«Визжу на жизнь, как ржавая коса…» Визжу на жизнь, как ржавая коса, Суплю на мир взъерошенные брови. Не выест стыд линялые глаза, А голове линять уже не внове. Зачем я жил, глазел по сторонам, Рысцою тряской мерил километры? И песни выл распутным киланам, И сам пускал отчаянные ветры? Любую власть нещадно матом крыл! Но, знать, Господь про все и вся провидел: Я ни единой птахи не убил И ни одну собаку не обидел. «Дожились!..» Дожились! Легко и беспричинно. Забредая в душу и постель. По Руси гуляет матерщина Без узды, как вольная метель. Родился смиренником иль хватом, Но изволь без липших заковык Ближних крыть едучим русским матом, — Значит, ты значительный мужик. Не один политик, для примеру, Без царя и ветра в голове Делал охрененную карьеру На великой матерной молве. Не один писатель полоумный Поимел блистательный прием У российской прессы многошумной, Завтракая собственным дерьмом. Не одна киношная зассыха На стыдливо-белом полотне Похвалялась срамом, как шутиха, Проводя полжизни на спине. И филолог тоже не стенает, Не вздымает в гневе кулаки, Коли в диссертации склоняет Сызмальства родные матюки… Не на всех накаркаю дотошно! Я и сам в немыслимую грусть Или с похмелюги станет тошно — Про себя куржаво матерюсь. Никаких поблажек не имею. Но которым это – в благодать, Двинул бы как следует по шее, В бога, душу мать их перемать! «Мы впадаем, как в блуд…» Мы впадаем, как в блуд, В окаянства великие. По стране вкривь и вкось Корогодят «братки». А крестьянство нужда Обвила повиликою, И не сбросить уже Голубые силки. Зазывалы в чести, И в героях – предатели. А мальчонка стоит У помойки босой… Подавитесь вы все, Господа заседатели, Брауншвейгской своей Золотой колбасой! «Читая вновь ледневские страницы…»
Читая вновь ледневские страницы. Я не нашел усталой чепухи. Он Партию заставил извиниться Не за свои, но за ея грехи. Не клянчил Бога, не блудил со славой, Не ставил в души слезы на постой И потому остался вечно правым, Но русской, а не пришлой правотой. Я с Валентин Васильичем скубался, Качал права на правду во хмелю. Он отвечал, но чаще улыбался, И я за этот нрав его люблю, Что, не приняв ни крошки каравая, На сучью жизнь наплюнул напоказ, За то, что, спирт водярой запивая, Он благодушно крякал: «В самый раз!» И я, уже оплеванный заране, Пойму его крестьянский беспредел, Он как-то дщерь Израиля в фонтане У пушкинского цоколя имел… В почтенных сварах, в капищах нелепых Живет Леднев молве наперегон. Он чист, речист и в восемьдесят крепок, Как из родной Дубовки самогон. Триптих 1 Бабьи бедра – теперь не ведра. Лодки белые без уключин. В этих лодках легко и бодро Как-то плавать я не приучен. Надо горбиться гневной горушкой И натужливо вдаль грести… Нам же, милая, наши ведрышки Лишь бы в горницу занести! 2 Бабий лепет – наказанье Божье, Слов и мыслей мгла и кутерьма. В этих чарах-снах пустопорожних Я блукал полжизни без ума. В кислый вечер, в пору новолунья Иль с любой проснувшейся ноги — Лопочи, лукавая ластунья, Легкие замаливай грехи… 3 Бабий волос – ума короче. Тонколунный полуовал. А бывало, какие ночи В косах пасмурных зоревал! Ах, ни дна ему, ни покрышки — Время сглазило молодух. От побритой твоей подмышки Телевизорный тайный дух… «Последний мак с увядшим алым ртом…» Последний мак с увядшим алым ртом — Во мгле едва мерцающее пламя, Что все прошло и не вернешь потом, Мне прочит омертвелыми губами. И я, смирясь, шепчу ему в ответ: Такое нынче знаемое дело, Что жизнь моя, увы, не маков цвет, Она и полыхнуть-то не успела. А сделай вид, что благость впереди, — Ни дна тебе, ни жеваной покрышки… Но сердце все шевелится в груди, Как маковое зернышко в кубышке. |
