Впереди до самого горизонта простирался город моей мечты. Город… такой, в котором мне хотелось остаться навсегда, разделить вместе с ним летние душные ночи, осеннюю меланхолию и слякоть, зимнюю сырость и морозы, весенний подъём уровня воды… или что там ещё может быть? Мне захотелось затеряться в его дворах, пройти через все его мосты, забраться на утомлённые крыши, проникнуться монументальным архитектурным эротизмом, сосчитать всех Афин в городе, зацеловать до смерти всех крашеных в сумасшедшие цвета питерчанок и познать на себе смысл фразы «In rain we trust».
Эйфория винтом вошла в меня, глубоко и плотно засев в межрёберном пространстве. Её не выдернешь, как гвоздь, не помогут даже плоскогубцы из квартиры Ля. Я медленно выдохнул, боясь выпустить из лёгких весь дурманящий воздух. Я был не против того, чтобы этот морок продолжался. Я двинулся по кругу внутри колоннады. Впереди маячил нефритовым цветом купол Казанского собора, красными и сиво-серыми пятнами крыш переливался городской пейзаж. Освещённая солнцем стена невдалеке сигнализировала надписью «БОГИ» и одновременно приглашала в Petro Palace Hotel. Вдалеке в порту склонили головы металлические жирафы. Я обязательно должен был увидеть море. Но это позже, а пока я подсчитывал иголки полосатых труб и наткнулся взглядом на стелу посреди Дворцовой площади. Вспомнил о напутствии Ля и решил отправиться отсюда прямиком в Зимний.
Во внутреннем дворе Зимнего дворца змеилась очередь. Я присоединился к ожидающим и за время получасового стояния успел заметить потомков котов-эрмитов, популярности их мог бы позавидовать любой мечтающий прославиться. Об этих котах ходят всевозможные слухи, их тиражируют на майках, кружках и значках, как достояние. Заметив, что я разглядываю его, один рыжий котяра хитро подмигнул мне. Подлец. Откуда-то из-за спины раздался знакомых смех, я обернулся, ища среди людей свою щавелевую деву. Очередная партия людей быстро проходила внутрь и среди них тонкая фигура в лёгком платье. Рыжие локоны скользнули и исчезли в дверном проёме в тот миг, когда я заметил её. Я порывисто шагнул на охранника, но он покачал головой, требуя, чтобы я дождался своей очереди. Кто-то позади тоже возмутился моей ретивости, бормоча недовольства под нос. Когда же следующая когорта посетителей, включая меня, была впущена, рыжеволосой девы в радиусе доступа не наблюдалось. Я выстоял ещё одну очередь, на сей раз в кассу. Получил бесплатный входной билет, как студиозус, и, сталкиваясь плечами, ногами и руками с жаждущей культурного катарсиса толпой, проник сквозь турникеты и металлоискатели на главную лестницу. Белое с золотом. «Алая дорожка специально для меня. Несомненно», — улыбнулся я уголком рта. Парадоксальное сочетание феерических помпезных красот с толчеёй и пропускной системой аэропорта сконфузили моё восприятие. Я двинулся к «началу просмотра», не теряя надежды найти скрывающуюся особу. Тут же попал в многолюдное общество, слился с китайской делегацией. Аккуратно лавируя между ними, прошёл дальше, пробежал временные экспозиции с особенно злыми и мнительными музейными надсмотрщицами. Я углублялся дальше по лабиринтам. Бесконечный коридор с гобеленами мильфлёр. Соррел смотрела на меня со шпалер, смеялась в обществе молодых охотников, играла с животными и убегала в цветущие кущи. Она вела, уводила меня всё дальше в лабиринт картин и интерьеров. Она смотрела на меня сверху вниз с потолочных росписей. Вот она в образе гарпии держит на хрупких плечах какой-то роскошный сосуд, вот она спряталась фарфоровой статуэткой за стеклом, вот она ест виноград из рук кучерявого пижона, вот она с обнажённой грудью сластолюбиво изогнула спину, направив легкомысленный взор на обнажённого юношу. Шлюшка. Вот она… томится в неге… одна, вьюны на голове её, смотрит в окно, раскинувшись на спине. И снова… распростёрлась на постели, запуталась в простынях, а мужская рука сдёргивает с неё алый покров, открывая посетителям наготу. Я узнавал её в скульптурах итальянского Возрождения. Вот двое обнажённых юношей несут её на плечах, запястья их касаются её коленей, руки — едва прикрытого бедра. Вот она с двумя юными девами, с нежностью обнимает их, подставляя лицо для робких поцелуев первой, откликается на лёгкие трепетные прикосновения второй. Что ты делаешь со мной, Соррел? What the hell are you doing? What the hell are you trying?
