Энакин молча слушал Асоку, но каждое её слово больно кололо сердце, душу, его самолюбие и разжигало из маленького пламени злобы, бушующий пожар ярости. Со следующим и следующим предложением, память джедая всё больше и больше заполоняли образы из прошлого, все былые выходки и провинности Асоки скапливаясь в одно целое, и это выводило его из себя даже сильнее, чем когда-либо сказанные раздражающие нравоучения Оби-Вана. На протяжении всего последнего времени Скайуокер делал всё, чтобы спасти Тано, прилагал все усилия, чтобы удержать её подальше от наркотиков, а она не только не ценила этого, но и вовсе смела его попрекать и оскорблять за подобное. Сколько он потратил денег и сил, сколько унижался, как непоправимо стал рушить собственную жизнь… Вспомнились и дерзости, хамство, пошлости Асоки, и моменты, когда она едва не пострадала по собственной глупости, и позорные посещения полицейского участка, притона и всех этих грязных баров для абсолютных извращенцев, и неудобные объяснения с магистрами, соседями, женой, и постыдно проваленная миссия, и конечно же бесконечные ссоры с супругой, а вот этого, этого Энакин просто не мог тогруте простить ни за что и никогда…
Чувство раздражения, злобы, непомерной ярости абсолютно переполнили Скайуокера, просто изъедая и сжигая его изнутри, он больше не мог вести себя ни спокойно, ни безразлично, он больше не мог оставить все выходки Тано безнаказанными, и генерал понял, что сейчас наглая и дерзкая ученица заплатит ему за всё… Сейчас она получит своё и раз и на всегда запомнит этот урок!
- Что я могу сделать? –весь просто трясясь от гнева, быстро переспросил Энакин, чувствуя, как его руки так и чесались, чтобы проучить совсем обнаглевшую и охамевшую наркоманку, - Что я могу сделать? – ещё раз, скрипя зубами, повторил он, сквозь пелену злобы трезво осознавая, что ни одна девчонка-подросток не смела себя так с ним вести, даже если он безгранично любил её как сестру, - Сейчас я покажу тебе, что я могу сделать, малявка! – окончательно сорвался генерал, зная, что теперь его уже ни что не остановит, чтобы раз и на всегда показать Тано, кто из них сейчас действительно имел какие права, и какова была расплата за непослушание собственному мастеру.
Резко и больно ухватив Асоку за одно из её нежных предплечий, Энакин с силой развернул Тано к себе спиной, и… Ударил, крепко ударил ту, словно маленького провинившегося ребёнка со всего размаху ладонью по ягодицам, затем, ещё и ещё. Нет, Скайуокер не видел в его действиях чего-то пошлого и недопустимого, он бил тогруту не для того, чтобы это казалось какой-то садисткой эротической игрой, а потому, что наоборот считал и воспринимал её совсем девочкой, которую абсолютно допустимо было наказывать родителям подобным образом. Сам же себя Энакин видел кем-то подобным для Тано, потому и поступил так.
Ничуть не обращая внимание на громкое визжание абсолютно не ожидавшей такого Асоки, её грязные ругательства, слёзы от испытываемого унижения и все отчаянные попытки вырваться, генерал, крепче и крепче, до синяков сжимая тонкое предплечье, быстро поволок Тано за собой в направлении ванной, при этом не переставая лупить дерзкую девчонку. Сейчас Энакин был так зол, так разгневан, так взбудоражен, что ему хотелось лишь одного, смыть с охамевшей Асоки её «боевую раскраску» и разодрать на ней это дурацкое проститутское платье, чтобы она больше никогда не смела, ни так наряжаться, ни так себя вести, ни подобным образом разговаривать с ним.
Быстро, почти моментально, оказавшись в небольшой комнатёнке, на гладком полу которого, Асока даже поскользнулась, больно подвернув ногу и, кажется, порвав один из своих босоножек, Энакин ещё раз со всей дури влупил ей по заднице, так, что там, наверняка отпечаталась его металлическая пятерня. После чего резко сорвал с сопротивляющейся и всё ещё пытающейся отбиваться Тано сначала браслет с маячком, запустив его куда-то в сторону и разбив зеркало над умывальником, а следом за ним и серебристые спиральки, украшающие лекку девушки.
- Ай, мне больно, прекрати, отпусти меня, сейчас же отпусти, ты делаешь мне больно! – находясь уже почти в панике и не зная, что Скайуокер предпримет дальше запищала от этих действий Асока.
