Тем не менее, нужно было правильно расставлять приоритеты. Скайуокер не желал терять ни жену, ни ученицу, но, похоже, всё сложилось так, что его мнение вообще абсолютно не учитывалось – Асока и Падме просто не могли ужиться друг с другом, а потому необходимо было что-то решать, и решать быстро. И, тем не менее, генерал предпринял последнюю отчаянную попытку сохранить обеих, сделав ставку и упор на то, кому он действительно был нужнее в данный момент. Естественно, со стороны едва не убитой Амидалы было вполне логично требовать от него отказаться помогать Тано, но… Жена ведь не умерла бы от того, что Энакин бросил бы её сейчас, выбрав Асоку, а вот ученица, оставь её Скайуокер в таком состоянии, она бы просто окончательно погибла. Опускалась и падала совсем низко до тех пор, пока Сила не забрала бы юную девчонку к себе, причём, возможно, не самым быстрым и безболезненным способом. Нет, выбрав кого-то одного, скорее всего жену, которая была, всё же ближе для Энакина, генерал просто не смог бы дальше спокойно жить, зная, что где-то там губит себя и умирает по его вине бывшая ученица. Трезво осознавая это, Скайуокер тяжело вздохнул, внимательно взглянув на пострадавшую Падме. Ему хотелось, очень хотелось сказать, что в качестве любимой женщины он выбрал бы её, хотелось объяснить, что при этом он всем сердцем не желал терять их обеих, но Энакину всё же пришлось принять твёрдое мужское решение, исходя из того, кому он действительно был нужнее в данный момент. Решение, за которое, Падме, наверняка, не простит его никогда.
- Асока больна, и ей нужна помощь. Я не брошу её! – превозмогая всю боль в сердце, всё желание обнять собственную супругу, успокоить, всё ей объяснить, твёрдо заявил Скайуокер.
Он мог сказать бы ещё многое, но решил ограничиться только этим, понимая, что и подобного, было даже чересчур достаточно. И генерал не ошибся.
Столь немногих, но таких «мощных» в эмоциональном плане слов хватило для того, чтобы окончательно «добить» итак «неустойчивую» Амидалу. Очевидно приняв ответ мужа, как выбор, сделанный не в её пользу, причём окончательный выбор, сенатор, что искренне верила в свою особую значимость для любимого человека, совсем вышла из себя. Её нынешнее состояние было столь близко к неуправляемой, полубезумной истерике, после такого-то шока, новый удар стал просто непосильной ношей для несчастной Падме. И женщина, уже совсем не обращая внимания ни на кого и ни на что вокруг, стала нести первое, что приходило ей в голову, причём, похоже ещё не до конца осознавая всю серьёзность и тонкость ситуации.
- Ах, не бросишь?! – гневно воскликнула она, вновь до боли в кистях, крепко сдавив пальцы в кулаки.
- А может, ты ещё пойдёшь и прямо при мне поцелуешь её? – дрожа от обиды, негодования, гнева и возмущения продолжала и продолжала орать Падме.
- Или Асока говорила правду, и вы уже целовались? – подобными словами и догадками Амидала хотела как можно сильнее и больнее задеть в отместку за отказ от неё собственного супруга, но лишь с губ женщины слетела следующая фраза, - А может даже и… - Падме внезапно осознала, что это вполне могла быть реальность.
Жестокая, суровая реальность, которую она не видела, не хотела видеть и всеми силами отрицала до сих пор, абсолютно идеализируя своего возлюбленного. От подобного открытия женщина, до этого стойко державшаяся за последние остатки самообладания, окончательно «сдалась». Из её глаз тут же брызнули горькие капли слёз боли и разочарования, которые она больше не могла удерживать внутри себя, и дальнейшие речи, сенатор уже толкала сквозь громкие безутешные рыдания.
- Нет, я не хочу, не хочу этого знать, - прикрывая мокрые, глаза с растёкшимся макияжем одной рукой, Амидала, будто пытаясь защититься от того, что мог сказать ей в подтверждение Энакин, резко выставила перед собой вторую кисть, дабы не дать сему произойти, просто изнемогая от собственных переживаний и страданий:
- Я не хочу верить в то, что ты опустился до того, чтобы изменить мне с малолетней наркоманкой…
В этом месте женщина аж задохнулась в истерике, сама осознавая всю суть сказанного, и весь ужас того, что это действительно могла быть правда, а вернее, ей и была. Голова сенатора просто шла кругом от обилия неприятностей разом свалившихся на неё, тем не менее, сие было ещё не худшим, что ждало Падме этим вечером.
