— Слушай, можно кое о чём тебя спросить?

— Ты правда в Токио уезжаешь? — спросила девочка с хвостиками, а когда я ответил: «Да», другая девочка — с короткой стрижкой — тут же толкнула её локтем и заявила:

— Вот, я же тебе говорила! Так что сегодня или никогда, последний шанс!

Мы стояли под крышей беседки на обочине дороги лицом друг к дружке; в ушах отдавался шум моря и дождя.

— Ну давай же, спроси! Сейчас или никогда! — прошептала школьница с короткой стрижкой, а девочка с хвостиками покраснела до корней волос и уставилась в землю.

Глядя на неё, я вдруг испугался: неужели она собирается признаться мне в любви?

— В общем, я... — Отважившись, девочка взглянула на меня влажными глазами. — Я давно хотела спросить тебя!..

Чёрт! Вот я влип! Не знаю, что делать. Ладонь стала влажной от пота.

— В общем, я хочу узнать...

Чёрт! Как мне ей отказать так, чтобы не обидеть? На помощь, Наставник!

— Правду ли говорят, что тебя даже в Токио полиция ищет?

— Что?

Девочки уставились на меня с живым любопытством, ожидая ответа.

— Это неправда.

— Но... Но слушай, ещё говорят, что ты хоть и выглядишь безобидно, а на самом деле уже не в первый раз нарушаешь закон! И что якобы в Токио у тебя связи с мафией!

Теперь мне было неловко за то, что я себе напридумывал, но в то же время полегчало. Скрывать тут было нечего, поэтому я честно ответил:

— Про мафию враки, но меня в самом деле арестовывали и даже судили.

— Ух ты!

Девочки схватились за руки и радостно загалдели:

— Класс! Ты как герой фильма!

— Спасибо, — усмехнулся я.

Протяжный гудок устремился в дождливое мартовское небо: подали сигнал к отправлению парома. Волны налетали на качающееся судно, разбиваясь об него, и от этого доставалось в первую очередь моему копчику, а чуть позднее тяжёлую вибрацию ощущало всё тело.

Я взял себе билет второго класса, в каюте возле трюма. Плыть до Токио не меньше десяти часов — прибуду в город только ночью. Второй раз в жизни я приеду в столицу на этом пароме. Поднявшись с места, я направился к лестнице, ведущей на палубу.

Два с половиной года назад, тем самым летом, я очнулся на крыше под дождём, и меня сразу же арестовали. Хина спала под тории, полицейские унесли её и отправили куда-то в другое место. О том, что она вскоре проснулась, оказалась совершенно здорова, а ещё ей разрешили снова жить вместе с братом, я узнал уже потом, в полицейском участке, причём именно детектив с «утиным носом» поведал мне это.

Меня поместили в маленькую комнатку в полицейском участке и рассказали, что подозревают по нескольким пунктам. Нарушение статьи номер три закона об оружии (запрет на ношение огнестрельного оружия), нарушение статьи уголовного кодекса девяносто пять о задержании (сопротивление лицу при исполнении). Выстрелив в человека из пистолета, я совершил покушение на убийство, — статьи сто девяносто девять и двести три уголовного кодекса, а бегая по железнодорожному полотну, нарушил тридцать седьмую статью закона о работе железнодорожного транспорта.

Вместе с тем, как ни странно, наказание, назначенное судом по семейным делам, ограничилось условным заключением. Суд признал, что оружие я носил без злого умысла, из-за меня никто не пострадал, и преступного состава в моих поступках не усмотрели.

В итоге меня выпустили из изолятора временного содержания для малолетних, и к тому моменту, как я вернулся на остров, оказалось, что с моего побега в Токио прошло целых три месяца. Лето подходило к концу, в воздухе повеяло осенью. На возвращение непутёвого беглеца родители отреагировали неловко и в то же время довольно тепло. Раньше я не переносил отца и школу, а когда приехал обратно, оказалось, что вполне неплохо с ними уживаюсь. У меня была куча недостатков, но взрослых тоже нельзя назвать идеальными. Всем приходится мириться с собственным несовершенством и как-то жить в обществе, среди таких же несовершенных людей. Я удивительно легко примирился с этим. Так и началась моя учёба в старших классах на острове.

