— Из Москвы, — промямлил я.

— Моё сокровище тоже из Москвы, — торжественно произнёс он, крепче обняв плечо спутницы, — она тоже оттуда. И… — он сделал паузу, — сегодня у неё праздник! — он дал всем прочувствовать ситуацию, — потому что я сегодня добрый! — довольно добавил он и протянул мне пластиковую бутылку, наполненную густым дымом. Я затянулся и передал её по кругу. Гаврила рассмеялся мне из своего угла.

— Почему у вас душевая кабина посреди кухни? — я не нашёл ничего лучше спросить, понимая, что не смогу спокойно спать, пока не узнаю тайну или же первопричину её появления здесь.

— Видишь ли, — увлечённо начала Ля, довольная тем, что сможет рассказать очередную байку, и все взгляды будут обращены на неё, как на приму-балерину, — это был доходный дом… когда-то давно… и туалеты были на улице. Они не планировались вообще. Понимаешь? — она по-мышиному уставилась на меня, ожидая кивка, который я ей незамедлительно предоставил в знак внимания и понимания. — И все ходили мыться в баню. Знаешь, так ведь принято было. В баню ходить. Сейчас-то не актуально, — рассмеялась она, — так что мыться тебе тоже придётся здесь. А туалет, — она предвосхитила назревающий вопрос, — есть в конце коридора.

— Отлично, — улыбнулся я уголком рта, — это какой-то искромётный юмор…

— Да. Это всё шутники-квартиранты, — добавил старший брат, — вон… печень разбухшую над столом повесили, как напоминание о тяготах обильных возлияний.

— Нет, — улыбнулся младший брат, — мы сегодня бухать не будем, а то Гаврила обидится.

— А-ы-и-ели магические кольца? — глотая все согласные, спросил средний, выпуская к потолку облако дыма.

Колец я не видел, зато заметил, что пластиковая бутылка, наполненная новой порцией дыма, оказалась у меня в руках, пошла на второй заход.

— Ты помнишь, как ты начал курить? — вдруг спросила меня Ля.

Я выдохнул дым и переспросил:

— Курить что?

— Ну… сигареты… — она пожала плечами, — вот когда?

Я углубился в воспоминания, ища в лабиринтах коридоров тот миг, когда я впервые затянулся.

— Отец всегда посылал меня на даче за сигаретами. Он сидел летними днями на веранде, доставал последнюю сигарету из пачки и посылал меня всякий раз за новой. Он курил «Приму». Красная такая пачка и на ней белым дымком была выведена надпись «Прима», — вспомнил я. — И я купил ему пачку, принёс. И вечером, зайдя на одинокую веранду, обнаружил эту пачку открытой, что естественно, ведь он выкуривал её очень быстро, но в пачке ещё было достаточно сигарет. И я подумал, что если вытащу одну, то он никогда не заметит. И он не заметил. Я забрал одну и ушёл, вынул её из кармана, гуляя вдоль шоссе, и закурил. Помню, как дым обжёг мне слизистую носа. Но мне понравилась ритуальность этого момента.

— И сколько тебе было лет? — поинтересовалась Ля.

— Я даже не знаю. У меня были летние каникулы. Наверное, я был в средней школе.

— А я выиграл свои первые сигареты в дартс! — развеселился средний брат. — У меня был друг, а у него был дартс. И мы играли с ним в дартс на деньги, а когда у него кончились деньги, он сказал, что есть только сигареты. Папа его был предприниматель, — усмехнулся он, поправив значок ВЛКСМ на лацкане пиджака. — И он спросил: «Сигаретами возьмёшь?» А я ответил: «А почему бы нет». Это классе в восьмом было. И это были сигареты Dallas. Есть ещё такие?

— Есть, — подтвердил старший.

— А мы курили Казбек и даже паровозили, потому что оставлять их нельзя было. Палево. — припомнила Ля. — А ты? — спросила она Профита.

— А он у нас относится к Икс-мэнам, — съязвил я.

— В смысле? — смутился средний брат.

— Пропагандирует Straight Edge — в противовес сексуальной революции и панк-року: не пьёт, не курит, матом не ругается, сексом не занимается, — саркастично подметил я, видя, как Профит напрягся.

— А как же ты с нами сидишь, когда тут… такое… — не нашлась, что ответить Ля, и развела руками.

— Я просто не дышу, — отозвался он.

— Шутник, — качнул головой старший брат.

