Снова растерянно огляделась: узкий проход в пещере, рядом тускло отсвечивает фонарик мобильного, еле заметные узоры на стенах, рука лежит на чём-то мягком… Сумочка…Моя…

Подошли ещё двое мужчин. Первый постоянно мне что-то говорил. Я плохо понимала. За двадцать пять лет родная речь как-то немного позабылась. Разум я не утратила, уже поняла, что очнулась в пещере. Всё так же, молча, начала осторожно вставать. Мужчина помог, потом, поддерживая под локоть, повёл по проходу. Все троё мужчин оживлённо о чём-то говорили между собой, я же оглушённо молчала. Пыталась осознать крах своей счастливой жизни, расставание с сыновьями, Динэем и даже старшим Бахаром, всем, что стало таким родным и бесконечно дорогим…

Когда, наконец, наша четвёрка вышла на свет божий, я с изумлением увидела всю свою группу туристов, которую узнала по Бегемотику. Её, единственную, почему-то помнила. И сейчас выхватила глазами знакомое недовольное лицо. Женщина была явно возмущена, даже выговаривала мне что-то, я плохо понимала. Мне наскоро обработали голову и все пошли куда-то. Мужчины по очереди вели меня, по-прежнему поддерживая под локоть. Показался автобус, сиротливо припаркованный на сельской обочине. Я смутно узнавала его. Шумно расселись по местам, мужчины с облегчением сняли с себя ответственность за мою доставку, и поехали. Я тупо смотрела в окно, узнавая современные пейзажи, и ко мне медленно приходило осознание полной катастрофы. Я даже плакать не могла, в груди давило, мешало дышать тяжёлое чувство безвозвратной потери.

Приехали поздно. Я взяла такси, хоть адрес свой вспомнила и смогла произнести:

— На Пушкина, шесть, пожалуйста.

Я ехала молча, зато водитель болтал без остановки. Сам того не зная, он постепенно возвращал мне забытое понимание речи. Город… Огни… Какое всё чужое! Расплатилась, вышла и уставилась на свою многоэтажку. Да уж! Не королевский замок…

У меня в доме нет лифта и на третий этаж поднималась пешком. Порылась в сумочке, достала ключ, открыла, вошла. Как же тесно!

Медленно повесила за ремешок на вешалке в прихожей сумочку, сняла обувь, прошла в комнату. Огляделась, узнавая: моя двухкомнатная квартира, которая досталась мне от родителей. Прошла в спальню. На кровати спал мужчина. Я несколько минут смотрела на него, не понимая, потом вспомнила — Олег! Тот самый, с которым мы жили семь лет.

Подошла, тронула за плечо. Он сонно приподнял голову:

— Наташа? Ты поздно. — и закрыл глаза.

Я сильнее потормошила его и, когда он недовольно буркнув, снова их открыл, негромко попросила:

— Вставай. Собирайся и уходи из моей квартиры.

Его глаза несколько секунд непонимающе смотрели на меня.

Я же устало поднявшись, вышла из спальни и прошла на кухню. Единственное, за чем я скучала все двадцать пять лет, было кофе.

Уже сварила и налила в чашку, когда в кухню вошёл Олег.

— Наташа, давай не будем пороть горячку. Я понимаю, ты расстроилась, что я не смог поехать с тобой. Но это же не каприз! Меня вызвали на работу. Котёнок… — он протянул ко мне руки.

Я отшатнулась и быстро сказала:

— Никаких обид. Просто всё. Я не люблю тебя. И давай не будем рубить хвост кусочками. Собирайся, уходи, забудь.

Он в лице изменился. Развернулся, вышел, хлопнув кухонной дверью так, что на миг подумала, стекло вылетит. Она, дверь моя, со стеклянной вставкой. Разве можно так хлопать? Впрочем, не до замечаний сейчас. Лучше промолчу. Только бы ушёл. Я отхлебнула из чашки. Вкусно.

Но Олег не торопился. Нарочно медленно собирался. Спрашивал о чём-то. А я помню?! Как я могу помнить через двадцать пять лет, куда он или я положили ту или иную его вещь.

Наконец, закрытый чемодан стоял посреди комнаты и одетый Олег замер возле него. Он нерешительно сделал шаг в мою сторону, собираясь что-то сказать, но мои силы и нервы уже не выдерживали перенагрузки и я искренне проникновенно попросила:

— Уходи уже, пожалуйста.

