Одно только радовало в этой ситуации – тогрута ещё не успела накачаться как следует до прихода Скайуокера. Однако это было абсолютно ничем по сравнению с той болью, которая тысячами игл вонзилась в сердце генерала, когда он увидел, что натворил. Сейчас джедаю стало так противно от самого себя, так гадко, невыносимо, просто неописуемо мерзко, что он готов был совершить харакири собственным световым мечом, лишь бы загладить свою вину, лишь бы Асоке больше не было так больно и плохо, лишь бы она только не плакала. Причём о подобного рода наказании для себя на мгновение Энакин даже всерьёз задумался. В данный момент его душу изъедала столь мощная «кислота» сожаления и сострадания, что на глазах его тоже едва не выступили слёзы. Увидь Скайуокер Тано в таком состоянии раньше, он просто придушил бы захватом Силы или разрубил бы на меленькие кусочки того, кто посмел столь ожесточённо обидеть маленькую девочку, а сразу непременно подошёл бы к тогруте поближе, по-дружески обнял, искренне пожалел бы. Но кого он мог наказать за это сейчас? Себя, наркотик, судьбу? Да и обнимать Асоку генерал больше не мог, просто не имел никакого морально права, ни обнимать, ни жалеть подобным способом, ни вообще трогать. Нельзя! Однако так хотелось… И в этом уже не было каких-то грязных и пошлых мыслей. В данный момент генерал думал о подобного рода проявлении чувств только в качестве сострадания, проявления заботы и тепла к тому, кого он безгранично любил. Однако нужно было держаться.

Всеми силами стараясь не поддаться сему желанию, Энакин медленно подошёл к большой двуспальной кровати и чуть сильнее укрыл жалкую, слабую и всю трясущуюся тогруту, так, чтобы снаружи осталась только её голова, её заплаканное и кое-где поцарапанное лицо. Совершив этот, казалось бы, банальный, но столь тёплый жест заботы о пострадавшей, Скайуокер решил уйти, мысленно отмечая, что неплохо было бы принести Тано воды и ещё одно одеяло. Генерал молча развернулся, про себя укоряя и стыдя собственную персону за то, сколько боли и страданий он причинил Асоке не только сегодня, но и вообще, а затем попытался сделать пару шагов в сторону выхода. Однако…

Однако не успел Энакин сдвинуться с места на расстояние более десяти сантиметров, как резко подскочившая на кровати девушка на редкость крепко ухватила своего бывшего мастера за руку и умоляюще произнесла:

- Пожалуйста, останься. Мне так плохо и холодно, обними меня.

От неожиданности Скайуокер даже вздрогнул, словно вкопанный замерев на месте, и, неспешно повернувшись к Тано, ещё раз с жалостью окинул ту тёплым, заботливым взглядом.

«Она не сердится и не обижается на меня, даже после того, что я сотворил?» - безмолвно изумился генерал, ещё сильнее ощутив всю неловкость от собственного поведения, весь ужас от себя самого и всё сострадание к такой наивной, такой милой девочке, почти ребёнку, которая во имя любви была готова простить ему всё, что угодно, от этого джедаю стало ещё более мерзко из-за случившегося.

Наверное, потому он до сих пор нерешительно молча стоял напротив бывшей ученицы, абсолютно не зная, что делать и как реагировать на её весьма необычную в такой ситуации просьбу. С одной стороны, сердце Энакина, его душа, всё его естество просто разрывались от желания поддаться, согласиться на слова тогруты и, наконец-то, пожалеть её как следует. Но с другой стороны, трогать её было нельзя, больше нельзя, ни под каким предлогом и оправданием. Это было нечестно, несправедливо, неправильно и просто изменой Падме. Тем не менее, сейчас Асока выглядела ещё более нежной, слабой, беззащитной, чем, когда лежала под одеялом свернувшаяся в комок и сильно тряслась. Никуда эта дрожь не делась и в данный момент, что ещё пуще укрепляло умоляющий эффект вида тогруты.

Понимая сомнения и нерешительность своего мастера, Тано сильно огорчилась, однако по-прежнему не сдалась.

- Пожалуйста… - ещё более жалобным тоном произнесла она, пристально всмотревшись в глаза Скайуокеру своими чуть подрагивающими зрачками.

