краску. Моя последняя на сегодня и бесконечно длинная сигарета тлела медленно. Серый пепел, такой же бесцветный как этот зимний сад, осыпался на пол, пошедший трещинами. Я слышал голоса приходящих гостей, слышал отдалённый смех и разговоры, весёлые приветствия, потом первые ритмичные звуки танцевальной музыки. Тогда я подумал — пора.

Мы буквально ворвались в освещённый белоснежный танцевальный зал. Когда-то сюда приезжали на балы благородные и богатые люди. Сейчас здесь собралась разношёрстная фриковая молодёжь. Она пестрела на белом фоне как тибетские флажки Лунгта. Фигуры энергично двигались под ритм, зал заряжал присутствующих своей пластичностью. Стены и потолок, густо увенчанные лепниной, всевозможными панно с цветами, вазонами, наглыми вездесущими сатирами и музыкальными инструментами, добавляли несравненный антураж мероприятию. Архитектурные термины заплясали в моей голове. Пилястры, капители и панно закружились в танце под ярким светом монументальной люстры с хрустальными подвесками. Я обшарил зал, плотно забитый народом, в поисках Ангела. Но, он, по-видимому, расправил крылья, полетев над Васильевским островом. Возможно он где-то там, высоко, в индиговом небе, маневрирует с грифонами, ловит воздушные потоки и пикирует вниз или восседает на вершине башни и складывает мистические цифры, дабы познать тайны Вселенной. Я вовремя заметил, что на мраморных подоконниках было чем поживиться. Знакомая бутылка с «Мессией» спасла бы меня от внутренней напряжённости. Я примкнул губами к стеклянному горлышку, осилив глоток, одновременно пламенно жгучий и леденящий холодом.

— Дай, — Профит возник, будто из-под земли. Не исчез в толпе, не потерял меня из виду.

— Сдурел что ли? — возмутился я, когда он протянул руку в перчатке к бутылке.

— Я хочу делать то, что делаешь ты, — я ощутил обиженную требовательность в его голосе.

Я мгновение сомневался, однако, протянул ему бутылку.

— Один глоток. Один, — добавил я, не желая видеть позже последствия его первых возлияний.

Он послушно сделал глоток. Схватился за нос, закашлялся и сделал глубокий вдох. Я рассмеялся и отобрал у него бутылку, страстно желая утонуть на её дне, чтобы больше никогда не вспоминать о щавелевой деве. Но в этот самый миг я увидел её. Она вошла в белоснежный зал, распахнула витиевато украшенную дверь. Белое с золотом встречало медь её волос. Кажется, все расступились. О, она, несомненно, была уже не той скромной, нежной и робкой девушкой, которую я помнил! Красное с чёрным платье едва прикрывало её бёдра. Кожаный корсет стягивал грудь так, что та пикантно бугрилась. Рельефные ноги по колено укрывались в кожаных сапогах на высоком каблуке. Соррел мотнула головой, длинные кучерявые волосы рассыпались по обнажённой спине. В руке она держала кожаную плеть, а вслед за ней в залу проникла её свита. Два унижающихся перед ней парня и высокая, черноволосая девица с обнажённой грудью и в длинной чёрной юбке до пят.

Я едва не выронил свою бутылку.

— Что за?.. — я схватил Профита за предплечье.

Словарный запас мой иссяк. Я всегда демонстрирую скупость, но высокоэтажность своего лексикона в подобных случаях.

— Что за бдсм’ные приколы? — выдавил из себя я.

Сейчас жар в голове и жгучая высокоградусная жидкость в желудке сделали своё дело. Я бы и сам надрал ей задницу. Она бы горела красными кровоподтёками и светилась фиолетовыми синяками. Она бы, стерва, молила меня остановиться, но я бы разодрал ей спину, искусал шею и оттянул её остропирамидальные соски, сучка! Я чувствовал, как начал дымиться перевёрнутый крест на шее, как кожа на руках и лице зачесалась с неимоверной силой. Мне захотелось прильнуть к рельефной стене и чесаться об неё, как шелудивому псу. Я стоял у окна, чувствуя бедром леденящий мрамор подоконника, я покрывался роговыми пластинами, отращивал на локтях и лопатках острые клиновидные шипы, а она безупречно дефилировала сквозь танцующую цветастую толпу. Я оставил тронутую бутылку «Мессии» на подоконнике и ринулся к Соррел. Сам не знаю, зачем. Я ведь столько раз проигрывал в голове, что буду делать, что скажу ей, когда найду. Но планы сбились. Реальные события никогда не бывают такими, как мы предвидели и проиграли в голове. Сценарий упал на пол, был затоптан чужими ногами, разорван в клочья и прилип к чьим-то каблукам. Я слышал за спиной обеспокоенный возглас Профита. Я даже знал, что он бросится за мной следом. Пока я продирался сквозь толпу, она скрылась за дверьми в прилегающую кальянную комнатку.

— Ты не сбежишь от меня, — проскрежетал мой голос, — только не сегодня.

Я вломился в небольшую курительную, оформленную в восточном мавританском стиле с латунью и позолотой. По стенам испуганно бежала во все стороны мелкая вязь «Слава Аллаху». Напротив меня в небольшом полукруглом эркере у окна стояла она. Вот она — мой самый смелый предел мечтаний — та, что робко смотрела на меня кофейными глазами и смеялась, когда я легко целовал веснушки на её плечах. Я ведь хотел сказать ей что-то, но теперь все слова, готовые вылететь цветными птицами изо рта, показались мне глупыми, несвоевременными, нелепыми, никак не вяжущимися с ситуацией, её нарядом, выражением её лица и присутствующей свитой. Я ненамеренно взглянул в зеркало по левую руку. Увидел в нём себя, который просит Соррел лишь дать в последний раз посмотреть в её глаза. И вот она подходит, смотрит, проводит тонкой рукой по пульсирующей шее, дотрагивается до перевёрнутого креста и быстрым неуловимым движением пронзает сонную артерию. Заточенный коготь её перстня испачкан в крови. А теперь и поверхность зеркала забрызгана свежей кровью. Возможно, всё так и произошло бы… и фонтан алой лавы с диким напором вырвался бы, наконец, на свободу, если бы не возглас из-за моего левого плеча.