Видя, что из-за того, как складывалась ситуация сегодня, Амидала уже начинала крайне преувеличивать и обвинять его в том, чего Энакин вовсе не делал, Скайуокер как-то нелепо попытался оправдаться. Хотя, на это он особо и не имел права, ведь отчасти генерал был действительно виноват, и всё же…
- Падме, я… - ничуть не собираясь врать и так доведённой до крайности любимой, Энакин хотел было сказать что-то ещё, но осёкся на полуслове, внезапно вспомнив тот раз в душе, а затем и в спальне Асоки, и понял, что гневные речи сенатора были абсолютно справедливыми, хотя и не во всём.
Ведь то, что было совершено, было абсолютно не намеренным. И уж точно ни о каких отношениях и, тем более, не о каком сексе с ученицей речи не шло.
- Всё было совсем не так… - начал одновременно оправдываться, объяснять и признаваться Скайуокер.
Но договорить даже до середины того, что он собирался сказать, Энакину было не дано.
Едва дыша от истерической нехватки воздуха, вся трясущаяся в эмоциональных рыданиях Амидала, моментально уцепилась за первую же произнесённую супругом фразу:
- Так значит, всё-таки было!? – от изумления и негодования даже перестав закрывать руками заплаканное лицо, Падме на мгновение затихла, в немом шоке уставившись на мужа от оскорбления и ущемления женщины расширившимися глазами.
Такого удара, такого предательства от любимого человека она просто не могла спокойно перенести. Да и никто не смог бы.
Быстро приблизившись к теперь уже бывшему, как она считала, супругу, сенатор со всей силы замахнулась, и влепила Энакину смачную пощёчину, в которую вложила всю бурю эмоций, что бушевали сейчас внутри Амидалы.
- Мерзавец! – сквозь зубы с гневным отвращением, процедила она.
Сенатору в данный момент было так больно, так обидно, что находиться и дальше в одной комнате с человеком, столь сильно задевшим её чувства, столь глубоко оскорбившим её, столь невероятно отвратительно предавшим её, было слишком мерзко.
Быстро развернувшись на невысоких, но изящных каблуках, женщина тут же попробовала уйти прочь.
- Падме… - отчаянно попытался задержать супругу в помещении, полу несправедливо обвинённый во всех смертных грехах Скайуокер, но Амидалу его проникновенный голос так и не остановил.
Понимая, что вот сейчас действительно существовала реальная угроза потерять свою единственную, раз и на всегда, причём потерять из-за того, чего по сути даже не было, генерал взволновался не на шутку. Можно сказать, даже разозлился, что жена не давала ему и шанса всё ей объяснить, доказать свои истинные чувства и намерения.
Быстро рванувшись за ней, Энакин резко ухватил Падме за одно из предплечий и развернул женщину к себе. Для пущего эффекта и уверенности, что та точно никуда от него не денется, Скайуокер, тут же положил вторую кисть с противоположной стороны и, вдавливая в руки Амидалы пальцы чуть ли не до синяков от опасения лишиться любимой навсегда, вновь попробовал быть убедительным.
- Да, выслушай же ты меня, наконец! – громко прикрикнул на супругу джедай, слегка встряхнув ошеломлённую жену в своих кистях.
Это действие, хотя и порядком напугало никогда не видевшую Энакина по отношению к ней таким сенатора, но, тем не менее, её гордости перед ним не сломило.
Ощущая к собственному «бывшему» мужу теперь лишь злобу и отвращение, при этом вновь оказавшись в его, когда-то столь приятных на ощупь руках, Падме тут же стала активно вырываться, не желая больше ни вспоминать прошлое, ни иметь со Скайуокером ничего общего, а, тем более, находиться так близко от него.
- Отпусти меня, предатель, изменник, садист, мне больно… Сейчас же отпусти! – громко взвизгнула сенатор, что было мочи сопротивляясь захвату резким выдёргиванием её предплечий из цепких пальцев генерала, - И больше никогда не прикасайся ко мне после этой несовершеннолетней ненормальной психопатки!