Головы сатиров надрывались от смеха, кто-то схватился за голову, юный пастух надсмехался надо мной, намеренно демонстрируя наготу. Я бросился дальше по залам, распихивая народ, лабиринт комнат всё сильнее запутывался, закручивался морским узлом. Я бросил все попытки сориентироваться. Я быстро шёл, едва не переходя на бег. Голова моя шла кругом. Я зашёл в ярко-красный зал и остановился, мысленно моля, чтобы кто-нибудь знал, как мне отсюда выбраться. Найти какую-нибудь лестницу, сменить экспозицию. Но двум юношам, смотрящим на меня сверху, со стены, было всё равно. Один даже отвернулся спиной. Им не было дела до меня, ведь они упоённо обнимали друг друга за бёдра. Я продолжил свой фанатичный забег, боясь сойти с ума от вездесущего эротизма, путано перемещаясь по залам. Перед глазами на античных сосудах разворачивались гедонистические картины, страсть, войны, убийства, похоть, колесницы, обнажённые юноши подают вино старшим мужам, те играются с членами молодых и расправляют драпировки на одежде. Античная «обнажёнка» вела меня дальше по мраморным залам, пока моё внимание не приковал к себе… бюст Эрота. То, что это Эрот я прочитал на табличке, потому что я увидел в нём Профита, античного, с более округлыми гладкими чертами лица и мускулатуры, которая, по сути, не выделялась на хрупком теле, волосы его закручены кольцами и не закрывали половину лица. Что ты делаешь со мной? Я ощутил всем телом, как жар от внутренних горнил стал разгораться и провоцировать химические реакции в организме. Очередной приступ паники охватил меня, когда я понял, что ещё сильнее заблудился. Я загнанным зверем бросился искать выход, но отчего-то снова таинственным образом попал в залы голландцев. Алая пелена застилала глаза, под черепной коробкой кипели мозги, распирая кости. Я быстро задышал, втягивая ноздрями воздух. Я собирался биться головой о расписную стену коридора, когда, растолкав очередную группу туристов, прорвался в следующий коридор и увидел выход на лестницу. Выход был перегорожен, и висела надпись «Прохода нет», но я наплевал на объявление. Нагнувшись, проскочил под натянутой верёвкой, спустился на несколько ступенек вниз так, чтобы меня не увидели, и сел на белый мрамор. Со мной определённо что-то происходило. Я ощущал паническую дрожь в теле. Сжал кулаки так, чтобы пальцы короткими ногтями впились в ладони. Боль не принесла облегчения. Казалось, все мои позвонки накалились до красна. Вытянув руки перед собой, я обомлел. Кожа покраснела, на ней проступала чешуя. Не рыбья, чешуя плотная, как у какого-нибудь доисторического ящера. Я боязливо дотронулся до грубой пластины на локте, и нащупал острый рог. Начал крутить рукой и обнаружил несколько острых выступов. Костяшки пальцев тоже покрылись более твёрдыми пластинами. Я решил отковырять одну, дёрнул её пальцем и порезался. Я закрыл ладонями лицо, потёр его, пытаясь прийти в себя, но ощутил, что и на лице образовались плотные пластины — на лбу, скулах и нижней челюсти. Я старался спокойнее дышать, нормализовать бешено колотящийся на шее пульс. Я закрыл глаза, плотнее прижав к ним ладони, чувствуя, как горячий пот стекает и пропитывает майку по бокам. Я согнулся пополам, зажав разгорячённую голову между ногами. Я готов был рыдать, биться о холодные ступени, но лишь тихо-тихо застонал. Сидя на белоснежной лестнице, сокрытый от чужих глаз, я слышал шум человеческого сообщества, до меня доносились обрывки фраз и дискуссий, рассказов экскурсоводов, шелест одежд, цоканье каблуков и топот детских ног, сам же я утопал в темноте, и лишь алые пятна пульсировали оптической иллюзией. Чьи-то ладони коснулись моей спины, я вздрогнул, готовый отразить возможное нападение. Но знакомый голос осадил меня.