И мой тон, видимо, возымел действие. Так ничего и не произнеся, Олег зло схватил чемодан и шумно вышел из квартиры. Я повернула за ним ключ, на два оборота. Всё.

Медленно побрела обратно, в комнату, по дороге, видно от усталости, больно ударилась мизинцем об угол и это словно прорвало плотину — я плюхнулась на пол и громко во весь голос, не сдерживаясь, заревела.

Утро застало меня на полу. Тело ныло и болело, глаза опухли от слёз так, что открывались только узенькие щёлочки. Трезвонил мобильный.

— Наталья Викторовна! Здравствуйте! Что же Вы не предупредили, что не выйдете? Разве Лариса Владимировна одна всех обойдёт? Вы заболели? Или опоздаете? На отделении один врач не справиться.

Отделение… Врач…Работа…

— Я сегодня не могу. Завтра выйду, — промямлила я и на том конце тяжело вздохнули, — мне плохо, но до завтра я справлюсь.

— Хорошо, — согласилась трубка, — завтра не опаздывайте.

Я добрела до кровати и снова уснула.

На следующий день я ехала в переполненном автобусе, заново открывая для себя все прелести старой новой жизни. Насколько легко было принять новую реальность и подстроиться к ней в юном теле, оставив в прошлом лишь разочарование, и насколько трудно возвращаться в прежнюю жизнь, когда где-то там, неизвестно где, дети и муж, любимый…

Прошла в ординаторскую, по пути припоминая детали своей работы. За одним из столов сидела женщина в белом халате. Я её вспомнила. Моя подружка Лариса уже на месте. Она подскочила ко мне:

— Наташа! Ну как? Всё плохо? Он отказался расписываться? Ну ничего, не переживай! Куча людей гражданским браком всю жизнь живут. Зачем тебе этот штамп в паспорте?

Глаза женщины лучились непритворным сочувствием. Я вспомнила о своих древних планах, когда готовила и обсуждала ту экскурсию, двадцать пять лет назад, с этой самой Ларисой…

— Я выпроводила Олега из своей жизни. Он не ездил со мной, — коротко пояснила и повернулась к подруге спиной, давая понять, что разговор на эту тему окончен.

Лариса только завздыхала печально.

Потянулись рабочие будни. К счастью, удалось вспомнить и порядки, и названия лекарств. Иногда вырывались слова на языке прежней жизни, но люди воспринимали их как мой личный жаргон. Сейчас легко коверкают слова и придумывают новые. Впрочем, может так всегда было…

Я ходила как пришибленная. Лариска по большому секрету всему свету сообщила коллективу о крахе моей личной жизни. И коллеги относились ко мне с бережным вниманием и лёгким сочувствием. Все странности и нестыковки списывали на личные проблемы.

Так прошёл месяц. Я втянулась. Где-то даже смирилась. Ходила, ела, пила, разговаривала, работала — жила.

Как-то, возвращаясь утром после суточного дежурства, неожиданно на лавочке у подъезда увидела Олега. С цветами, в костюме, он поднялся мне навстречу и я… прошла мимо.

Он нагнал меня уже в подъезде. Толкнул, прижимая к стене.

— Ну хорошо! Хочешь, пойдём прямо завтра — я мотнула головой и он быстро поправился — сегодня, подадим заявление. Я делаю тебе предложение.

— Не хочу, — я попыталась убрать его руки со своих плеч.

Олег секунду смотрел на меня, потом впился в губы болезненным поцелуем, сильнее прижимая к стене.

Я укусила его за губу и оттолкнула, собрав все свои силы. Он зло сверкнул глазами, потом со всего маху швырнул букет мне под ноги и ушёл, хлопнув дверью подъезда так, что на лестничном пролёте тонко зазвенели стёкла. Вот козёл!

И снова жизнь поползла по накатанной: дом, больница, дом. Прошло ещё недели две. Лариска вытащила меня с собой в СПА салон. Ей благодарный больной презентовал два подарочных сертификата на полный комплект услуг. Вот она и потащила меня, чуть ли не силком, выбрав день, когда мы обе были выходные.

Этот поход живо напомнил мне королевские денёчки, когда служанки возились со мной, желая угодить. Закрыв глаза я представляла, что вернулась, и так горько было открывать их…