Лишь только обручальное украшение быстро скользнуло вниз, вдоль пальца Энакина, как всё вокруг стало мрачным и иссиня-чёрным. Тёмные волны «смога» грусти, печали, отчаяния злобы и страданий распространились повсюду, вокруг Тано, застилая собой, стремительно поглощая и солнечный луг, и блестящее озеро, и яркий свет, и даже жреца.
Растворился в этих почти беспросветных волнах тьмы и образ Энакина, быстро и пугающе преобразовавшись совсем в иной силуэт. И теперь перед Асокой уже стоял не её возлюбленный, а мрачная и хмурая, ужасающая своим грозным, остервенелым выражением лица и пронизывающим ледяным взглядом Падме. Женщина, как обычно была облачена в роскошный наряд, в чёрные царские одеяния, с такими же тёмными и мрачными украшениями, что придавало её образу ещё больше злобности, мистики, таинственности и даже вызывало у доселе счастливой Тано лёгкую дрожь.
Амидала не стала особо церемониться с глупой и наивной соперницей и сразу повела себя резко, отчётливо дав понять той её истинное место.
- Милое колечко, - дразня разглядывая обручальное украшение, предназначенное для Энакина на её руке, язвительно произнесла Падме, - Думаешь он действительно любит тебя? Думаешь, он действительно будет с тобой? – тут же насмешливым голосом вопросила женщина, быстро снимая кольцо с собственного пальца, - Да никогда! Слышишь, этого не будет никогда! – освободив наконец-то её нежную бледную кисть от чужого украшения, Амидала громко выкрикнула эти слова, как будто они были единственной и не оспоримой истиной, после чего со всей силы бросила обручальное кольцо наземь и безжалостно растоптала его ногой.
Несмотря на то, что украшение было сделано из достаточно дорогого и прочного метала, кольцо почему-то хрустнуло под изящной туфелькой сенатора и разлетелось на тысячи маленьких желтоватых искорок, последних огоньков света в этой непроглядной тьме.
Видя, что Падме творила с их с Энакином кольцом, с их символом вечной любви и верности только друг другу, Тано невольно рванулась вперёд, стараясь спасти украшение, но опоздала. Кольцо было бесповоротно и необратимо уничтожено. Не успев спасти последнее ценное, что осталось от её недавних воспоминаний об их счастливой альтернативной жизни со Скайуокером, тогрута едва не врезалась в свою обидчицу, но та, резко выставив руки вперёд, грубо толкнула соперницу назад. И от её прикосновения к белоснежному платью Тано на нём остались тёмные, словно чернильные, сапфировые пятна, пятна от КХ-28, который наркоманка просто не могла не узнать.
- Я его жена! Он мой! Он принадлежит мне, и только мне! – резко и абсолютно безжалостно произнесла Падме, с любопытством наблюдая, как будто ставшие живыми синие пятна на платье Асоки, начали расползаться всё сильнее и сильнее, и злобно рассмеялась.
Видя, что происходит с её дорогим светлым нарядом, как его заполоняет, словно вирус, на глазах разрастающаяся и становящаяся всё более чёрной и мрачной «грязь», Асока попыталась очиститься, попыталась избавиться от этого жуткого, омерзительного действа, что, к тому же, всё сильнее и сильнее, по мере окрашивания наряда, навевало на неё грусть, боль, печаль, страх, безысходность и муки. Тано отчаянно боролась с погружением в эту краску, наркотик, в эту вязь каких-то негативных эмоций, она дёргалась, кричала вырывалась, но ничто не помогало, и со временем тьма полностью поглотила её. Тьма, пустота и одиночество. И лишь откуда-то из далека в её голове эхом отдавался такой злобный, такой издевательский и язвительный смех Падме. Смех, победительницы, что отняла у глупой и наивной соперницы её совершенно неправдоподобное, нереальное счастье.