Пожалуй, впервые она была так уязвлена и напугана, что кроме бешеного визга и бесцельного махания руками даже не решалась на что-то большее, но Энакин не останавливался. Резко дёрнув за первую попавшуюся ручку крана душевой кабины, он включил воду, на счастье Асоки и его самого холодную, а потом с силой заволок Тано внутрь прямо в одежде.
В один момент оказавшись под струями ледяного «дождя», Асока ещё сильнее затрепыхалась и, наконец-то, немного придя в себя, всё ещё напугано, но уже более возмущённо и оскорблённо завопила:
- Ты, мерзавец женатый, старый хрыч, извращенец, сейчас же отпусти меня! Мне больно! Ты испортил мне платье! Ты вообще не имеешь права так со мной обращаться, слышишь ты … Я сейчас полицию вызову! – резко дёргаясь и вырываясь из крепких рук Энакина, Тано со всех сил, что только у неё были в данный момент, стала лупить бывшего мастера кулаками по рукам, груди и вообще ближайшим местам, куда только попадала.
Подобные речи такого же оскорбительного и бессмысленного содержания со всевозможными ругательствами и пустыми угрозами эхом сотрясали стены ванной комнаты, однако Скайуокеру уже было всё равно. Ничуть не обращая внимания ни на какие попытки сопротивления наглой девчонки, генерал, тоже в одежде влезший в душевую кабину, под ледяную воду, продолжал активно и раздражённо действовать. Слегка нагнувшись вперёд, Энакин с силой сорвал с Асоки её босоножки, так что шнурки громко треснули под волей его механической руки, до этого больно впивщись в оранжевую кожу тогруты. Сие действие было таким резким и грубым, что на секунду, даже перестав отбиваться, Тано аж вздрогнула от неприятно вдавившихся в ноги кожаных завязок и лёгкого ужаса, но даже её на миг присмиревшее поведение, не остановило джедая.
С силой и яростью, как будто он всем своим сердцем ненавидел несчастную, безвозвратно испорченную обувь, Энакин поочерёдно запустил босоножки тогруты в стену, от чего украшения и прочие их детали разлетелись дождём в разные стороны, круша и опрокидывая всё вокруг. Но даже это сейчас не могло утихомирить гнев Скайуокера, он был так зол, он был так взбешён, что просто не мог успокоиться до того, как доведёт начатое до конца. Быстро и ловко разогнувшись, генерал в очередной раз крепко схватил непослушную бывшую ученицу, теперь уже за правое плечо, и, грубо дёрнув её чуть навстречу себе, бесцеремонно сунул под продолжавшие водопадом литься струи холодной воды.
Ощутив на собственной коже дождь из ледяных капель, Тано опять взвизгнула и, опомнившись, продолжила вырываться, что лишь ещё пуще разгневало итак находящегося не в себе Скайуокера. Ничуть не беспокоясь о том, что говорила, думала и чувствовала Асока в данный момент, генерал, до синяков вдавливая собственные пальцы в нежное плечо тогруты, стал с особым усердием и ожесточением свободной рукой смывать с девушки её яркий, броский макияж, хорошенько шуруя кистью по милому красивому личику бывшей ученицы, чтобы там от косметики уж точно ничего не осталось.
Вода лилась рекой. Ледяным ливнем она брызгала во все стороны, окропляя собой душевую кабину, стены и пол за её пределами, а также самих Энакина и Асоку, что уже спустя пару минут пребывания в ванной успели промокнуть насквозь. Одежда мастера и падавана стала тяжёлой и влажной, от этого постоянно прилипая к их телам, как-то двусмысленно облегала идеальные формы парочки. И если костюм Скайуокера даже в подобном состоянии выглядел более-менее пристойно, то вот платье Тано настолько сильно обтягивало её тело, что девушка казалась почти голой, и визуально даже могло почудиться, что через тонкую серебристую ткань едва заметно просвечиваются её затвердевшие от холода соски.
Только спустя минут пять грубого натирания лица Асоки, Энакин заметил, насколько пошло из-за воды стал выглядеть вечерний наряд тогруты. Скайуокер всего на секунду опустил глаза на развратное серебристое почти просвечивающееся платье Тано, на миг, лишь на один миг, генералу показалось, что он увидел то, что ему абсолютно не следовало видеть, и это едва уловимое мгновение ещё больше распалило гнев джедая к одежде его бывшего падавана. От возмущения даже перестав смывать макияж с кашляющей и захлёбывающейся Асоки, джедай едва не выпустил ту из собственных рук, созерцая весь её непристойный вид.