Время выдалось на удивление тихое. Казалось, я шагаю по морскому дну, и жизнь виделась мне далёкой, как берег острова. До меня еле доходил смысл чужих слов, и, похоже, я тоже не умел внятно доносить до людей свои мысли. Я разучился делать то, что раньше делал даже не задумываясь. Теперь я с трудом засыпал, принимал пищу, при ходьбе пытался вспомнить, как переставлять ноги. Иногда доходило до того, что, шагая, выставлял вперёд одновременно правые ногу и руку. Я спотыкался на ровном месте; когда меня спрашивали на уроке, забывал заданный мне вопрос; во время еды застывал, глядя в одну точку и держа палочки в воздухе. Когда люди мне на это указывали, я улыбался и спокойно говорил: «Простите, задумался». Я изо всех сил старался вести нормальную жизнь, чтобы не доставлять окружающим беспокойства. Хотя всё ограничивалось попытками не отлынивать во время уборки класса, внимательно слушать учителя на уроках, не избегать общения с людьми (в общем, вести себя как воспитанный первоклассник), в итоге я стал лучше учиться и обзавёлся друзьями, и теперь даже взрослые гораздо чаще ко мне обращались. Впрочем, для меня это был всего лишь побочный эффект, добивался я совершенно другого. Я искал её ночью за окном, по которому стекали капли дождя, и утром — за океаном серого цвета. Вслушивался в шум дождя и пытался уловить в нём стук далёкого барабана, звучавшего той ночью.

Я жил, стараясь не выделяться, и только и ждал того дня, когда закончу школу. Обязательные собеседования с инспектором по надзору раз в месяц закончились ещё до выпускного, я узнал, что теперь мне нельзя ставить галочку в графе «Отсутствие судимостей» в резюме, и на этом моё наказание завершилось.

Солнце клонилось к горизонту, гудки проплывавших мимо паромов всё чаще раздавались в воздухе. Я вновь поднялся на палубу, сделал вдох, будто пытался проглотить холодный ветер и дождь. На горизонте замигали огни Токио.

— Два с половиной года уже... — пробормотал я, будто взвешивая эти слова. Прошло два с половиной года, и чем дальше в прошлом оставалось то самое лето, тем больше я сомневался в том, что тогда это всё произошло наяву. Открывшееся мне зрелище было чересчур красивым, в реальности такого не встретишь; в то же время оно содержало слишком много деталей — во сне такого не увидишь. Я растерялся и не знал, что думать, однако внезапно представшая перед глазами картина окончательно убедила меня в том, что случившееся мне не приснилось.

Я увидел совсем другой Токио.

Радужный мост затонул, и только верхушки четырёх его пилонов торчали из воды словно башни. Ящики, похожие на фрагменты детского конструктора, разбросанного на поверхности моря, на самом деле были зданиями. Теперь регион Канто выглядел совсем по-другому: из-за непрерывных дождей множество территорий скрылось под водой. Сейчас вода покрывала треть Токио.

Тем не менее этот город оставался центром Японии. Районы на востоке изначально находились ниже уровня моря, их ливневая канализационная система не справлялась с непрерывными осадками, и они медленно уходили под воду на протяжении двух лет. Токийцы переезжали на запад; у рек Аракава и Тонэ, вышедших из берегов, выкопали водоём, чтобы предотвратить затопления в будущем, и до сих пор строили вокруг него дамбу. Горожане по-прежнему жили здесь своей жизнью.

А я наконец вернулся сюда. Произошедшее тем летом стало моей тайной и оставалось ею даже сейчас, когда паром вёз меня в этот город. Теперь, когда мне исполнилось восемнадцать, я собирался переехать сюда насовсем. А ещё — снова увидеться с нею.

Интересно, как живёт здесь Хина?

Город приближался ко мне, и, глядя на него, я отчаянно размышлял, что могу сделать для неё теперь.

Я снял жильё недалеко от университета.