Бездонные голубые радужки Асоки невольно сверкнули подступающими слезами, и сердце Энакина просто растаяло.

Он больше не мог держаться, больше не мог стоять и смотреть на страдающую, просящую его защиты, внимания, тепла и ласки Тано, словно истукан, большая бесчувственная глыба льда с Хота, и Скайуокер поддался.

- Хорошо, но только на этот раз, - тихо ответил генерал, не в силах больше видеть девушку в таком плачевном состоянии.

Его согласие было против всех тех правил и норм, что джедай буквально только что для себя установил, но, во-первых, к хаттам эти препоны и запреты, когда на твоих глазах страдал столь и дорогой близкий человек, и ему нужна была твоя помощь и поддержка, а, во-вторых, ничего такого в том, чтобы пожалеть Асоку, тем более в столь трудной ситуации, не было. И Энакин решился, всего раз, один единственный раз поступиться собственными правилами ради кого-то другого, прежде чем навсегда отказаться от былых дозволенных «нежностей» к ученице.

Мягко и осторожно взяв тогруту за руку, Скайуокер не спеша отцепил её хрупкие пальчики от своего запястья, а затем, быстро обойдя кровать, забрался на неё с другой стороны. Устроившись чуть поудобнее, генерал нежно коснулся плеча девушки, мягко укладывая ту обратно на подушку и, укрыв Тано одеялом по самый подбородок, крепко обнял всё ещё всхлипывающую и всю трясущуюся наркоманку. Теперь Асока в полной мере могла духовно ощутить любовь и заботу собственного учителя, передававшуюся ей с теплом его тела, с лаской его объятий. Это было такое трепетное, такое нежное, такое невообразимое чувство, что оно в какой-то мере даже превозмогало все неприятные побочные эффекты ломки. Любовь Энакина и любовь Тано к Энакину были сильнее зависимости, сильнее всего на свете. От этого хотелось кричать, хотелось плакать и нет, не от боли и страданий, как положено, а от счастья, непомерного и всепоглощающего счастья потому, что он был рядом, потому, что он обнимал её. Покрепче прижимаясь к генералу тогрута попыталась принять наиболее удобную позу для отдыха, конвульсии, вызываемые нехваткой наркотика, постепенно начинали исчезать, боль от них отступать, а дрожь проходить, и с каждым мгновением Асоке становилось всё приятнее и лучше. Она приобретала спокойствие и умиротворение.

- Спи, - тихо прошептал ей бывший учитель, чуть сильнее обхватив девушку одной рукой, замечая, что тогрута совсем успокоилась и, кажется, начинала чувствовать лёгкую усталость, постепенно всё больше и больше прикрывая глаза.

И Асока заснула, заснула в его тёплых и нежных объятьях, пожалуй, впервые в жизни переборов ярое желание принять наркотик и дикую ломку из-за него.

Сон, который снился Тано в эту ночь тоже окрасился в приятную, лёгкую, светлую нежность их объятий перед ним. Асока видела то, чего так давно не было в её жизни, но чего так сильно не хватало ей всё это время, с того дня, как девушка покинула орден.

Юная тогрута опять была на задании со своим безгранично любимым мастером, и это были приятные и весёлые видения. На сей раз они оба почему-то оказались на Шили. Сепаратисты послали на планету небольшую группку «жестянок» с целью… Впрочем, какая разница, какая у них там была цель? Главное удовольствие было крушить и ломать несчастных дроидов мечами на пару с Энакином, как и раньше, глупо и весело перебрасываясь какими-то идиотскими фразочками, соревнуясь, в общем, развлекаясь. И это было так здорово, так увлекательно так… Да, просто было так, как положено и велено Силой.

Ловко взмахнув ярким зелёным мечом, Асока эффектно разрубила на кусочки очередного дроида, что попался на её пути и с любопытством осмотрелась по сторонам. На удивление Тано больше живых и целых врагов рядом не оказалось.

- Это был последний, - весело констатировала факт девушка, а затем, резко развернувшись лицом к своему мастеру, игриво спросила, - Ну, и сколько у тебя дроидов на этот раз, Скайрокер? У меня сорок пять, - тут же самодовольно похвасталась перед учителем она, надеясь, что в этот раз смогла превзойти его в количестве поверженных роботов.