— Отчего ж, — шевельнулся Профит, — я сейчас дышу жабрами, они идеально фильтруют воздух и озонируют. — Он приподнял свою полосатую майку и продемонстрировал «жителям туманного Альбиона» двигающиеся жабры в районе рёбер. Жабры раскрывались и запахивались как цветки мухоловки.

Я испытал лёгкую дурноту. Поднялся с табурета, желая уединиться и бросить в рот пару бодрящих икринок. Меня повело, будто я только что слез с поезда, а тело ощущало непроизвольные круговые колебания. Однако я нацелил все свои помыслы в сторону уникального туалета, в котором я ещё не был. Дым окутал меня изнутри, затуманил голову и стал теплить затушенные угли внутреннего костра. Голову ломило в районе лба. Возможно, я просто устал или… я судорожно ощупал лоб, — у меня стали прорезаться рога. Пальцы рогов не обнаружили. Я немного успокоился, но мимолётный страх, как проявление слабости, как искра, случайно попавшая в лужу с бензином, как дуновение, бередящее тлеющие угли. Я торопливо захлопнул за собой дверь туалета и, открыв баночку, языком слизал несколько круглых сфер. Я закрыл глаза, следуя привычному ритуалу. Я делал это всё чаще и чаще, как курильщик, которому не хватает пачки в день. Я бы так хотел найти заменитель. «Старая Дева, чтоб тебя, почему ты ещё не выпускаешь самоклеющиеся пластыри для грешников? Шучу ли я? Я шучу! Мать моя, стерва! Бабы…вы — такие стервы, — подумал я, чувствуя, что отпустило. — Одна подсадила меня на таблетки, вторая на секс. И обе бросили за ненадобностью».

Я открыл глаза и оглядел белый советский унитаз, потом картинки, висящие на стене. На одном плакате была изображена мультяшная собака. Она ехала на роликах и держала в лапах рожок мороженого, но путь ей преграждал дорожный знак, запрещающий въезд на роликах, с собаками и мороженым. Рядом болталась картинка, прилепленная на скотч, где был изображён гадящий человек, а надпись звучала так: « Ты можешь смеяться, а можешь плакать, но я тут пришёл конфетами какать!». Я развернулся и подумал, из чего берётся икра Святой Камбалы. Как она вообще несётся ею? Я даже попытался представить себе Камбалу в потугах и конвейер, сортирующий и выбраковывающий икру. Картина эта явно вызвала бы истинно сильнейшее оскорбление в глазах верующих, прямо-таки надругательство, и непременно оскорбила бы их веру в Святую непорочную Деву-рыбу. Я толкнул дверь рукой, но чёрные буквы с неё прыгнули мне в глаза и защипали: «Нам нужен твой мозг!».

— Хрен вам собачий, — выругался я и направился к комнате с лазурной дверью.

Я лениво скинул кеды, ощутив отнюдь не ароматный запах от заношенных носков, и бухнулся на широкую кровать, слыша за стеной звуки фортепиано и гул веселящихся голосов. Я лежал в темноте, пытаясь уснуть, но жара душила уставшее тело, сжимала голову. Сквозь плотно сжатые веки я видел рассвет, а в ушах звучал злой смех Соррел. А ведь… когда-то она любила меня. Но не теперь, понял я.

========== Икра III. Освобождение. IV ==========

Уснул я с трудом ранним утром, когда в высоких окнах забрезжил рассвет. Проспал часа четыре и пробудился от звонкого голоса. Я приподнял чугунную голову и сглотнул, ощущая сильную сухость во рту. На краю кровати спал Профит. Его худая тонкая фигура чудом не сваливалась на пол. Он был в одежде, впрочем, как и я. Мне стало неловко за дискомфорт, который я ему причиняю. Сквозь стены вновь просочился звонкий голос хозяйки квартиры. Я тихо вышел, прикрыв за собой лазурную дверь. В комнате напротив, на балконе, стояла Ля в окружении горшёчных растений, она подставляла лицо утреннему солнцу и распевалась.

— Дай «ля»! — громко потребовал её старший брат.

Он сидел в плетёном кресле и сжимал в крепких загорелых руках двенадцатиструнную гитару.

— Ляяяяяя… — пропела хозяйка.

— Опять сфальшивила, — отозвался брат и протянул ей сырое яйцо из картонного подъяичника, поделками из которого была увешана соседняя комната, — давай ещё раз, — предложил он.