Асока проснулась в холодном поту и резко уселась на кровати, тяжело и прерывисто дыша. Энакин, который до этого обнимал тогруту сейчас слегка перевернулся и спал в ином положении, нежели, когда лёг рядом со своим падаваном, а рука его уже давно сползла с худощавого тела ученицы. Это отчего-то показалось каким-то символичным для Тано. Даже сейчас, когда Скайуокер был так близко от неё, был рядом с ней, а Падме находилась далеко и никак не могла этому помешать, у них с мастером ничего не получалось. Он будто невольно сам отстранялся от собственной ученицы, а Сила посылала и посылала Асоке воспоминания и видения, что у её возлюбленного была жена. А ведь, правда, была. И как бы нежен с ней ни был генерал, как бы ни старалась тогрута забыть, что она у него была не первая и не единственная, и даже вообще по сути не была, ничего не менялось. Энакин любил Падме, Энакин принадлежал Падме, и образ тёмной императрицы из сна глаголил истину - «Скайуокер принадлежит только ей! И он не будет с Асокой или даже кем-то другим никогда!», - а её, глупую и наивную тогруту, поглотит наркотик, полностью поглотит его тьма и бездна отчаяния, боли, пустоты и одиночества. Мысленно повторив эту фразу, девушка быстро встала с кровати. От всего пережитого ей во сне и наяву, неприятные ощущения ломки опять вернулись. Если судьба Тано всегда быть одинокой, всегда жить без любви единственного дорогого ей человека, отдавая его столь сильной и мощной сопернице, то пусть лучше её поглотит наркотик, пусть так и будет! Трезво осознав собственные желания от абсолютной безысходности, Асока вдруг поняла, что никакие обманные и фальшивые ласки из жалости не помогут ей избавиться от ломки, как не помогут и укротить в душе бушующее пламя её безответной любви, а значит в данный момент ей нужен был наркотик – единственное средство, что способно заглушить всю эту боль, все мысли про этот бред! И она отправиться за ним прямо сейчас, и она получит заветную анестезию от зависимости от несчастной любви любой ценой!
========== Глава 6. Любовь и боль, Часть 3 ==========
Асока быстро встала с кровати, с опаской взглянув на Энакина. Кажется, того так сильно измотали проблемы последних дней, что он даже и не проснулся из-за движения тогруты, но оно было и к лучшему. Сейчас Тано не хотела, чтобы ей кто-то мешал, только не в этот раз.
Быстро подойдя к шкафу и отыскав там какую-то одежду, свой традиционный бордовый наряд, Асока спешно покинула комнату. В данный момент ей было уже не до принаряжений и раскрашиваний. Эмоции захлёстывали её настолько, что дикое ощущение ломки казалось просто невыносимым. Тогрута едва переносила пытки собственного тела и разума, жаждущих заветного наркотика, она больше не могла держаться, не могла обманывать саму себя, ей нужен был КХ-28, как можно скорее, а для этого следовало раздобыть денег. И, так как мечи Энакин у неё весьма предусмотрительно отобрал, девушке ничего не оставалось, как только в очередной раз вынести что-нибудь из собственного дома.
Да, конечно, у Асоки ещё сохранилась некоторая сумма кредитов, вырученных от продажи обручального кольца Скайуокера, но этого было недостаточно, в таком состоянии как сейчас одной дозы для Тано тоже было недостаточно. Её хватило бы разве чтобы слегка подразнить себя, а тогруте требовалась серьёзная «помощь», в данный момент ей требовалось не просто привести себя в состояние лёгкой эйфории, а полномасштабно заглушить боль, подавить в своём сердце и разуме чувство безответной любви и голос, холодный жестокий голос Амидалы, который всё ещё звучал в её мыслях.
Понимая это, юная наркоманка спешно отыскала свою небольшую серебристую сумочку, в которой была припрятана последняя заначка денег и, чуть не разорвав ремешок, что она почему-то никак не могла продеть через голову, кое-как всё же нацепила аксессуар на себя, после чего, перемещаясь по квартире резкими прерывистыми движениями из-за лёгких конвульсий ломящих её тело, стала рыться по всем шкафам и ящикам в поисках чего-то ценного.
Асока долго копалась в каждом уголке её небольшой квартиры, пытаясь найти хоть какой-то предмет, который она смогла бы успешно продать, но ей почему-то так ничего и не попадалось под руку. Казалось, сама Сила играла с наркоманкой, издевалась, измывалась заставляя с новым и новым мгновением всё больше страдать. Обшаривание и громление очередного старого и пошарпанного шкафчика не приводило абсолютно ни к какому результату, лишь ещё больше и больше раздражая Асоку, от чего поначалу действовавшая почти бесшумно тогрута со временем совершенно перестала обращать на скрытность и осторожность какое-либо внимание, уже не просто доставая и разбрасывая по собственному жилищу вещи, а буквально яростно круша их от приступа неконтролируемого бешенства, что не могло остаться не замеченным.
